Смущенная собственными самоубийственными победами над первыми выступлениями нации, напуганная своим одиночеством, бюрократия пытается задним числом исправить то, что по существу непоправимо. Она декретирует парламент «мнения» и открывает его для тех, кого считает наименее для себя опасным. Она этим еще более восстановляет против себя тех, кто и без того стоял против нее непримиримым врагом. Она как бы забывает, что ей придется властвовать не в парламенте, а над всей нацией. Что же ей даст Государственная Дума?
Пролетариат, который сумел уже показать, что он — сила, недоволен, потому что перед ним дверь Думы заперта наглухо. Сознательные элементы крестьянства, влияние которых угрожающе растет, недовольны, потому что, прежде чем войти в Думу, крестьянство должно пройти сквозь такой фильтр, который задержит все лучшие элементы.
Демократическая интеллигенция недовольна, во-первых, потому, что реформа игнорирует ее, во-вторых, потому, что реформой недовольна масса. Наконец, представители земли и капитала недовольны рассчитанной на них Думой, потому что они хотят государственной реформы во имя спокойного и ненарушимого хода хозяйственной и политической жизни, а Дума, осужденная до своего рождения, этого спокойствия, очевидно, дать не может.
Таким образом, Дума ни на йоту не улучшает положения бюрократии. Но она не оставляет его и без изменения. Она ухудшает его. Став на путь народного представительства и делая вид, что реформа дается по собственному почину, бюрократический абсолютизм осуждает лежащий в основе его принцип. Qui s'excuse, s'accuse (кто извиняется, тот сам обвиняет себя). Он собственной рукою осуждает свою остервенелую борьбу за так называемые исторические основы. Намеренно превращая признанное ею народное представительство в призрак, бюрократия обнажает перед всей страной, что ею руководит ничто иное, как тупое своекорыстие, жажда власти во что бы то ни стало. И в результате никто не удовлетворен, но зато все озлоблены.
На первый взгляд может показаться, что Государственная Дума удовлетворит так называемых шиповцев, так как в общем и целом она построена по их чертежу. Тем не менее Государственная Дума — и в этом ее трагедия! — не удовлетворит и их. И нетрудно понять, почему. Смешно было бы считать г. Шипова и его единомышленников представителями какой-то политической системы славянофильства. Трезвые в худшем смысле слова политические эмпирики, они не только далеки от мечтательного славянофильства (эти «славянофилы» предлагают нам, вместо своего credo, цитаты из учебников английских юридических авторитетов!) — они и вообще чужды какой бы то ни было цельной политической программы. Недоразвившиеся буржуазные либералы, отстаивающие элементарные потребности гражданского обихода, они боятся политической борьбы, боятся массы, боятся «анархии», — и этот свой страх и эту свою косность они делают принципом своей тактики, и этот свой принцип они называют славянофильством. Еще в ноябре они надеялись полюбовно разрешить задачу, оставив в прежних руках власть и получив в обмен законность, неотчуждаемые права и возможность организованного общения с властью. Последнее требование теперь выполнено. Но то, чего они хотели достигнуть мирным путем и ради умиротворения, было дано лишь под влиянием жестокой борьбы и внесло в страну еще больший разлад. И вот тем группам, которые под разными именами отстаивали одну и ту же самобытную идею законосовещательного собрания, теперь предстоит неизбежно расколоться. Худшие паразитические элементы, связанные со старым режимом корнями своих интересов и принявшие лозунг законосовещательного учреждения так же, как приняла его власть, т.-е. как вынужденную уступку и как гарантию против законодательного учреждения, отойдут вправо, будут поддерживать реакцию везде и во всем и завтра будут требовать роспуска Думы, о которой они так «мечтали». Другая, независимая от бюрократии часть «славянофилов» должна будет неизбежно отодвинуться влево и требовать законодательных прав для народного представительства — в тех же умиротворительных целях, в каких она недавно требовала совещательного Земского Собора. Куда пойдет г. Шипов, для нас, разумеется, не представляет никакого интереса.
Государственная Дума никого не удовлетворяет. Она явилась слишком поздно. Она предложила нации право совещательного голоса, о чем еще вчера мечтала земская оппозиция, — когда нация перешла уже к требованию власти; она предложила нации цензовую систему 1864 г., еще так недавно составлявшую предмет вожделений либерального общества, — когда выступившие на сцену пролетарские массы вынудили всю жизнеспособную оппозицию принять требование всеобщего избирательного права. Бюрократия упустила время, — и то «благодеяние», которое она несет отечеству, станет для нее гибелью. На воротах Государственной Думы бюрократия могла бы начертать слова великого бюрократа-реформатора Петра: "Упущение времени смерти невозвратной подобно".
Сентябрь, 1905 г.
Н. Троцкий. "Наша революция". СПБ. 1906 г., изд. Н. Глаголева.
Каждый день можно ждать объявления закона о "привлечении выборных от населения к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений, восходящих, по силе основных законов, через Государственный Совет к Верховной Самодержавной власти". Объем и содержание будущего конституционного закона почти всецело определяются его выразительным наименованием. Остается еще только вопрос о формах и размерах избирательного ценза, но и он в общем и целом предопределен: основой его служит, как видно из осведомленной прессы, сословно-плутократический земский ценз 1864 г. Партия уже дала в своей прессе оценку этой стоящей на очереди попытки сближения монархии с верхами обуржуазившегося дворянства и буржуазии, стремящейся к политическим привилегиям. На этот счет нет и не может быть разногласий в наших рядах. Остается лишь решить, что делать, чтобы использовать попытку царизма опереться на влиятельные элементы оппозиции, какой единообразный лозунг дать массам.
Само собою разумеется, что и в данном случае, как во всяком другом, наша политическая тактика должна удовлетворять необходимым общим критериям. Именно:
I. Тактика должна быть принципиальна
Это значит, что партия, рассчитывающая не на закулисные дипломатические ходы, а исключительно на рост сознания масс, должна применять только такие средства, которые в силу внутренней логики ведут к цели. Расчеты на случайность, политика приключений, авантюризм исключаются. Критерием политического поведения служат не субъективные намерения, но объективная позиция. Цель должна скрываться в самом средстве, как ядро ореха в скорлупе его.
II. Тактика должна быть проста
Политическая задача состоит не в том, чтобы дать массам фотографическую копию действительности — ибо фотографическая копия так же сложна и запутана, как сама действительность, — задача в том, чтобы дать грубые основные черты действительности, опереться на те факты, которые растут, игнорировать тысячу других, которые случайны, вторичны, недолговечны. Стремление в каждом случае, в листке, в речи сказать все, приводит к тому, что масса не выносит ничего. Боязнь перед резкими чертами, пристрастие к нюансам никогда не дает политической победы. Правда, резкие лозунги опасны тем, что при изменении конъюнктуры от них приходится круто отворачиваться, тогда как лозунг, снабженный сотней оговорок, всегда можно незаметно перелить в новый лозунг, прямо противоположный. Но гораздо лучше круто менять лозунги, — разумеется, не выходя из основной тактической колеи, — чем не давать никаких: лозунг расплывчатый, условный, многословный, «поскольку-постольку», не есть лозунг. Влияет на массу не тот, кто никогда не ошибается, а тот, кто не боится ошибаться. Лозунг должен быть прост, ясен, краток, решителен, императивен.