– Кто это?

– Мой папа.

– Хм, – сказала Эмбер, презрительно бросая черную пластмассовую рамку обратно на тумбочку. – Чем он занимается?

Кристина посмотрела на нее озадаченно.

– Что?

– Что делает твой отец? Сколько он зарабатывает?

– Я… не знаю.

Эмбер повернулась к девочкам, скорчила гримасу и подмигнула:

– Я не знаю…

Потом обернулась к Кристине.

– Слушай, что я тебе скажу, Толстуха. Не люблю крестьян. Моя мама – графиня. Она сейчас во Франции, отдыхает с королем и королевой Англии. Мы очень богаты и очень знатны, поэтому я не могу позволить себе якшаться с людьми ниже меня по положению. Ты понимаешь?

Кристина ничего не поняла, но сказала:

– Да.

– Как тебя зовут?

– Кристина Синглтон.

– Мы не называем друг друга настоящими именами, Синглтон. У нас есть прозвища. Мое – Эмбер. Тебе тоже надо придумать прозвище.

– Хорошо, – начала Кристина, – мой папа зовет меня Долли…

Глаза Эмбер стали злыми:

– Ты не можешь выбирать себе прозвище, идиотка, – сказала она, и другие девочки зафыркали. – Я выберу тебе имя. Когда я решу, то скажу тебе. А пока у тебя нет имени, это понятно?

Хотя опять Кристина ничего не поняла, она кивнула.

– И еще одно, – сказала Эмбер, и в это время зазвенел звонок, и девочки начали расходиться по своим комнатам. – Клади вещи туда, куда я укажу. – Она подошла к комоду, выхватила оттуда аккуратно сложенные вещи Кристины и бросила их на пол.

Сестра Габриэла раздала последние письма и посылки и сказала:

– Это все, девочки.

Те, кто ничего не получил, подавленные, стали молча расходиться. Кристина была среди них. Вот уже месяц она жила в монастырской школе и за все это время не получила от отца ни словечка. Не в силах вынести радостный смех и возбужденные разговоры тех, кто получил почту, она вышла во двор, где на клумбах ярко цвели розовые петунии и лиловые анютины глазки. Каждый день она приходила на раздачу почты в надежде получить хоть какое-нибудь известие и каждый день уходила расстроенная. У нее было только то, первое письмо от Джонни, которое ей отдала сестра Габриэла, и сейчас она утешала себя тем, что читала его как только что полученное.

Она прошла к небольшому гроту в конце прекрасного монастырского сада. Внутри грота в маленькой беседке, увитой розами, находился алтарь Пресвятой Девы. Белая статуэтка Девы Марии среди зарослей мха и бугенвилий, фонтан, из которого вода вытекала каплями, – все это создавало атмосферу безмятежности, покоя и всепрощения. Кристина часто приходила сюда и сидела здесь в одиночестве. Но сегодня она с удивлением обнаружила девочку, которую встречала в коридорах монастыря и в трапезной. Невысокого роста, полненькая, с веснушками и с большой шапкой кудрявых волос такого глубокого темно-красного оттенка, который напоминал цвет бургундского вина. Она сидела на мраморной скамейке и плакала.

– С тобой все в порядке? – спросила Кристина. Девочка взглянула на нее.

– О, да, – проговорила она, вытирая нос рукой. – Просто получила плохое известие, вот и все.

Кристина села рядом и протянула ей чистый носовой платок.

– Спасибо, – поблагодарила девочка.

– Фу ты! – сказала Кристина. – Ты извини меня, ну, за то, что я… – Она заметила скомканное, залитое слезами письмо в руке девочки – небольшой клочок бумаги, вырванный из дешевого блокнота, всего с несколькими строчками.

– От моей мамы, – пояснила девочка, вытирая глаза платком Кристины и возвращая его. – Она пишет, что все-таки не приедет на мой день рождения.

– Да…

– Это не мамина вина, правда. Видишь ли, ну, как тебе сказать, после смерти папы мама снова вышла замуж, а ее новый муж, ну, он думает, что я мешаю. Вот почему они послали меня сюда. Они живут на Востоке и не могут часто навещать меня. Мне иногда становится так грустно, понимаешь? – Она попыталась улыбнуться. – Меня зовут Фризз,[6] а тебя?

– Кристина. Тебя и вправду зовут Фризз?

– Нет, так девочки зовут меня здесь. Ты – новенькая, я знаю. Я видела тебя.

– Я тоже тебя видела. Ты та, которой влетело за глупость на уроке истории от сестры Иммакулаты?[7]

– Да, – сказала она с улыбкой. – Это – я. А ты почему здесь? Я имею в виду у святой Бригитты.

– Мой папа много ездит, а мамы у меня нет, поэтому папа решил, что будет лучше, если я останусь здесь. Почему они зовут тебя Фризз?

– Эмбер придумала это из-за моих волос. Она сказала, что они ужасны. Она права. Я ненавижу свои волосы.

– Мне кажется, что они очень красивого цвета. Мои волосы такие обычные. Хотелось бы мне иметь волосы, как у тебя.

Фризз вытаращила на нее глаза, потом сказала:

– У меня здесь нет друзей, а у тебя? Кристина покачала головой. Тогда Фризз спросила:

– Почему бы нам не подружиться?

Когда колокол зазвонил к обеду, они по лужайке пошли к школе, и Фризз сказала со вздохом:

– Даже хорошо, что мама не приедет на день рождения. На меня всегда нападает уныние во время ее посещений, потому что она только и рассказывает о том, как они с отчимом веселятся. Я не люблю его. Он даже не удочерил меня, и поэтому фамилии у нас разные. Он такое ничтожество. А мама вечно критикует меня, никак я не могу ей угодить. На следующей неделе мне будет тринадцать. А тебе сколько лет?

– Двенадцать.

Проходя по коридору в трапезную, они столкнулись с группой девочек, которые с визгом толпились вокруг одной, рассматривая полученную ею фотографию кузена, о котором они говорили, что он – воплощение мечты. Кристина увидела среди них Эмбер.

– Как Эмбер получила прозвище? Это тоже из-за ее волос?

– Я слышала, что она сама выбрала себе прозвище, когда приехала сюда, – сказала Фризз, усаживаясь с Кристиной за стол. – Это все потому, что у нее мать – графиня. Она заявила, что имеет право сама выбрать имя.

– Но почему Эмбер? – спросила Кристина с любопытством. Ее все интересовало о девочке, которая превратила ее жизнь в пытку. Весь жизненный опыт Кристины за последние три недели сконцентрировался до элементарного – умения выжить. Она быстро научилась избегать разговоров с Эмбер. К счастью, они посещали разные классы, и поэтому стычки в течение дня происходили редко. Самыми опасными оставались вечера, когда у учениц было свободное время, а монахини молились. Вот когда Кристине приходилось постоянно быть настороже. В первую же ночь, проведенную в общей спальне, она получила урок, что нельзя ложиться в постель, не проверив ее. Ей подложили безобразную змею из сада, – этого она никогда не забудет. По утрам было тоже опасно. Кристина научилась оттягивать момент подъема до тех пор, пока Эмбер не кончит собираться и не уйдет, а Кристина в это время бежала в общую ванную, расположенную в конце коридора. Это означало, что она вечно торопилась, а потом получала нагоняй от одной или другой сестры за опоздание к завтраку. Но после того как ее однажды утром заперли в туалете, а в другой раз, выйдя из душевой, она нашла платье и полотенце в таком состоянии, что пришлось добираться до комнаты мокрой и голой, Кристина решила, что получать каждое утро нагоняи предпочтительнее.

– Так почему она выбрала прозвище Эмбер? – переспросила Кристина.

– Потому, – заговорщически произнесла Фризз, садясь за стол, – что она хвасталась, будто у нее есть книга «Навсегда Эмбер». Если монахини обнаружат книгу, Эмбер исключат из школы. Как бы там ни было, она всем говорит, что прочла книгу от корки до корки.

Кристина хорошо знала «Навсегда Эмбер», хотя книгу не читала, но пять раз смотрела фильм, снятый по ней, и сразу представила Корнила Уайльда с длинными волосами и голой мускулистой грудью.

Фризз продолжала:

– Эмбер заявляет, что она в точности, как Эмбер из книги. Она воображает, что она быстрая.

– Что ты имеешь в виду?

Фризз наклонилась к ее уху и прошептала: