Почему один стакан? Ты разве не выпьешь со мной?

Мать. Нет, пей один.

Отец. Ну, так за твое здоровье, мамочка. (Пьет.) А ты меня поцелуешь?

Мать. Нет, нет; пожалуйста, оставь меня в покое.

Отец (наливает себе еще). Главный бухгалтер концерна Крюга! Через мои руки каждый день будут проходить миллионы. Какой-нибудь молокосос не справился бы с этим. А говорят, будто люди старше пятидесяти лет уже не нужны. Я вам покажу, кто нужен, а кто не нужен! (Пьет.) Кто бы подумал тридцать лет назад, когда я поступил к Крюгу, что я дотяну до главного бухгалтера! Неплохая карьера, мать! Правда, я заслужил ее; я работал честно, не покладая рук… Сам барон называет меня «коллега», а не просто «господин такой-то», как всю эту молодежь. «Вы пока примете руководство бухгалтерией, коллега». — «Пожалуйста, господин барон». Так он мне и сказал!.. Да! А знаешь, мать, на это место у нас метили еще пять человек. Но, понимаешь, все они померли… И все от белой болезни. Как тут не подумать…

Мать. Что?

Отец. Ничего… просто так, мне кое-что пришло в голову. Ведь если учесть, что и дочка у нас выходит замуж, потому что жених все-таки нашел место… и сын поступит на службу, как только сдаст экзамены, то… Знаешь что, я откровенно скажу тебе, мать: слава богу, что появилась эта белая болезнь!

Мать. О господи, как ты можешь это говорить?!

Отец. Да ведь это правда! Подумай только: она помогла и нам и многим другим. Надо благодарить судьбу, мамочка. Не будь белой болезни… не знаю, шилось бы нам так хорошо, как сейчас, или нет. Вот что. А теперь от нее есть лекарство, так что нам-то она уже не страшна… Но я еще не дочитал. (Берет газету.) Я всегда говорил: профессор Сигелиус — светлая голова! Это лекарство открыли в его клинике. Сам Маршал туда приезжал… Ты обязательно прочти. Они пишут, что это был незабываемый момент. Верю. Маршала я видел только раз, мельком на улице, в машине… Великий человек, мать! Выдающийся полководец!

Мать. А… война будет?

Отец. Сама понимаешь: будет. Было бы грешно не воевать, когда у нас такой блестящий военачальник. На заводах Крюга сейчас работают в три смены, выполняют военные заказы… Не вздумай сболтнуть кому-нибудь, но скажу тебе, что теперь у нас начали делать новый отравляющий газ… Говорят, прямо замечательный! Барон строит шесть новых фабрик. Быть сейчас главным бухгалтером у Крюга — это высокое доверие. Говорю тебе, я бы и не взялся за это дело, если бы не сознавал своего гражданского долга. Вот что.

Мать. Только бы… только бы нашему сыну не пришлось идти на войну.

Отец. Пусть выполнит свой долг, как и все. (Пьет.) Кстати, его не возьмут по состоянию здоровья. Да ты не беспокойся, голубушка: война не продлится и недели. Противник будет разбит в пух и прах, прежде чем узнает, что она началась. Вот как это делается в наше время, мамочка. А теперь дай мне почитать.

Ах, сволочь! Как это только терпят!.. Да еще пишут о нем в газетах! Я бы безо всяких разговоров велел этого типа пристрелить. Это же изменник!

Мать. Кто, отец?

Отец. Да вот тут сказано, что лекарство изобрел какой-то доктор Гален. И он, мол, не откроет своего секрета ни одному государству, пока оно не предложит другим державам заключить вечный мир!..

Мать. А что ж в этом плохого?

Отец. Послушай, как можно задавать такие глупые вопросы? На это не пойдет сейчас ни одна страна в мире. Зря, что ли, мы потратили столько миллиардов на вооружение? Вечный мир! Да это же просто преступление! Что ж, по-твоему, закрыть предприятия Крюга? Двести тысяч человек выбросить на улицу? А ты еще спрашиваешь, что в этом плохого! В тюрьму нужно этого типа! Говорить сейчас о мире — да это подстрекательство к бунту! На каком основании этот бродяга требует, чтобы весь мир разоружался по его указке?

Мать. Но если он открыл лекарство…

Отец. Это еще вопрос. А по-моему, этот мерзавец вовсе даже не врач, а тайный агент и подстрекатель, подкупленный какой-нибудь иностранной державой. За него надо взяться как следует! Посадить его безо всяких разговоров — и баста. Ну-ка, субчик, признавайся во всем! Вот как это делается!

Мать. Слушай, а если это лекарство и вправду действует? (Берет газету.)

Отец. Тем хуже! Тогда я зажал бы ему пальцы в тиски… Заговорил бы! Нынче, голубушка, есть средства заставить людей говорить. Скажи, пожалуйста, неужто позволить, чтобы этот мерзавец морил нас белой болезнью из-за такой дурацкой утопии, как мир? Хороша гуманность!

Мать (глядит в газету). Этот доктор говорит только, что хочет прекратить убийства…

Отец. Негодяй! А слава нации для него ничто? А… а… если нашему государству нужно жизненное пространство? Разве нам уступят его по доброй воле? Кто против убийств, тот против наших коренных интересов, понятно?

Мать. Нет, отец, непонятно. Я бы хотела, чтоб был мир… для всех нас.

Отец. Не стану с тобой спорить, мать, но… скажем прямо: если бы мне пришлось выбирать… между белой болезнью и вечным миром, я выбрал бы белую болезнь. Так и знай!

Мать. Тебе видней, отец!.

Отец. Слушай, что с тобой сегодня? Какая-то ты… Почему у тебя шея завязана платком? Тебе холодно?

Мать. Нет.

Отец. Так сними, а то простудишься. Дай сюда! (Срывает с нее платок. Мать молча встает.) О господи! Мать, у тебя на шее белое пятно!

1- й больной из первого акта. Гляди, вот тут на шее…

2- й больной из первого акта. Ну, оно у тебя совсем заживает.

1- й больной. Еще как! Доктор сам говорит, что дело идет отлично.

2- й больной. И мне он в последний раз сказал, что мое дело в шляпе, болезнь пошла на убыль.

1- й больной. Вот видишь, дурень!

2- й больной. А ведь сперва не хотел меня лечить! Вы, говорит, пекарь, стало быть не бедняк. А я ему на это: ежели пекарь болеет проказой, так у него никто не купит ни одной булки, и ему придется хуже, чем любому нищему. Тогда он меня все-таки принял…

Отец (входит в приемную). Вот видишь, мамочка, пекаря он принял…

Мать. Боже мой, мне так страшно…

Отец. Я стану перед ним на колени и скажу: «Господин доктор, сжальтесь, у нас дети без средств…» Разве это грех, что я честным трудом дослужился до солидного положения? Всю жизнь мы себя ограничивали! Нет, этот врач не может быть таким жестоким!

Мать. Говорят, он лечит только самых бедных.

Отец. Посмотрю я, как он посмеет не принять тебя! Я ему скажу…

Мать. Только, пожалуйста, не будь с ним резок.

Отец. Нет, я просто объясню ему, в чем его человеческий долг. Доктор, скажу я ему, вылечите мою жену, сколько бы это ни стоило.

Гален. Что… что вам угодно?

Отец. Доктор… будьте так добры… вот моя жена…

Гален. Чем вы занимаетесь?

Отец. Я… я главный бухгалтер… концерна Крюга.

Гален. Концерна Крюга? Простите, я не могу вас принять. Мне очень жаль, но не могу. Я лечу только бедных.

Отец. Доктор, сжальтесь! Мы будем всю жизнь благодарить вас…

Гален. Нет… нет… простите, нет., Видите ли… Право, я могу лечить только бедных… Бедняки ничего не в силах сделать, а другие могут…

Отец. Я согласен на любые расходы… сколько бы это ни стоило…

Гален. Послушайте, богатые могут добиться, чтобы не было войны. С ними больше считаются, сударь, у них больше влияния… скажите им, чтобы они использовали это влияние…

Отец. Господин доктор, я бы сделал это охотно, но я не в силах.

Гален. Да, да, так, понимаете ли, говорит каждый… А вы посоветовали бы барону Крюгу, чтобы он перестал выпускать пушки и снаряды… Если бы вы уговорили барона Крюга…

Отец. Но это невозможно, господин доктор… Разве я осмелюсь… Об этом не может быть и речи…