Во-вторых, противники коллективной или социальной психологии выдвинули возражение, которое уже больше похоже на капитуляцию.

Сторонники коллективной или социальной психологии, такие, как Тард, Лебон, Сигеле, занимавшиеся “психологией толпы”, доказывали, что индивидуальные реакции, когда они проявляются в коллективе, в однородной человеческой среде, испытывают значительное повышение в смысле интенсивности, т.е. силы или быстроты реакции. Мы еще вернемся ниже к рассмотрению и этих теорий, и этих явлений по существу. Пока нам важно, что отвечают на них противники. Они говорят: ведь речь идет о повышении не всей душевной деятельности индивидов, а только некоторых сторон ее, так что не только ее изучение остается в пределах индивидуальной же психологии, но даже само установление такого факта, как быстрота реакции, предполагает индивидуально-психологический анализ. Ведь нет же в самом деле такого явления, как быстрота или сила реакции коллектива, группы, толпы людей. Здесь просто суммируются реакции этих людей. Реакции повышаются от пребывания индивида в этой среде? Ну и что же из того, ведь реакции индивида меняются в зависимости не только от социальной, но и от природной среды, например от температуры воздуха. Если и рассматривать воздействие таких механизмов, как психическое заражение, подражание, внушение, то это будет означать не более, чем изучение некоторой группы внешних факторов, воздействующих на психическое состояние индивида. Но ведь индивида же! — восклицает противник социальной психологии. Однако тут слабость его позиции очевидна. Раз есть такая группа факторов, она сигнализирует о какой-то особой стороне психической деятельности людей, и именно людей, а не человека. Почему бы сосредоточивать внимание только на личности, испытывающей внушение, а не на внушающей? Не получим ли мы пустоту, если станем рассматривать их друг без друга?

Этот вопрос ведет нас к еще одному, последнему возражению, которое выдвигают против социальной психологии противники. Да, говорят они, есть такие психические переживания, которые можно назвать переживаниями парными, т.е. для осуществления которых требуются два субъекта. Таковы переживания подражания, внушения, симпатии, понимания и т.п. Более того, лингвистами безоговорочно признано, что “минимальным условием” языкового явления служит наличность двух индивидов — говорящего и слушающего, сообщающего и воспринимающего. Без этого нет речи, языка, информации, понимания. Таким образом, ряд кардинальнейших психических явлений, может быть самых глубинных, оказываются и на самом деле локализованными не в одном головном мозге, а в паре головных мозгов.

На этом месте противники социальной психологии останавливаются в раздумье. Может быть, пара — в самом деле объект какой-то совсем особой науки? Но, к счастью, пара — это всего лишь пара, и так легко пренебречь различием между Робинзоном и Робинзоном вместе с Пятницей. Как будто тут ничего принципиально и не меняется. А всякую более сложную общность можно ведь разложить на пары, представить как сложные сочетания и комбинации разных пар. Элементарным явлением останутся “только двое” — Робинзон и Пятница, Вместе о тем остается луч надежды обойтись без какой-либо коллективной психологии, хоть, правда, “парные переживания” и остаются мучающей занозой.

От “я и ты” к “они и мы”

Оставим на минуту психологию и обратимся к философии. Одна из плодотворнейших новых идей, выдвинутых Людвигом Фейербахом в противовес немецкой классической идеалистической философии, состояла в требовании отказаться от прежней категории “я” как субъекта познания и заменить ее категорией “я и ты”. Плеханов такими словами излагал эту мысль Фейербаха: “Действительно я есть только такое я, которому противостоит ты и которое, в свою очередь, становится ты, т.е. объектом для другого я. Для себя я — субъект; для других — объект”. Иначе говоря, Фейербах провозгласил незакономерным рассматривать сознание независимо от отношения людей. Нет никакого “я”, субъекта познания, до отношения между двумя людьми: субъектом становится каждый из них только в этом их взаимном отношении. Философский материализм представлялся Фейербаху возможным только при оперировании не одним “субъектом” в противопоставлении “объекту” (предметному миру), не “я” с моими “ощущениями” и прочими атрибутами, а обязательно двумя “субъектами”, соотношением между ними. Фейербах пояснял это примером морали: ведь ясно, что о ней можно говорить лишь там, где заходит речь об отношении человека к человеку, одного к другому, “я” — к “ты”. “Я есть я только через тебя и с тобою. Я сознаю самого себя только благодаря тому, что ты противостоишь моему сознанию как видимое и осязаемое я, как другой человек”.

Трудно было бы переоценить воздействие этого гениального прозрения Фейербаха на дальнейшую судьбу философии. С абстрактным изолированным субъектом-индивидом, каким он выступал на пути философии от Канта до Штирнера, было для передовой мысли навсегда покончено.

Маркс мимоходом в “Капитале” воспроизвел мысль Фейербаха, сравнивая, шутя, человека с товаром: “Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: „Я есмь я", то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку”.

Но марксизм пошел далеко вперед от фейербаховской догадки о “я и ты”. Почему только двое? Конечно, переход от “единственного” к паре распахивает двери в мир новых понятий, где отношения между людьми первичнее и важнее, чем сам человек, продукт этих отношений. Но отсюда естественно следовало, что пара — это тоже абстракция. Необходимым следующим шагом явилась разработка марксистского учения об обществе. Робинзон и Пятница, Павел и Петр еще не образуют общества. Так в развитом товарном производстве каждый отдельный товар в действительности сопоставляется не с другим единичным товаром, хотя бы и золотом, а через его посредство — со всем огромным морем обращающихся в данный момент па рынке товаров. Оказалось, что Павел познает свою натуру через Петра только благодаря тому, что за спиной Петра стоит общество, огромное множество людей, связанных в целое сложной системой отношений. Маркс и Энгельс расчленили эти отношения на основные и производные и видели свою первоочередную задачу в исследовании основных отношений, экономических, составляющих базис всей общественной структуры. Так на месте парной звезды раскинулось огромное звездное небо. “Я и ты” перестало казаться элементарной человеческой ячейкой, на арену высыпали и “мы”, и “вы”, и “они”.

Если общественная наука в целом давно уже идет этим путем, то социальная психология несколько оторвалась, отстала и не нашла еще своего места в этом победном шествии наук об общественном человеке и человеческом обществе. Критики самой возможности такой науки среди психологов-идеалистов, как сказано выше, запнулись на представлении о “парных” психических переживаниях: словно бы эти явления и в самом деле выводят куда-то за пределы единичной черепной коробки, в какую-то таинственную область “межличностной” психологии. Но они не могут шагнуть в этот бездонный провал, совсем так же, как буржуазные экономисты не смели оторваться от Робинзона с Пятницей и старались вообразить все общество как превеликое множество тех же элементарных отношений, тех же пар, Робинзонов и Пятниц.

Метод социальной психологии нельзя упрощенно позаимствовать из марксистской политической экономии или другой отрасли общественной науки. У нее своя глубокая специфика. Но вектор движения общий. От “парных” психических переживаний — вперед к общественным.

Оставим пока в стороне физиологическую сторону вопроса, а именно речь, как тот присущий человеку механизм высшей нервной деятельности, который поистине сращивает между собой большие полушария головного мозга множества людей с не меньшей силой, чем внутри каждой черепной коробки сращены правое и левое полушария. К этому механизму мы вернемся ниже. Здесь же рассмотрим другую сторону вопроса, узко психологическую.