В ту же секунду шарманка грянула благодарственную песнь. Она звучит хоралом потерпевших крушенье, где хриплые голоса пловцов вплетаются в детскую молитву; над разбушевавшейся стихией распростерлась радуга мелодии (в hmoll), а небеса распахнулись блаженным сияньем скрипичного pizzicato. Чудом спасшиеся люди стоят на Биндеровой карусели в полном молчании, обнажив головы; женщины тихо шевелят губами, творя молитву, а дети, уже забывая о только что пронесшейся грозе, отваживаются даже погладить жесткую морду оленя и гордо выгнутую шею лебедя. Белоснежные кони снисходительно позволяют детским ножонкам вскарабкаться в их седла; то тут, то там раздается конское ржанье, и лошадь важно, с достоинством цокает копытом. Земля вращается теперь медленнее, и Ян Биндер, высокий, в своей моряцкой полосатой тельняшке, нескладно начинает речь:

— Так вот, люди добрые, собрались мы здесь, бежав от суеты мирской. Тут, значится, мир божий посередь гроз, тут мы уложены, как в постельке. И это нам знамение, что должны мы бежать от мирского шума и найти прибежище в объятиях господа, аминь!

Это или нечто подобное внушал Ян Биндер в своей проповеди, а люди, сгрудившиеся на карусели, внимали ему, словно священнику в церкви. Наконец земля остановилась; шарманка тихо, благоговейно взяла последний аккорд, и люди пососкакивали вниз.

Ян Биндер напомнил еще раз, что катались все задаром, и отпустил их, обращенных в новую веру и возвышенных душой.

А когда в четвертом часу маменьки с детками и старички пенсионеры снова вышли прогуляться между Злиховом и Смиховом, шарманка снова завела свою музыку, земля завертелась, и снова Ян Биндер спасал людей на карусельной палубе и успокаивал их приличествующей случаю проповедью; в седьмом часу с фабрики возвращались рабочие; в девятом откуда-то появились влюбленные, а в одиннадцатом гуляки высыпали из кабачков и кинематографа; все они были подхвачены земной круговертью и уцелели лишь благодаря радушно распахнутым объятиям карусели; спасенные были укреплены для будущей жизни напутственными словами Яна Биндера.

Душеспасительная деятельность пана Биндера продолжалась неделю, после чего карусель покинула Злихов и подалась вверх по течению Влтавы, в Хухли* и на Збраслав*, а затем — в Штеховице*. Уже четверо суток с непреходящим успехом трудилась она во славу божью, пока не разыгралось несколько странное происшествие.

Ян Биндер как раз закончил проповедь и, сотворив крестное знамение, отпустил своих новых учеников с миром. Но тут из тьмы выступила, приближаясь к нему, черная безмолвная масса; во главе ее шествовал высокий мужчина с обвисшими усами; он вплотную подступил к Биндеру.

— А ну, — вымолвил великан, с трудом сдерживая гнев, — сматывайтесь отсюда, а не то…

Биндеровские прихожане, заслышав это, вернулись к своему пастырю, Биндер, чувствуя за собой крепкий тыл, сказал твердо:

— Смотаемся после дождичка в четверг.

— Спокойно, милый человек, — посоветовал кто-то из пришедших, — к вам обращается сам пан Кузенда.

— Оставьте его, пан Гудец, — перебил усатый, — Я один с ним управлюсь. Итак, второй раз вам говорю: сматывайте удочки, а не то я во имя господа бога разнесу все вдребезги.

— Стало быть, убирайтесь-ка и вы восвояси, — ответствовал Ян Биндер, — а не то я во имя господа бога вышибу вам зубы.

— Черт побери! — завопил механик Брых, продираясь сквозь толпу вперед. — Пусть попробует!

— Братья, — мягко увещевал Кузенда, — сперва потолкуем по-хорошему. Биндер, вблизи нашей землечерпальной святыни вы творите ваши мерзопакостные фокусы, но мы этого не потерпим.

— Надувательство это, а не святыня, — во всеуслышанье провозгласил Биндер.

— Что?! — воскликнул пораженный Кузенда.

— Это надувательство, а не святыня!

Трудно передать в связном повествовании, что произошло затем. По-моему, первым на Биндера бросился пекарь из Кузендова лагеря, но Биндер поверг его наземь, треснув кулаком по башке.

Зато лесничий двинул Биндера прикладом в грудь, но в то же мгновенье лишился ружья; какой-то штеховицкий приспешник Биндера вышиб им Брыху передние зубы и сбил шляпу с головы пана Гудеца. Кузендов почтмейстер душил какого-то парнишку, Биндерова последователя. Биндер бросился к нему на помощь, но штеховицкая влюбленная сиганула на него сзади и укусила в плечо, где у пана Биндера был вытатуирован чешский лев. Кто-то из «биндеровцев» вытащил нож, и Кузендова рать в своем большинстве оставила позиции, но некоторые, напав на карусель, все же успели обломать рога оленю и свернуть благородную шею одному из лебедей. Карусель застонала, покосилась, и верх ее обрушился на нечестивцев.

Кузенда, задетый карусельной спицей, потерял сознание. Все погрузилось во мрак и безмолвие. Подоспевшие зеваки узрели такую картину; Биндер сидит с переломом ключицы, Кузенда валяется в беспамятстве, Брых то и дело выплевывает зубы и кровь, а штеховицкая барышня рыдает в истерике. Прочие, взяв ноги в руки, улепетнули.

Молодой, едва достигший 55-летнего возраста д-р философии пан Благоуш, приват-доцент кафедры сравнительной теологии Карлова университета, довольно потирал руки, подступая к четвертушкам чистой бумаги. Легко начертав заглавие: «Религиозные явления последнего времени», он начал свою статью следующими словами: «Спор об определении понятия «религия» ведется со времен Цицерона». Написав это, приват-доцент погрузился в раздумье, «Эту статью, — решил он, — пошлю во «Время»; погодите, братья коллеги, посмотрим, какой вы поднимете переполох! Эта мистическая лихорадка вовремя подвернулась! Чрезвычайно актуальная выйдет статья!

В газетах появятся отзывы — вроде «Наш молодой, подающий надежды ученый, д-р философии Благоуш опубликовал глубокое исследование…» и так далее; потом мне дадут экстраординарную профессуру, и Регнер лопнет от злости».

Молодой ученый опять с удовольствием потер морщинистые ручки, так что раздался радостный хруст, и принялся сочинять дальше. Когда под вечер к нему зашла хозяйка спросить, что пан желает на ужин, ученый был уже на шестидесятой четвертушке и дошел до отцов церкви. В двенадцатом часу пополуночи (на четвертушке 115-й) он приблизился к собственному определению понятия религии, которое от определений его предшественников отличалось одним-единственным. словом; затем д-р Благоуш вкратце рассказал (не преминув сделать несколько полемических замечаний) о методах точной теологической науки, после чего сжатое вступление к статье было завершено. Вскоре после пополуночи наш доцент записал: «Именно в последнее время дают себя знать различные религиозные и культовые явления, которые заслуживают внимания точной теологической науки. И хотя первоочередной и непосредственной ее задачей является восстановление религиозных верований давно вымерших народов, однако живая действительность также может предоставить современному (подчеркнуто д-ром Благоушем) исследователю разнообразный материал, mutatis mutandis проливающий свет на культовые действа давнего прошлого, о которых мы судим только на основании предположений».

Затем д- р философии, воспользовавшись сообщением газет и изустными свидетельствами очевидцев, описал кузендизм, где обнаружил черты фетишизма, а также тотемизм (землечерпалка как тотем Штеховиц). Ученому удалось установить родство биндеризма с танцующими дервишами и оргаистическими культами древних. Д-р Благоуш упомянул также о явлениях, имевших место при торжественном пуске карбюраторной электростанции, и остроумно сопоставил их с культом огня у парсов*. В общине Махата ученый увидел черты аскетические и факирские; примеры разнообразных случаев ясновидения и чудесного исцеления д-р Благоуш весьма тонко сравнил с черной магией древних негритянских племен Центральной Африки. Несколько шире коснулся он вопроса психической инфекции и массового внушения; он исторг из тьмы веков шествия флагеллантов*, крестовые походы, хилиазм* и малайский амок*. Религиозные движения последних дней д-р Благоуш рассмотрел в психологических аспектах: как заболевание дегенератов-истериков и как психическую эпидемию среди суеверных, интеллектуально неразвитых масс; и в том и в другом случае ученый указывал на пережитки примитивных культовых форм, склонность к анимизму* и шаманству*, на коммунизм первых религиозных общин, напоминающий анабаптистов* и вообще ослабление деятельности разума в пользу наипримитивнейших инстинктов — суеверий, веры в чудеса, в переселение, душ, мистику, идолов.