Юноша оказался самолюбивым и настойчивым в достижении цели. Чтобы стать знаменитым оратором, надлежало прежде всего избавиться от дефекта произношения. С этой целью каждый вечер он уходил на покрытый галькой морской берег. Здесь, насупив лоб, ходил он взад и вперед и целыми часами, никем не слышимый, упражнялся в искусстве говорить, стараясь каждое слово произносить четко, ясно, звучно, красиво. Когда он овладел этим мастерством, он стал задавать себе задачи повышенной трудности. Теперь, прежде чем приступить к речи, он брал в рот несколько окатанных волнами камешков и добивался идеальной звучности и понятности каждого слова.

Вот когда и это стало ему доступно, он рискнул впервые выступить перед согражданами с публичной речью и поразил их всех настолько, что и сегодня, через два с половиной тысячелетия, мы называем красноречивых ораторов Демосфенами…

Легенда есть легенда. Дефекты речи теперь исправляют врачи-логопеды, и мы не будем заниматься их делами. Мы только будем помнить, что как раз в уменье свободно пользоваться по мере надобности всеми возможными «стилями речи» (и устной и письменной) и заключается то, что мы именуем ее культурой.

К культуре речи в собственном смысле мы теперь и перейдем.

Мы установили с несомненностью: культура речи будущего человека может, как собственно и любое другое свойство его языка, создаться только на закваске языковых и речевых навыков его окружения — семьи и родителей — в самом раннем детстве; семьи, школы и того, что можно определить неопределенным словом — знакомые, — в позднем детстве и отрочестве; наконец, семьи и широчайшего слоя сверстников — в юности.

Скорее всего, уже на этой ступени молодой человек получает и право и возможность (не всегда реализуемую) самому формировать свои речевые навыки, придавать им большее совершенство или, наоборот, разрушать привитую ему раньше культуру речи.

Следует иметь в виду: манера речи и разные другие ее компоненты «третьего поколения» нередко (в случае, если отец и мать работают, а бабушка целый день возится с внучкой или внуком) складываются не по родительскому, а по прародительскому образцу.

В свое время я много жил в древних, с XIV века сушествующих, деревнях под городом Луга Ленинградского округа, если переиначить слегка определение, данное ему А. С. Пушкиным. В речи тамошних колхозников среди сегодняшних, даже чуть ли не завтрашних слов — «экскаватор», «грейдер», «комбайн», «аэроплан» — встречаются слова-ископаемые, слова, равные по древности именам самих деревень — Русыня, Смерди, Надевицы. Скажем, такое, как «гнетить» в значении «зажигать», «запаливать»: «Будем в лесу огоничек гнетить». Я заинтересовался этими словами, но скоро заметил, что они почти совсем несвойственны людям среднего зрелого возраста. Их охотно употребляли в своей речи седовласые бабки и деды и — как это ни показалось мне сначала странным — ребятишки-дошкольники. Обнаружил я там голенастую и бойкую девятилетнюю девчонку, не напрасно прозванную ровесниками Тарабарой, у которой они так и слетали с языка: «Девчонки давно уже купаться пошли, ну да я их живо до-стогна-ла».

Очень старое слово это, однокоренное не только с нашими древними: «стогна» — площадь, «стегно» — бедро, «стега» — тропинка, но и с латышским «стайгат» — ходить, гулять, — почти совсем выпало из нашего народного языка, заменившись «догнала». А вот эта Тарабара пользовалась им как самым живым и употребительным словом, несомненно даже не осознавая, что между ним и куда более распространенным словом «загнетка» есть тесная связь. Для нее и то и другое были словами, узнанными от самого близкого, самого дорогого и самого уважаемого существа — бабушки. Этого было вполне достаточно.

Я поостерегусь утверждать, будто точно такая картина может создаться и в современных городских семьях, в семьях рабочих и интеллигенции. Но и в этих кругах влияние речи бабушек (дедушек реже) на речь малышей нередко бывает сильным и устойчивым. Зависит это в основном от двух существенных причин: от того, чей контакт с подрастающим поколением теснее, чья речь из членов семьи более окрашена, кто говорит ярче, охотнее, веселее.

Это положение еще раз показывает нам, что, вознамерившись выработать «культуру речи» следующего за вами поколения, прежде всего надо утвердить ее на уровне речи поколения старшего, вашей собственной речи.

Ибо нельзя создать для дитяти особую «речевую диету», режим, отличный от режима взрослых. Подобное случалось, может быть, только в дворянских семьях XIX и дореволюционного XX века, когда дети с годовалого возраста поступали всецело на попечение бонн и гувернанток. Да и тогда это бывало только в самых богатых домах. «Около самого дома идут две няни… Одна няня — англичанка, не умеющая говорить по-русски. Она выписана из Англии не с тем, что за нею известны какие-нибудь качества, а только потому, что она не умеет говорить по-русски. Дальше еще особа — француженка, которая тоже приглашена затем, что не умеет говорить по-русски», — рассказывает с гневом Л. Н. Толстой.

Нет нужды объяснять, что родители, нанимавшие таких смотрительниц за малолетками, очень мало думали о воспитании в детях «культуры русской речи», да и вообще всецело передоверяли заботы об их воспитании третьим, часто весьма малокомпетентным, лицам. Что получалось, нам известно: недаром Пушкин именовал «проклятым» полученное им в детстве полуфранцузское воспитание.

Но это, конечно, уже относится к тому возрасту, когда дети подросли и гуляют со своими воспитателями. Говорить о самом первом, «немом» периоде в жизни дитяти, казалось бы, не мое дело, эти темы трактуют медики в книжках по уходу за малышами. Но все же…

Чем больше и чаще те, кто возится с новорожденными, будут с самых первых дней его жизни, подходя к нему, разговаривать, даже не то что с ним, но просто вокруг него, чем больше тепла и ласки будут они вкладывать в интонации своего голоса, отказавшись от близорукого: «А чего с ним говорить, когда он еще ничего не понимает?», чем чаще будут сменяться возле него эти родные голоса, чем больше будет он, пусть еще пассивно, слышать и монологов и диалогов между мамой, папой, бабушкой, дедушкой, тем благоприятней скажется это год-два спустя, когда ваше детище САМО заговорит.

Но, выполняя этот мой совет, нельзя упускать из виду одну важнейшую вещь. Вы хотите, чтобы ваш отпрыск в будущем заговорил хорошо. А позвольте вас спросить, как говорите вы сами — хорошо или не очень? Не надо обижаться на это мое сомнение! Поступившему в вокальный класс консерватории преподаватель без труда дает понять, что он совершенно не умеет дышать, хотя и продышал уже 18 и 20 лет своей жизни. Так и тут: пока вы говорили, болтали, трепались, чинно беседовали между собой в течение долгих лет, вам не было так уж существенно, как, на каком уровне вы это делали. Вас понимали, и этого было вам достаточно.

Но теперь положение коренным образом изменилось; теперь вы хотите добиться, чтобы ваш ребенок в своем взрослом будущем стал хорошо говорить. Я думаю, теперь вам уже ясно, что это сможет произойти лишь в том случае, если у него будет надлежащий образец, своего рода «речевая матрица» для подражания. То есть, иначе говоря, надо, чтобы культура речи, прежде чем перейти в него, присутствовала бы в вас.

Оговорюсь: может быть, вы считаете, уже обладаете этой культурой благодаря воспитанию или вашим собственным врожденным способностям. Весьма вероятно, так оно и есть. Ну что ж? Если это и на деле верно, вам останется взять из моей книжки немногое: разве только несколько приемов передачи речевой культуры вашим детям. Но гораздо типичнее положение, при котором родители отнюдь не блещут «естественной постановкой речи» (по аналогии с «постановкой голоса» у певцов). А в этом случае им надо терпеливо проверить свои возможности и способности, овладеть приемами говорения, тем более что с «говорением» в дальнейшем тесно свяжется и писание: нет, не «письмо» в смысле грамотности или разборчивого почерка, но уменье ясно и свободно излагать свои мысли и чувства на бумаге. «Речевые воспитатели» ребенка должны — и это весьма важно — отделаться от тех дефектов собственной речи, которые они не желают передать воспитаннику, чтобы потом не биться над отучиванием его от погрешностей, которые он позаимствовал от них же (то есть от вас!).