— Можешь на меня положиться. Где она? Проводи меня к ней.

Майлс повел его по лестнице наверх. Вдруг он помедлил, остановился и повернулся к своему старому приятелю:

— Там… женщина из деревни, она сейчас за ней присматривает… по крайней мере до твоего приезда… Она кажется знающей, а мне нужна была помощь. И… — Он опустил глаза и добавил, краснея: — Я воспользовался ее советом, несмотря на то что у меня есть сомнения, но ее лечение не кажется мне ужасным. На самом деле я помогал ей поить мою жену настоем перечной мяты, цветков бузины и тысячелистника. Нет, я не полный идиот, — произнес он, когда приятель бросил на него быстрый взгляд. — У этой женщины имелись хорошие рекомендации, и, черт побери, Гарри, что еще мне оставалось делать? Я выгнал этого проклятого доктора, просто выкинул его из дома, потому что мне показалось, что он губит ее быстрее, чем это делает инфлюэнца. Я подумал, что травы по крайней мере безвредны.

— Травы? Безвредны? Такие как болиголов, белена, белладонна, да? — Гарри похлопал Майлса по плечу. — Не переживай. Тысячелистник и цветки бузины используются при лечении некоторых инфекций. Если она применяет именно их, то никакого вреда не будет, а возможно, это даже поможет.

Когда мужчины вошли в спальню, миссис Фарроу подняла глаза.

— Она все еще спит, — сказала она Майлсу. — Но дыхание, кажется, стало легче. Хотя, возможно, я принимаю желаемое за действительное. Что ты скажешь, Гарри? Кстати, как твои дела?

— Бог ты мой! — с улыбкой воскликнул хирург. — Глориана! Ты нашел себе настоящего доброго ангела! — сказал он, обращаясь к Майлсу. — Мы с миссис Фарроу старые друзья. Ее опыты получили благоприятный отзыв в академии, и ее исследования вызывают у нас большой интерес. Как дела у тебя и твоего славного супруга, Глориана?

— Достаточно хорошо. Если бы их светлость сказали мне, что ты и есть тот самый хирург, Гарри, я бы чувствовала себя спокойнее. Она в довольно тяжелом состоянии, Гарри. Совсем плоха.

— Ну что ж, давайте посмотрим, — сказал Гарри, подойдя к постели.

Он внимательно посмотрел на свою новую пациентку, пощупал лоб и, наклонив голову, внимательно выслушал сердце. Потом он бережно поднял руку Аннабеллы — увиденное заставило его вздрогнуть.

— Ставили банки, — грустно констатировал он, приподняв рукав халата, чтобы взглянуть на множественные темно-красные круги, обезобразившие ее нежную руку. — Ну конечно, если только это не следы осьминога, — ответил он сам себе с горечью. — На груди то же самое, я полагаю?

Миссис Фарроу распахнула халат Аннабеллы, и хирург снова вздрогнул.

— О Боже! Этот дьявол повсюду прошелся своими средствами, не так ли? А эти кошмарные следы вдоль ребер? Пластыри, я думаю? Приложить пластырь, сбить жар, но все это средства прошлого века. И боюсь, что они не исчезнут и до следующего.

Он продолжил осмотр.

— Разрез на запястье, я полагаю, от кровопускания. Несомненно, эффективное средство от лихорадки, вызванной раневой инфекцией. Но в данном случае?

Он повернулся к Майлсу.

— Ему повезло, что ты просто вышвырнул его вон, я бы его убил. А сейчас, — сказал он, вновь взглянув на пациентку, — посмотрим, что тут можно сделать.

Почувствовав, как кто-то тронул его за руку, Майлс тотчас проснулся, оглядываясь в замешательстве. Он всего лишь хотел немного отдохнуть, но когда он прикрыл глаза, еще даже не начинало светать, а сейчас в комнате было совсем светло.

— Сколько же я проспал? — спросил он, поднимаясь со стула и недоуменно озираясь. — Как она?

— Ш-ш! Все хорошо. По крайней мере ее состояние не ухудшилось, а это уже хорошо, — ответила миссис Фарроу. — Гарри пошел спать. А я осталась с ней на ночное дежурство, помните? Но сейчас я должна согреть воды, и, пока я буду занята, нужно, чтобы кто-то побыл с миледи. Я побоялась уходить, пока вы спите. Знаю, это довольно глупо с моей стороны, ведь она все равно ничего не заметит, но мне ужасно не хочется оставлять ее одну даже на короткое время.

— Вовсе не глупо, наоборот, это весьма разумно и очень великодушно, — успокоившись, сказал Майлс, сердце которого вновь стало биться ровно. — Идите и отдохните немного. Я чувствую себя посвежевшим.

Она ответила недоуменным взглядом. Майлс оглядел себя и добавил:

— «Посвежевшим», надо признать, не совсем точное слово. Я выгляжу так, словно спал в одежде, но ведь так оно и было. Однако я действительно чувствую себя лучше.

— Милорд, пятиминутная передышка с закрытыми глазами не позволит восстановить силы, как и отсутствие нормального питания или постоянное чувство тревоги. Вы словно приклеились к этой комнате с того самого момента, как она заболела. Мне бы и в голову не пришло будить вас, если бы не эта необходимость. Полагаю, мне все-таки не следовало этого делать, но…

— Я знаю, — сказал он мягко. — Она совсем одна, и ее состояние непредсказуемо. Идите. Я присмотрю.

«Присмотрю за чем?» — задался он вопросом, вновь сидя у постели своей молодой жены. Может ли она отойти во сне? Но если это случится, имеет ли какое-то значение его присутствие? А будет ли его присутствие иметь для нее значение, если она вдруг проснется? Разве может он дать ей какое-либо утешение? Они чужие друг другу. Он сидел, неловко устроившись в кресле, наблюдая за женой и терзая себя.

Аннабелла по-прежнему спала. Чтобы быть уверенным, что она дышит, Майлс внимательно наблюдал за ней, вглядываясь в очень бледное, но все же красивое лицо и совершенно бескровные губы. Слава Богу, миссис Фарроу сообразила надеть на нее маленький симпатичный кружевной чепчик, поскольку, несмотря на то что Майлс мужественно переносил все испытания, при виде коротко остриженной головки Аннабеллы ему становилось по-настоящему больно.

Если все же случится самое худшее, подумал он, испытывая отвращение к самому себе, он никогда больше не вступит в брак по расчету. Он никогда более не согласится на компромисс в таком важном вопросе, как женитьба, даже если это будет означать, что он больше никогда не женится. Теперь ему стало понятно то, над чем он раньше не задумывался. «Дуракам закон не писан», — гласит пословица. Да, это про него. От одиночества он согласился на жизнь с женщиной, которую совсем не знал. А если бы все пошло так, как они планировали? На что могли надеяться дети, зачатые без родительской любви? На что мог надеяться он сам?

А если она поправится? Как они смогут жить дальше теперь, когда он осознал, какую чудовищную ошибку они совершили?

Дверь отворилась, Майлс поднял голову и увидел, что в комнату заглядывает Гарри.

— Я не заметил никаких изменений, — сказал Майлс. — Иди спать.

— Не могу, — зевая, ответил Гарри и вошел в комнату. — Дома то же самое. Я не могу отдыхать, если есть хоть малейший шанс оказать помощь. Я знаю, что успешный лондонский врач должен посетить предполагаемых больных, поморочить им голову, к их полнейшему удовлетворению, а затем отправиться домой, чтобы спокойно уснуть сном довольного и очень богатого человека. Но часто по ночам я посещал в больнице Святого Гая тех больных, которые не могут себе позволить прийти ко мне на прием днем. Не знаю, как моя Мэри Энн терпит меня.

— Прости, я совсем забыл спросить о ней. Как она поживает?

— Хорошо, хотя думаю, что она достойна лучшего. Мэри Энн очень сожалела, что не смогла быть на вашем венчании, я, кстати, тоже. Но я, естественно, застрял у постели больного. Стоит мне запланировать какое-нибудь мероприятие, у больных, как правило, случается кризис. Моя Мэри Энн была слишком занята с нашим будущим младенцем, чтобы выйти за порог. Если все будет нормально, он должен появиться на свет в следующем месяце. Но как только это случится, она будет рада познакомиться с твоей женой. — Он сделал паузу, прочистил горло, поправил очки и тщательно осмотрел Аннабеллу. — А ты знаешь, — произнес он мягко после непродолжительного осмотра, — ведь твою супругу и в самом деле можно будет когда-нибудь представить моей.