Еще один шоссейный поезд прогрохотал мимо, и мотель затрясся до основания. Ни единой живой души на дороге, а груз сам себя везет.

— Как ты узнал?

От звука голоса Коршун вздрогнул и посмотрел на Слай. Она лежала, повернувшись к стенке.

— Что? — спросил Коршун.

Слай повернулась к нему, села и положила голову на поцарапанный подлокотник.

— В «Шератоне». Как ты узнал о налете?

Он уже задавал себе этот вопрос, ночью, на дороге, когда Слай задремала, оставив Коршуна наедине с его мыслями. Он пожал плечами.

— Я что-то услышал. — Коршун явно чувствовал себя неловко.

— Что ты слышал? Как кто-то взводил курок? Что?

Он колебался. Если сказать ей правду, не решит ли она, что он свихнулся? А может, так оно и есть?

— Я слышал голос, — медленно сказал он.

Слай недовольно тряхнула головой.

— Мы его тоже слышали, — напомнила она. — Сказали: «Обслуживание».

— Нет. То есть это я тоже слышал. Но… — Голос у Коршуна сорвался.

Слай не стала больше выспрашивать, а только пристально посмотрела на него. Свет от неоновой рекламы мотеля пробивался в комнату сквозь неплотно прилегающие жалюзи и ложился прямыми красно-желтыми линиями на пол и на кровати. Свет отражался в зрачках Слай, делая ее похожей на чудовище с горящими глазами из фильма ужасов.

Коршун постарался объяснить еще раз.

— Я слышал… Я слышал мой собственный голос, но в голове. Я не слышал его ушами. Мой собственный голос… Он сказал: «Опасность!» И я знал. Я знал, что это налет.

К его удивлению — и облегчению, — Слай не назвала его ни лжецом, ни идиотом. Она просто медленно кивнула.

— Ты колдун, Коршун? Шаман? — быстро спросила она.

Он покачал головой и криво улыбнулся.

— Нет, — ответил он. — Еще нет.

Но тут Коршун засомневался. Знал ли он, как на самом деле звучит зов тотемов? Как голос извне? Или это голос внутри тебя? Шел ли он, Коршун, по пути шаманов, сам того не зная? Он пожал плечами, отгоняя эти мысли. Он подумает об этом, когда все уже будет позади. Если это когда-нибудь будет позади.

— Ты в Сиэтле родился, Коршун? — спросила Слай. Ее голос был мягким и спокойным. Она выглядела полусонной, и казалось, совершенно не волнуется — впервые с тех пор, как они встретились. Ее лицо было гладким, без морщинок. Слай будто стала моложе.

— В Пьюрити, — ответил он. — В Барренс.

— Я знаю Пьюрити, — сказала Слай. — А твоя семья? Все живы?

— Думаю, мама жива.

— Она и сейчас в Пьюрити?

Коршун кивнул.

— А почему ты уехал?

Коршун промолчал. Он вспомнил мать — женщину, которая вырастила его и братьев, которая заботилась о них, работала до изнеможения, преждевременно состарилась, старалась дать им все что нужно, чтобы у них была лучшая жизнь, чем у нее. Он вспомнил свое чувство вины, когда впервые осознал, чего стоило ей прокормить еще один рот, обеспечить сносную жизнь еще одному ребенку.

— Я должен был уйти, — наконец произнес он и застеснялся своей жалости к матери, проявленной перед чужим человеком. — Я просто хотел самостоятельности, понимаешь?

Теперь он напряженно ждал, попытается ли Слай узнать что-то еще, затронет ли больную тему, поставит ли его в тупик своими вопросами. Но она молчала.

Коршун взглянул на нее. На лице Слай была мягкая грустная улыбка. Улыбка понимания.

— А твой отец? — тихо спросила Слай. Юноша снова пожал плечами.

— Он… он ушел, когда я был маленьким. — Удивительно, но выговорить это оказалось не так тяжело, как он ожидал. — Он был раннером.

— Ты помнишь его?

— Нет. Он ушел, когда мне было шесть, но и до этого не часто появлялся. Но моя мама много рассказывала о нем.

— Что с ним произошло?

— Не знаю, — честно ответил Коршун. — И мать тоже не знает. Она сказала, что он ушел на дело и не вернулся. Она говорила нам, что это было серьезное дело, с какой-то крупной корпорацией. Мама решила, что ему сильно досталось, и он ушел в подполье, чтобы не подставлять семью. Она говорила: когда все уляжется и корпорации перестанут за ним охотиться, он вернется домой. И заберет нас из города.

Он ждал следующего вопроса: «Ты веришь этому?» — но Слай не задала его. Она просто посмотрела на Коршуна и кивнула.

«А сам-то я верю? — спросил он себя. — Верил ли я этому когда-нибудь?»

Какое-то время — да, конечно. Когда ты еще маленький, ты всегда веришь своей матери. Она рассказывает тебе про Санта-Клауса, про фею, про чертова Кролика Истера. И про твоего отца, первоклассного раннера, ставящего на уши корпорации.

Таким ли был Рик Корн, который тоже имел уличную кличку Коршун и где-то затерялся? Ожидал ли он возвращения старых времен, чтобы вернуться в Пьюрити — наверное, в шикарном лимузине «роллс-ройсе» — и увезти свою семью к счастью, о котором они даже мечтать не смели? Думал ли он каждый день и каждую ночь о своей жене и детях, оставшихся вдалеке?

Что за странная нелепость? Его отец умер девять лет назад, и это была правда. Он пошел против большой корпорации, и корпорация прихлопнула его, как Коршун мог бы прихлопнуть москита. Такова была правда.

Каков отец, таков и сын?

— Я устал, — сказал он Слай, свернулся калачиком и закрыл глаза.

Мимо прогрохотал очередной дорожный поезд, рев его мотора и ударная волна, казалось, потрясли до основания весь мир.

15 ноября 2053 года, 19.45

Город Чиенн оказался больше, чем ожидала Слай, но, конечно, гораздо меньше Сиэтла. Центр города примерно такой же, но прилегающие территории значительно меньше. Не было огромных пригородов, разлагающихся и превращающихся в ад. Пока они ехали по шоссе, а потом по Главной авеню в центр города, Слай заметила, что тут когда-то были большие спальные районы, кемпинги, гаражи и кафе, пешеходные улочки и лужайки, но все это было до геноцида, до «Великого танца теней» и до Денверского договора. Теперь коренные американцы покончили с этими признаками «угнетения бледнолицыми», и земля снова была в руках тех, кому принадлежала испокон веков. Низкорослые деревья и кустарники закрыли остатки разрушенных зданий и фундаментов.

В самом городе было нечто непривычное. Здания высокие, тщательно отделанные и гораздо красивее, чем в Сиэтле. Была какая-то гармония в облике города, некая общность, в которой каждое здание играло свою роль. Вместо обычной разношерстной сумятицы — архитектурная гармония, единый ансамбль. Слай это сперва показалось странным, но потом она решила, что именно так и должен выглядеть настоящий город. Не мегаполис.

Они проехали через весь Центр насквозь. Город кипел и бурлил, улицы были полны людей и машин. Но почему-то Чиенн не казался взвинченным и сумасшедшим, как Сиэтл. Или как Токио.

За аэропортом Коршун и Слай отыскали небольшой мотель, расположенный почти рядом с огромной военной авиабазой. «Раньше ее называли авиабазой Уоррен», — припомнила Слай. Сейчас, как гласила надпись над воротами, она называлась просто авиабазой Совета («Только сила принесет мир»).

Мотель «Настоящий отдых» оказался обычным двухэтажным зданием, построенным в виде буквы U вокруг затененного деревьями бассейна. Видимо, большую часть постояльцев составляли путешествующие бизнесмены, которым нужно было остановиться близ аэропорта, но не слишком далеко от города.

С регистрацией проблем не возникло. Женщина за стойкой была бдительнее, чем старик в «Чистых Ключах», и действительно прочитала с монитора их личные данные. Однако фальшивые документы выдержали проверку. В конце концов женщина выдала им электронный ключ от комнаты 25Д. Это был номер с крошечной кухней в стенной нише и видом на бассейн.

Теперь Слай сидела за маленьким столиком, подключив кибердек Смеланд к телефонному разъему. Коршун развалился на одной из двуспальных кроватей, забавляясь с массажером, и вертел головой, пытаясь размять затекшие мышцы шеи.

— Что теперь? — спросил он.