Тем временем утром 10 июля на высотах, верстах в девяти за Ичкерийским лесом, показался обоз с провиантом для отряда. Чтобы доставить его в Дарго, Воронцов отрядил 6 пехотных батальонов и 6 сотен конницы при 4 горных орудиях — половину отряда под командованием генерал-лейтенанта Клюгенау. Пехота выступила налегке, взяв с собой порожние мешки, чтобы насыпать в них сухарей на всех. Едва колонна Клюгенау вступила в Ичкерийский лес, как тотчас ее бойцы стали мишенью для многочисленных 15 горских стрелков, снова занявших лесистые склоны. На марше уже выяснилось, что уничтоженные 6 июля завалы сооружены вновь, да еще и более прочные. Авангардом командовал генерал-майор Александр Пассек — храбрец из храбрецов. Он сам повел своих солдат на штурм завалов. Стремительной атакой егеря преодолевали одно препятствие за другим. Но темп движения бойцов Пассека был таков, что остальная часть колонны не поспевала за ними. В образовывавшиеся значительные промежутки то и дело врывался только что выбитый неприятель, снова заваливал тропу деревьями, и главной колонне приходилось повторять то, что уже было сделано авангардом, теряя людей и время. Где-то в середине пути арьергард подвергся внезапной атаке большого числа чеченцев и оказался отсеченным. Тщетно генерал-майор Викторов пытался организовать отпор наседавшим горцам — его бойцов обуял панический страх. Развернуть артиллерию не успели: вся прислуга была изрублена, орудия полетели в овраг, раненого и упавшего наземь Викторова чеченцы искромсали шашками.
На помощь погибающему арьергарду Клюгенау бросил роту Навагинского пехотного полка, она спасла остатки людей. Но 400 бойцов Викторова вместе с начальником арьергарда было уже не вернуть. Отряд Клюгенау вышел из Ичкерийского леса, по свидетельствам участников экспедиции, в «величайшем беспорядке». Пока русские солдаты ночью набивали мешки сухарями, навьючивали лошадей провиантом и порохом, мюриды Шамиля готовились к повторной встрече с ними. Усилившись за счет подхода новых сил, ободренные видом множества трупов врагов, усеявших лес, горцы восстанавливали старые и сооружали новые завалы и засады. Обратный путь в Дарго барон Николаи и другие написавшие о «сухарной» экспедиции офицеры вспоминают как жуткий кошмар. В течение б часов 11 июля нагруженный припасами отряд с жестоким боем прорывался назад, отражая бешеный натиск вчетверо превосходившего противника. Все верхушки деревьев над тропой, по свидетельству Колюбакина, были заняты горскими стрелками, с близкого расстояния расстреливающими русских на выбор. В седловине хребта воинов-кавказцев ждало столь тяжкое испытание, что не выдержали нервы даже у закаленных ветеранов: путь им преграждала огромная баррикада из трупов. Вперемешку с убитыми лошадями лежали десятки обнаженных тел их товарищей, павших накануне и зверски изувеченных. Солдаты Люблинского полка, оказавшиеся первыми свидетелями устроенного по приказу Шамиля жестокого зрелища, потеряли голову. Охваченные ужасом, они карабкались на гору мертвецов и, не слушая приказов и команд, бежали вперед, лишь бы оказаться как можно дальше…
Паника люблинцев привела к гибели шедших за ними саперов. Оставшись без прикрытия гренадер, они пали под шашками налетевших чеченцев. Спасая положение, начальник авангарда Пассек с ротой навагинцев бросился в атаку, чтобы штыковым ударом расчистить путь, но пал, смертельно раненный. Колонна Клюгенау прорвалась из Ичкерийского леса только благодаря брошенным Воронцовым на выручку подкреплениям, причем из нескольких батальонов соединиться с «сухарной» экспедицией сумел только один — кабардинских егерей майора Тиммермана. Около 600 убитых, включая 2 генералов, и около 800 раненых — такие потери «сходивших за сухарями» повергли в смятение Главный действующий отряд, не исключая главнокомандующего.
Выяснилось также, что продовольствия доставлено всего на 1,5 дня. Опытный полководец, в послужном списке которого значилась и победа над Наполеоном при Краоне в 1814 г., понял, что попал в опасную западню. Теперь надо было думать о том, как выбраться из нее… В нескольких направлениях были посланы курьеры (вероятно, маскировавшиеся под горцев) с задачей известить о трудном положении Главного действующего отряда. Один из них, молодой юнкер, сумел добраться до своих. Принесенная им весть заставила генерал-майора Роберта 17 Фрейтага, командующего войсками на чеченской линии, срочно собирать с бору по сосенке и готовить в поход новый отряд для спасения наместника и принца. Тем временем 13 июля Воронцов выступил из Дарго, надеясь по левому берегу р. Аксай пробиться к укреплению Герзель-аул. В строю у него оставалось около 6 тыс. штыков и сабель, но предстояло доставить почти 1000 раненых. Чтобы хоть как-то ободрить людей, накануне выступления музыканты весь день играли бравурную музыку, была увеличена винная порция. Лишнее имущество сжигалось, все без исключения лошади изымались под перевозку тяжелораненых. Изнурительный, с ежедневными боями переход завершился 16 июля на поляне Шаугал-берды, где отряд, окруженный со всех сторон, занял круговую оборону и приступил к рытью окопов. До Герзель-аула оставалось каких-нибудь полтора десятка верст, но Воронцов чувствовал, что их уже не пройти. Боеприпасов почти не осталось, кончились пища и вода. Взявшие русский лагерь в кольцо горцы держали его под непрерывным ружейно-артиллерийским обстрелом.
19 июля к Шаугал-берды подошел генерал-майор Фрейтаг с отрядом, составленным из первых попавшихся под руку рот Модлинского, Пражского, Навагинского и других полков, и принес участникам экспедиции избавление, которого уже и не чаяли. 20 июля Главный действующий отряд, потерявший убитыми, ранеными и пропавшими без вести до 4000 человек — почти половину списочного состава, дошел наконец до Герзель-аула. Здесь главнокомандующий издал приказ № 69. Граф благодарил всех участников похода за то, что они «твердостью, усердием и неустрашимостью исполнили трудный и славный подвиг, повеление Государя, ожидания России и собственное желание». По поводу понесенных потерь в приказе говорилось:
«Мы потеряли несколько достойных начальников и храбрых солдат; это жребий войны: истинно русский всегда готов умереть за Государя и Отечество…»
Сказать больше Воронцов, видимо, не считал для себя возможным. 18 Можно было ожидать, что за провал экспедиции наместник будет наказан отставкой. Ничуть не бывало! Николай I, возможно, чувствуя собственную вину, сделал вид, что поход на Дарго достиг цели. Все участники его были награждены, полки, от которых выделялись батальоны в Чеченский и Дагестанский отряды, удостоились георгиевских знамен, серебряных рожков и других знаков коллективного отличия. Воронцов удостоился княжеского титула. В именном императорском рескрипте высочайшее благоволение выражалось с блистательным великодушием:
«Вы вполне постигли и исполнили первейшие желания Моего сердца».
После победы под Дарго Шамиль и его наибы считали себя хозяевами положения. Захваченная в разгромленных русских обозах и снятая с убитых добыча многих обогатила. Как писал очевидец,
«кто не имел осла — приобрел несколько лошадей, кто прежде и палку в руках не держал — добыл хорошее оружие».
Для русских же Даргинская драма послужила наглядным уроком. Современники, не исключая высшего командования, были единодушны во мнении, что главная причина неудачи — «вмешательство Петербурга». Осознав это, император перестал издалека руководить военной кампанией на Кавказе и фактически предоставил князю Воронцову полную свободу действий. Она была оплачена жизнями павших в Ичкерийском лесу воинов. Перестав испытывать давление Зимнего дворца, Михаил Семенович более не предпринимал бесполезных и кровопролитных экспедиций в призрачной надежде застать Шамиля или его наибов врасплох и, образно говоря, от системы штыка перешел к системе топора, внедрявшейся на Кавказе еще Ермоловым. Ее суть состояла, как пишет А. Зиссерман, в том, чтобы