– Ну, – сказал полисмен, – отвернулся я, а он убежал.

– Как так? – спросил подсудимый. – Вы говорите человеку, что его обворовали, и обещаете вернуть деньги, а он бежит, как вор?

– Я и сам не понимаю, – сказал полисмен.

– С вашего разрешения, милорд, – сказал подсудимый, – я спрошу еще об одном. Свидетелей двое; но только один из них предъявляет иск. С другим что-то неясно. Верно, констебль?

Несмотря на немыслимую нудность роли, в которой он сейчас выступал, полисмен был человеком и умел смеяться.

– Именно что неясно, – робко усмехнулся он. – Он из этих, музыкантов, так что деньги считать не умеет. Я ему говорю: «Сколько у вас украли?», он считал, считал, и все выходило по-разному. То два шиллинга шесть пенсов, то три шиллинга четыре пенса, а то и все четыре шиллинга. Так что мы решили, что он большой раззява.

– В высшей степени странно, – сказал судья. – Насколько мне известно, свидетель Грин сам даст показания. Надо вызвать его и Гэмбла.

Мистер Гарри Гэмбл, в очень пестром галстуке, сиял сдержанной приветливостью, отличающей тех, кто и в пивной не теряет уважения к себе. Однако он был не чужд горячности и не отрицал, что влепил как следует этому типу, когда тот залез ему в карман. Отвечая суду, он рассказал в общих чертах то же самое, что и полисмен, и признал, что сразу после происшествия действительно отправился в «Свинью и свисток».

Прокурор вскочил и спросил в негодовании, что это обозначает.

– Мне кажется, – строго сказал судья, – подсудимый хочет доказать, что свидетель не знал точно, сколько у него украли.

– Да, – сказал Алан Нэдуэй, и его глубокий голос прозвучал неожиданно серьезно. – Я хочу доказать, что свидетель не знает, сколько у него украли.

И, обернувшись к свидетелю, спросил:

– Вы угощали народ в «Свинье и свистке»?

– Милорд, – вмешался прокурор, – я протестую. Подсудимый оскорбляет свидетеля.

– Оскорбляю? Да я ему льщу! – весело откликнулся Нэдуэй. – Я его хвалю, воспеваю! Я предположил, что ему присуща древняя доблесть гостеприимства. Если я скажу, что вы дали банкет, разве я оскорблю вас? Если я угощу шесть стряпчих хорошим завтраком, разве я их обижу? Неужели вы стыдитесь своей щедрости, мистер Гэмбл? Неужели вы трясетесь над деньгами и не любите людей?

– Ну что вы, сэр! – отвечал слегка растерянный свидетель. – Нет, сэр, что вы! – прибавил он твердо.

– Я думаю, – продолжал подсудимый, – что вы любите своих ближних, особенно собутыльников. Вы всегда рады их угостить и угощаете, когда можете.

– Не без этого, сэр, – отвечал добродетельный Гэмбл.

– Конечно, вы редко это делаете, – продолжал Алан. – Вы не всегда можете. Почему вы угостили их в тот день?

– Как вам сказать, – снова растерялся свидетель. – Деньги, наверное, были.

– Вас же обокрали!.. – сказал Нэдуэй. – Спасибо, это все, что я хотел узнать.

Мистер Изидор Грин, учитель музыки, длинноволосый человек в выцветшем бутылочно-зеленом пальто, был, по меткому выражению полицейского, истинным раззявой. На вступительные вопросы он ответил сравнительно гладко и сообщил, что почувствовал тогда что-то в кармане. Но когда Нэдуэй – очень мягко и приветливо – стал допрашивать его, он заметался в страхе. По его словам, он высчитал наконец (при помощи своих друзей, более способных к математике), что у него было после кражи три шиллинга семь пенсов. Однако эти сведения не принесли пользы, так как он абсолютно не мог представить, сколько было у него раньше.

– Я занят творчеством, – сказал он не без гордости. – Может быть, жена знает.

– Прекрасная мысль, мистер Грин, – обрадовался Нэдуэй. – Я как раз вызвал вашу жену свидетелем защиты.

Все ахнули, но подсудимый, несомненно, не шутил, – учтиво и серьезно он приступил к допросу свидетельниц защиты, которые приходились женами свидетелям обвинения.

Показания жены скрипача были просты и ясны во всем, кроме одного.

Сама она оказалась миловидной и толстой, вроде кухарки из богатого дома, – вероятно, именно такая женщина могла присматривать как следует за неспособным к математике Грином. Приятным, уверенным голосом она сказала, что знает все про мужнины деньги, если они есть. А в тот день у него было два шиллинга восемь пенсов.

– Миссис Грин, – сказал Алан. – Ваш муж пересчитал их после кражи с помощью своих друзей-математиков и обнаружил три шиллинга семь пенсов.

– Он у меня гений, – гордо сказала она.

Миссис Гэмбл невыгодно отличалась от миссис Грин.

Такие длинные, унылые лица и поджатые губы нередко бывают у тех, чьи мужья посещают «Свинью и свисток». На вопрос Нэдуэя, запомнился ли ей тот день, она хмуро ответила:

– Как не запомнить! Жалованье ему прибавили, только он не сказал.

– Насколько мне известно, – спросил Нэдуэй, – он угощал в тот день своих друзей?

– Угощал! – взревела свидетельница. – Угощал, еще чего! Даром, наверное, пили. Напился как пес, а платить-то не стал.

– Почему вы так думаете? – спросил Нэдуэй.

– А потому, что всю получку домой принес, и еще с добавкой. Прибавили, значит.

– Все это очень странно, – сказал судья и откинулся в кресле.

– Я могу объяснить, – сказал Алан Нэдуэй, – если вы разрешите мне, милорд.

Ему, конечно, разрешили. Алан принес присягу и спокойно смотрел на прокурора.

– Признаете ли вы, – спросил прокурор, – что полисмен задержал вас, когда вы лезли в карман к этим людям?

– Да, – сказал Алан Нэдуэй. – Признаю.

– Странно, – сказал прокурор. – Насколько мне помнится, вы сказали: «Не виновен».

– Да, – грустно согласился Нэдуэй. – Сказал.

– Что же это значит? – вскричал судья.

– Милорд, – сказал Алан Нэдуэй. – Я могу объяснить вам. Только тут, в суде, никак не скажешь просто – все надо, как говорится, доказывать. Да, я лез им в карманы. Только я не брал деньги, а клал.

– Господи, зачем вы это делали? – спросил судья.

– А! – сказал Нэдуэй. – Это объяснять долго, да и не место здесь.

Однако в своей защитной речи подсудимый многое объяснил. Он разрешил, например, первую загадку: почему исчез один потерпевший? Безымянный экономист оказался хитрее кутилы Гэмбла и гения Грина. Обнаружив лишние деньги, он вспомнил, что такое полиция, и усомнился, разрешат ли ему их сохранить. Тогда он благоразумно исчез, словно колдун или фея. Мистер Гэмбл, находившийся в приятном, располагающем к добру состоянии, увидел не без удивления, что неразменные деньги текут из его карманов, и, к величайшей своей чести, потратил их в основном на своих друзей. Однако и после этого у него осталось больше, чем он получал в неделю, что и вызвало темные подозрения жены. Наконец, как это ни странно, мистер Грин, при помощи друзей, сосчитал свои деньги. На взгляд его жены, их оказалось многовато – просто потому, что он разбогател с той поры, как она, застегнув его и почистив, выпустила утром в мир. Короче говоря, факты подтверждали поразительное признание: Алан Нэдуэй клал деньги в карманы, а не воровал. Все растерянно молчали. Судье оставалось одно: предложить присяжным вынести оправдательный приговор, что они и сделали. И мистер Алан Нэдуэй, благополучно ускользнув от прессы и семьи, поскорее выбрался из суда.

Он увидел в толпе двух остроносых субъектов в очках, в высшей степени похожих на психиатров.