Дома Урсула ждала на пороге в одной сандалии.
– Ну что?
– Его ждала машина, – махнул я рукой в неопределенном направлении.
Я вызвал полицию и выполнил положенный ритуал. Оказалось, грабитель кроме микроволновой печи прихватил несколько ложек. Ящик кухонного стола был открыт, а лежавшие в нем ложки пропали. Возможно, где-то в тайном убежище наш грабитель встретится с удачливым напарником, стащившим кастрюлю супа, – то-то попируют. Местная полиция не стала прочесывать район на вертолетах, но через обычные расспросы пришлось пройти – страховая компания потребует назвать номер полицейского рапорта.
Я тихо бесился. В самый поганый час ночи я сидел с кружкой холодного чая (отпив глоток, подумал: «Чай холодный, надо поставить на тридцать секунд в микров-а-а-у-у чтоб тебя!»), когда в гостиную вошла Урсула с сонным Джонатаном на плече и посмотрела на меня – жутко, жутко посмотрела. Мне захотелось попросить полицейских, чтобы они не уезжали. Питера не разбудил бы и взрыв магистрального газопровода, а вот Джонатан проснулся от голосов и мелкой возни. Он спустился вниз с выражением легкого, застенчивого удивления, какое бывает у детей, разбуженных посреди ночи. Полуприщуренные со сна глаза, а в них сплошное недоумение.
Ох, как я был зол.
Незваный гость проник в наш дом с помощью короткого куска арматуры, прихваченного на соседней стройке, саданув им с разбега прямо в дверной замок. Сам замок (и два других, которые мы по одному с церемониями добавляли после каждого предыдущего взлома) выдержал, а вот деревянная дверная филенка не устояла. Замки беспомощно свисали из косяка, как подбитые птичьи крылья. Полиция объяснила тонкости, открыв мне глаза на холодную расчетливость взлома. Взломать дверь ломиком в доме, где спят люди, вряд ли получится. Слишком много будет скрежета, треска и хруста. Если же вынести дверь одним мощным ударом, получится громкий, но одиночный звук, и потом сразу наступает тишина. Спящие жильцы отметят удар про себя в глубоком сне, но, не услышав продолжения, снова вернутся в бессознательное состояние, даже толком не проснувшись. Коварный вор терпеливо ждет. Если через пару минут никто не выходит, он считает, что опасность миновала, спокойно заходит в дом и делает свое дело.
При виде столь неприкрытой и наглой самоуверенности у кого хочешь начнут ходить ходуном желваки, я же кипел от злости так, что чуть не взорвался. Попробуйте вломиться в мой дом в то время, когда я мирно сплю наверху, и я не пожалею, если вам перегрызет глотку свора собак, и плевать мне на последствия. Но в доме был не только я. Во-первых, там была Урсула. Представьте такую картину: она, совершенно не готовая к визиту незнакомца, в длинной, до колен, футболке с рекламой «Гиннеса» и дырками на подмышках, в разномастных шерстяных носках, лежит, ничего не подозревая, в постели, пока этот гад шурудит внизу. А дети? Мой гнев вспыхнул с двойной силой. Этот тип был внутри, когда мои дети – они вдруг предстали перед моим мысленным взором беззащитными крошками – спали наверху, открыв ротики, свернувшись калачиком, вверив нам свои жизни. При этой мысли мне почудилось, будто я мечусь внутри собственного мозга, пытаясь пробить дыру в плотине цивилизованности, которая трещит под напором моей ярости. Справедливости ради я попробовал пожалеть грабителя. Но все доводы, начинающиеся фразами о «социальном неравенстве» и «нехватке возможностей», почему-то очень быстро сменялись видением: злоумышленник привязан изолентой к стулу в заброшенном ангаре, а я охаживаю его куском кабеля. Страшны либералы во гневе.
Разговор с Урсулой был неизбежен, но, к счастью, полиция, записывая подробности, задержалась почти на сорок минут, так что мою пылающую жажду мести слегка остудили формальности. Но настал момент, когда полицейские ушли. На выходе одна из офицеров остановилась, потрогала разбитый дверной косяк и посмотрела на нас.
– Надо же вам было поселиться в этом районе!
– Здесь магазины хорошие.
Ответ Урсулы предназначался не офицеру – мне. А в придачу и взгляд, от, которого у меня волосы на голове едва не вспыхнули. Я закрыл дверь, подпер ее стулом и обернулся – Урсула молчала.
– Знаю-знаю, – сказал я.
Пока Урсула относила Джонатана наверх и укладывала его спать на нашей кровати, я улизнул позвонить дежурному слесарю. Когда я вполз на брюхе в комнату, она ждала, зависнув на краешке постели, руки туго сплетены на груди – жест, не предвещавший ничего хорошего.
– По-моему, – начал я с серьезной миной, – уже поздно искать виноватых.
Было так тихо, что я слышал звук собственного дыхания.
– Нас всех могли забить насмерть во сне. А тебя, кстати, эта участь еще не миновала.
– Чего в жизни не бывает. Ну, не повезло. Ладно, я согласен, в нашем районе такое нередко случается, но…
– Иди на хер, ты хер…
– Правильно будет «иди на хер» или «иди ты на хер» (ну не удержался я, не удержался).
– Я, кажется, – и я с тревогой заметил, что она сжала кулачки, – ясно выразилась. Еще раз: иди на хер, ты – хер. Теперь понял?
– Я… да.
– Этот район, а мы живем здесь по твоей вине, не забывай, – самое запущенное отделение ада. С меня хватит. Более чем хватит. А теперь я… я…
– Ты…
– Попробуй еще раз договорить вместо меня, и я тебе язык вырву, клянусь. А теперь… С меня хватит. Завтра ты обойдешь всех риелторов в городе и возьмешь у них списки домов на продажу.
– Хорошо.
– Потом ты назначишь встречу по каждому подходящему варианту.
– Хорошо.
– Потому что мы не станем жить здесь ни одной лишней секунды.
– Да.
– Ты пойдешь к агентам завтра же.
– Ну да, да. «Да» – это слово, означающее согласие. Можешь остановиться уже. Я говорю «да».
– Завтра же пойдешь.
– Р-р-р, хорошо, завтра.
– Пойдешь. Не воображай, что у тебя получится отвертеться.
– Может быть, хватит? Пойду, можешь больше не повторять.
– И все это – твоя вина.
– Моя.
– Это ты уговорил меня купить этот дом, значит, твоя.
– Послушай, я уже сдался. Да, ты права. Права! Не знаю, как еще яснее выразиться. Ты права, и я это признаю. Что тебе еще от меня надо? Чтобы я повесил плакат на шею и ходил с ним по улицам?
– Такое только в Англии бывает. В Германии людей не грабят прямо у них дома.
– Чего? А вот это ты загнула.
– Не загнула. Меня там ни разу не ограбили, и никого из моих знакомых не ограбили. В Германии такого просто не бывает.
– Прости, но ты, конечно, способна подтвердить это с цифрами в руках?
– Завтра же начнешь обход риелторов.
– Я думал, что мы эту тему уже обсудили.
– Я от тебя не отстану.
– Уже понял.
– Помнишь, мы ходили смотреть дом, а потом ты долго мялся и жался, пока его не продали.
– Я не мялся. Тот дом был нам не по зубам. За него просили сто пятьдесят тысяч фунтов. Нам бы даже на клумбу перед ним не хватило.
– Он был такой красивый.
– Остров Бали тоже красивый. Может, купим?
– Завтра же пойдешь по агентам.
– Да!
– Потому что мы переезжаем – поставь точку.
– Ты хотела сказать «мы переезжаем, точка»?
– Я сейчас ударю тебя по лицу.
На следующий день я взял больничный. Заболеть человеку не возбраняется, но если тебя ограбили – разбирайся как сумеешь. Итак, у меня был свободный день, чтобы уладить дела с замками и страховкой. Я также не исключал поход по риелторам.
Всех риелторов следует посадить на списанный военный фрегат, отбуксировать в самую глубокую часть Атлантического океана и утопить. В последнее время риелторы вслед за юристами и торговыми агентами превратились в героев черной комедии. Всякий раз, стоит им сказать, кем они работают, люди либо осеняют себя крестным знамением, либо смеются. Я же смотрю на явление по-другому, в моем понимании риелторы с театральным закатыванием глаз и юмором никак не совмещаются. Поэтому вместо «ах уж эти риелторы!» я говорю «всех агентов по недвижимости следует посадить на списанный военный фрегат, отбуксировать в самую глубокую часть Атлантического океана и утопить». И все-таки мне пришлось бродить по центру города, собирая буклеты в их офисах, застеленных ядовито-кремовым ковролином и обставленных уродливой трубчатой мебелью. Мне предстояла тяжкая задача – выбрать одну конкретную компанию и поручить ей продажу нашего дома. Сначала следует продать свой дом, потом уж пытаться купить другой, это – прописная истина, поэтому я решил заткнуть фонтан эмоций и быстренько выбрать фирму.