Я случайно натыкался на случайно вынутый и случайно забытый у меня

Карлом захваченный им из дому сестрин носовой платок. И конечно, сразу определял, что мои друзья избрали в шестом классе четвертого типа на пятом такте вариант «А». Но духи, которыми пах платок, были тонкие, очень тонкие, такие тонкие, что через них насквозь проходил запах ее щек.

Аллу наводили при мне на разговор о литературе — и я знал, что Тихон, или Карл, или Леонид нарочно выбирают любимых (или наоборот) и ею и мною писателей. Я должен был увидеть общность наших вкусов.

Тихон затевал с ней спор о статуях острова Пасхи. Карл — о разновидностях дальтонизма. Леонид — о математической теории групп.

И я знал: затем, чтобы поразить меня ее познаниями. Подумаешь: я и без того знал, что она такое, моя Алла.

Однажды я неудачно — слишком грубо — подшутил над неловкостью общего знакомого. Ого, какую я получил отповедь. А потом я поймал улыбку на лице Леонида и сообразил, что это он подкинул мне повод для дурацкой шутки, закинул крючок и поймал меня, бедного, в точном соответствии с подвариантом третьим варианта «А» (класс и тип я уже называл).

Отповедь, справедливость которой не оспоришь, — она очень способствует, как было записано мною самим четыре месяца назад, она очень способствует влюблению.

Когда им надо было, чтобы мы не виделись, Карл увозил Аллу, или Тихон увозил меня, или Карл и Леонид проверяли на ней свои очередные задачи.

А когда они находили, что нам с ней надо чаще встречаться, Леонид отправлялся в очередной набег на бильярдную, стадион или пивную, и я начинал водить Аллу в театры и кафе.

А потом я как-то неожиданно для себя обнаружил, что дело дошло уже до восемнадцатого такта, между тем как самые стойкие и невлюбчивые люди, по нашим предварительным предположениям, должны были сдавать где-то на шестнадцатом такте.

Значит, алгоритм не подействовал? Тут я в тревоге оглянулся на себя, подумал о себе — впервые за эти дни о себе, а не о ней — и понял, что попадаюсь, если уже не попался. У меня была еще надежда, что это попросту увлечение, которое быстро пройдет, если я сумею продержаться недельку-другую.

И вот тут-то и случилась история с тремя веселыми парнями.

…Шла двенадцатая минута, как учредители НИИМПа стучались в мою дверь.

Хотя могли бы догадаться, что я все равно не открою. Не открою? Но сквозь стенные панели до меня уже доносились шаги соседей, спешивших к глазкам, вделанным в двери квартир… Впрочем, почему через стенные панели? Звук шагов наверняка передается по полу.

Ага, кто-то уже вылез на лестничную площадку. Задаст им, и они уйдут.

Имею я право на час одиночества? Да еще после всего, что случилось, после всего, что я сделал с собой.

«Я из рода бедных Азра, полюбив, мы умираем».

А как же тогда, черт побери, продолжали свой род бедные Азра? Поэтов сие не интересует. А тех, у дверей, не интересуют сейчас мои чувства и мысли, ни к чему им все это. Опыт есть опыт, я не маленький, сам дал согласие… Говорил ведь Тихон, что не стоит этого делать. Правда, соображения у него были другие. Кажется, я скоро возненавижу всех своих друзей. Во всяком случае, не хочу сейчас ни видеть их, ни слышать. У меня к ним аллергия. Аллергия? От имени Алла?

Ага, вышла Ангелина Федоровна. Сейчас она за них возьмется.

И тут я обнаружил, что уже не лежу, уткнувшись в безнадежном отчаянии в подушку, а сижу на кровати, прислушиваясь к голосам перед дверью. Может быть, все-таки есть надежда? Все проходит? Нет! Временное облегчение. И уж настолько временное… Я встал и распахнул дверь.

Они ввалились все сразу, отдавливая друг другу ноги.

— Несчастный принц! (Это Карл.)

— Денег не нужно? Я могу сходить! (Конечно, Леонид.)

— Дон-Кихот с Малой Калужской! (Тихон.) Нос Карла больно тыкался в мой висок, замечательный подбородок Леонида врезался в мое плечо, по щеке скользили усы Леонида и короткая широкая бородка Тихона.

Они от всего сердца лупили меня по плечам и спине. Они перекрывали своими голосами полнокровное возмущение соседей. Они доказывали мне — и самим себе, — что все в конечном счете в порядке. Но когда мокрые пальто и отнюдь не тускло блестевшие дождевики оказались уже на вешалке, а я вернулся в лежачее положение, а они расселись у кровати, настало самое страшное. Все замолчали, исчерпав наверняка заготовленный еще на улице запас анекдотов, хохм и жизнерадостно-иронических замечаний в мой адрес.

— Итак? — спросил я.

Молчание.

— Ну? — спросил я.

Молчание.

— К чертовой матери!

— Нет, ты подожди!

— К чертовой!.. К чертовой!

Я не успел заметить, когда на моих глазах появились слезы. Еще секунда — и я пустил бы в ход кулаки. Только бы отделаться от свидетелей.

Впрочем, какие они к черту свидетели? Соучастники!

Карл быстро и ловко повернул меня и сунул лицом в подушку, удобно уселся рядом, притиснув меня к стене, и объявил:

— Заняв председательское место, я, заведующий сектором бессмертия, объявляю открытым заседание. ученого совета Научно-исследовательского института мировых проблем. В повестке дня два вопроса. Первое: подведение итогов опыта №18. Второе: поиски способа ликвидировать результаты этого опыта.

— Надо как-то помочь Игорю выкрутиться, — констатировал Тихон. — Выхода два: или он должен разлюбить девушку, или ей придется полюбить его. Поскольку, однако, алгоритма разлюбления мы еще не нашли — правильно, сектор любви? — то остается только второе. Предлагаю заведующим секторами бессмертия и гениальности взяться за дело, начиная с сегодняшнего вечера. Брак, который будет естественным результатом, представит собой любопытнейший материал для сектора семейной жизни (так будет впредь называться сектор любви). К слову: опыт должен удаться. Когда мы сюда шли, луна была с правой стороны.

— А как с этикой эксперимента на человеке? — робко спросил заведующий сектором предвидения.

— Я берусь получить у сестры согласие, — заведующий сектором бессмертия вскочил на ноги.

— А я отказываюсь от этого согласия, — я сел на кровати. — Отказываюсь. Такой любви мне не надо. В конце концов есть масса средств от любви. Начну принимать алкоголь, займусь высшей алгеброй… или, черт побери, уеду в Алупку..

— Ну да! И еще слетаешь на альфу Центавра и помолишься аллаху. Хорошо, что у тебя чувство юмора еще сохранилось. (Это Тихон.)

— Сохранилось! У меня ко всем на свете чувствам, они же эмоции, скоро будет аллергия. В конце концов наука требует жертв. Я же добровольно пошел на эксперимент, отлично зная, чем это кончится. Если бы понадобилось заразиться холерой и я тяжело заболел бы или даже умер, ведь вы бы смирились с этим фактом? Вот и теперь смиритесь.

— Мы бы тебя лечили. — И сейчас хотим лечить. Ни больше ни меньше.

— А насчет алгоритма вообще и тебя в частности никто из нас Алле даже и не заикнется. На такой компромисс согласен? — сформулировал условия соглашения Тихон. — Кстати, ребята, имейте в виду, если мы скажем Алле все, то лишим эксперимент чистоты.

— Эксперимент! — возмутился Карл. — Мы же спасаем товарища!

— Конечно. Но почему бы не соединить приятное с полезным? Вот у нас и появится второй параллельный случай. Ну и, что особенно важно, новый объект — особа другого пола…

Карл схватил меня за невольно сжавшиеся в кулаки руки:

— Ну что ты всерьез принимаешь этого помешанного? Недаром же он у нас сидит на отделе контроля. Но сам ты в цугцванге. Действуй, а не раздумывай! Словом: или — или!

Мне было очень трудно отказываться от единственной надежды. Так трудно…

— Хорошо… Но вы уверены, что это этично?

— Вот обормот! — рассвирепел Леонид. — Коли тебе так нужно оправдание, мы проголосуем: кто за компромиссное предложение? Принимайте компромисс: «Мистера полюбит мисс!»

Три руки поднялись одновременно. И деловой голос Тихона произнес: «По поводу мотивов голосования. Полагаю, что новый эксперимент необходим прежде всего для новой проверки действительности алгоритма Плонского».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: