У Шатобриана - напротив; в описаниях встречаются сплошь да рядом несообразности, но зато все проникнуто страстью, огнем, движением. Мы встречаем у него местный колорит - величайшую редкость в XVIII веке; у него есть чутье к другим формам жизни, к другим представлениям и нравам. Правда, нужно заметить, что сами герои поэмы - Шактас и Атала - не похожи на дикарей: это настоящие европейцы последних годов XVIII века по своей цивилизованности и мечтательности, но все-таки это не бледные, отвлеченные

Но главным образом успех поэмы нужно приписать изменению понятий. Поколения, которые пережили мятежные годы революции, которые потерпели неудачи в своих замыслах и познакомились с новыми, дотоле неведомыми опасностями, эти поколения ужаснулись дела рук своих, почувствовали недоверие к своим прежним представлениям, перестали боготворить разум, перестали верить во всеспасительность одной логики и непрочь были позабыться в мире фантастических грез, иллюзий, призраков и чаяний. Это было царство реакционного романтизма.

Поль Лафарг, блестящий марксист, в своей статье "Происхождение романтизма" пишет: "Три эпохосозидающих Произведения, появившихся в 1801 и 1802 годах - "Атала", "Гений христианства" и "Ренэ", отмечают этот этап романтизма; они обеспечивали бы победу за ним, если бы политический кризис и военные пертурбации не поглотили внимания людей и не отбили у них всякий серьезный интерес к литературе". И далее: "Два романа Шатобриана, "Атала" и "Ренэ", обладают неоценимым достоинством: в небольшом об'еме и в литературной форме они содержат в себе главные, характерные черты психологического момента, рассеянные в бесчисленных и неудобочитаемых в наше время произведениях-однодневках.

Мы потому так остановились на биографии Шатобриана, что она является полным раскрытием биографии самого Ренэ. В самом деле, Ренэ Шатобриана и есть Ренэ романа. Редкий автор дарил с такой охотой свое имя своему герою. Нетрудно увидеть в лице отца Обри священника, спасшегося в лесах от преследования революционеров. Леса Америки заменили леса Бретани. А в Шактасе и Атале легко узнать парижан 1801 года, которые никогда не татуировали своих лиц, не украшали своих волос перьями индейского петуха и не протыкали ноздри кольцами с бусами. Каждой фразе романов Шатобриана можно дать исторический комментарий, который обнаруживает интимнейшую психологическую связь героев Шатобриана и тогдашней публики. Литературное произведение, даже если оно не имеет никакой художественной ценности, приобретает, если оно имело успех, огромную историческую ценность. Материалистическая критика может изучать его с полной уверенностью, что здесь она ловит по горячим следам впечатления и мнения современников. Но, воспроизведя историю молодого человека своего времени настолько, что мы в дальнейшем можем совершенно легко искать родственников самого Ренэ в произведениях первой половины XIX века, Шатобриан стал владеть языком, выкованным революцией, как властелин, и стал действовать им, как гениальный виртуоз. Чувства Ренэ утрированы. Они доведены до крайности и вызывают улыбку теперешнего читателя, но надо помнить, что именно эти преувеличения в тоне нравились тогда. Когда жизнь становится слишком монотонной, люди бросаются за грани видимого мира, чтобы дать выход естественному пылу и жажде движения. Люди с закалом другого класса, вроде Жюльена Сореля Стендаля из "Красного и черного", любили действия и движения. За тридцать лет перед появлением Ренэ гениальный Гете описал немецкого молодого человека Вертера в отсталой Германии. Еще задолго до Французской революции Вертер весь насыщен тревогою предчувствия и смутным беспокойством. Грандиозные перевороты отделяют его от ближайшего к нему великого французского типа Ренэ. В "Ренэ" гетевское предчувствие новой эры и ожидание великих событий сменилось поэзией разочарования. Недовольство, влекущее за собою новую эпоху, сменилось недовольством неудачи этой эпохи. Борьба за человеческие права личности привела, казалось, к установлению тиранического владычества нового властелина, и вот мы опять встречаем в литературе современного молодого человека. Как он изменился! Мускулы дряблы, морщины покрывают лицо. Не находя себе места в обществе, он бродит среди диких племен в девственных лесах. Когда Вертер ушел из жизни, то общество ему мстило даже после смерти, но нашлись люди, которые отнеслись к нему тепло. Гете заканчивает книгу: "Ремесленники понесли его, и ни один священник не сопровождал его останков". Очевидно, буржуазное общество фарисейски отстранилось от покойника. Попы не провожали его до могилы. Он был равнодушен к религии и нарушил ее предписания. Но оказалось, что гетевский герой любил простое рабочее общество, и вот ремесленники, рабочие маленького провинциального города, проводили его до могилы и похоронили.

Молодой человек 1802 года бросился в об'ятия религии. Правда, присяжные католики заметили, что крайне несолидно защищать религию эстетическими аргументами. Как чудно вьют птицы свои гнезда! Поэтому бог существует. Некоторые птицы предпринимают правильные полеты. Следовательно, бог существует. Крокодил несет яйца, подобно курице. Следовательно, бог существует. Я видел чудную ночь в Америке. Следовательно, бог существует. Как красив солнечный закат на море! Следовательно, бог существует. Человек относится с уважением к гробницам. Следовательно, душа бессмертна. Отец и мать чувствуют нежность, слыша лепет новорожденного. Следовательно, душа бессмертна. "Мы оскорбили бы читателя, если бы остановились на доказательстве бессмертия души и существования бога, основанном на свидетельстве внутреннего голоса, называемого нравственным самосознанием". Не нужно забывать, что в год выхода "Гения христианства" итальянец Вольта и англичане Карлайль и Никольсон проделали опыт разложения воды электричеством на составные части, что Бонапарт, заключая договор с папой, одновременно заключал договоры с химиками на улучшенное успешное изготовление селитры для артиллерийских складов, что этот Бонапарт пролагал огромные дороги в Италии и, собирая миллионную контрибуцию с итальянского населения, по этим дорогам тащил пушки и французские товары, что, на основе трудов Гальпани, Кабанис в 1802 году давал материалистическое и механистическое истолкование всех моральных и физических функций человеческого организма, что Кювье готовил замечательную работу по сравнительной анатомии позвоночных и геологический труд, бесконечно отодвигающий назад возраст земли, что в 1804 году Гэй-Люссак поднялся на воздушном шаре, наполненном новооткрытым газом водородом, на высоту семи тысяч метров над землею, а сам Бонапарт в этом же году закончил колоссальнейшую работу над созданием "Гражданского и торгового кодекса", в котором декларация прав учила перед декларацией священного права собственности, семьи и религии. Французская буржуазия, как в зеркале, увидела себя в этом "Кодексе". Французская буржуазия гордилась этим документом, этой колоссальной юридической пирамидой, провозглашавшей ее права. Промышленный капитал, еще не освобожденный в других странах, тянулся на этот "Кодекс", как на магнит, за него поднимали бокалы на студенческих пирушках Германии, для него пели марсельезу.

Однако буржуа 1802 года пережили страшные времена. Поль Лафарг пишет: "Один возвращался из изгнания, другой выходил из тюрьмы, еще кто-то, застигнутый, когда он поднимался с постели, был отправлен на границу, на такого-то был сделан донос, как на недостаточно горячего патриота: те, кто, защищенные своей незначительностью, прожили это время, никем не тревожимые, были терроризованы зрелищами, воспоминание о которых вызывало еще трепет. "Большинство людей, - писала в 1800 году мадам де-Сталь, - напуганное страшными переменами в судьбе, пример которых явили политические события, потеряло всякий интерес к самосовершенствованию и слишком поражено силой случая, чтобы верить в роль умственных способностей".

Все Ренэ дрожали за свою голову; они вынуждены были подражать манерам санкюлотов, "деградировать, чтобы не быть преследуемым"; Шатобриан выражается более поэтически: они, как говорит он, должны были "понизить свою жизнь, чтобы привести ее в уровень с обществом". Лагарпа преследовал образ "этих усатых патриотов, среди которых было немало от'явленных раньше аристократов, которые затем превратились в совершенно других людей и с угрозами смерти обрушивались в секциях, во имя равенства, саблей и палкой на несчастного бедняка, забывшего обращение на "ты".