Тело Бронуин тревожно напряглось, прежде чем разум осознал присутствие Пендрагона. Затем знакомый низкий голос тепло прозвучал у ее уха, окончательно стерев грань между сном и явью:

– С добрым утром, миледи.

Сознание моментально прояснилось, и Бронуин рванулась прочь из уютного гнездышка, но обнаружила, что в ловушке. Не сено грело ей спину, а тело Вольфа, и не одеяла укрывали ее, а крепко обнимали руки наемника. Теряясь в догадках, как это могло случиться, она начала вырываться из объятий. Единственное, в чем она была уверена наверняка, так это в том, что сейчас последует ужасное возмездие. От одной мысли о неминуемой каре, у нее невольно вырвался крик, сразу же заглушённый.

– Тише, миледи! Я не собираюсь причинять вам зла, – прошептал Вольф у нее над ухом. – Если бы хотел, то уже сделал бы это.

Бронуин оцепенела, в смятении пытаясь осознать смысл его слов. Была ли его искренность так же реальна, как и сам Вольф, или все это происходило в каком-то странном сне? Отыскивая подтверждение тому, что она не спит и действительно Вольф ее обнимает, Бронуин нерешительно повернула голову и глянула через плечо. Сомнения не было: золотистая борода, обрамлявшая благородную линию подбородка, а также белозубая улыбка, полная насмешки, принадлежала именно Вольфу. Не видя другого выхода, Бронуин обреченно закрыла глаза.

– Убьете ли вы меня прямо сейчас голыми руками или предадите Ульрику Кентскому за туго набитый кошелек? – спросила она, сдаваясь на милость победителя.

– Это зависит от вас, миледи.

– Что же тогда, сэр? Овладеете мною прямо здесь в сене на глазах конюхов? Вы же знаете, на вашей стороне все преимущества, – ворчливо бросила она.

– О, я больше не повторю ошибки, слишком велика у меня на затылке шишка.

Бронуин снова глянула через плечо.

– Я не хотела так сильно ранить вас. Вы… вы меня испугали своим натиском.

– Если бы я считал, что вы желали мне зла, милая, я бы не согревал всю ночь напролет ваши озябшие косточки, а вытряхнул бы из вас душу.

Дрожь прошла по телу Бронуин, воображение живо нарисовало картину исполнения угрозы.

– Если бы не полотенце, заботливо обернутое вокруг моей головы, я был бы весьма рассержен.

– А вы не рассержены? – отозвалась Бронуин, широко открыв глаза.

Вольф слегка разжал объятия, чтобы она могла повернуться к нему лицом.

– Ну, сначала я был, сердит, – признался он, скрывая улыбку, будто в глубине души чему-то радовался, – но вы ведь задержались и позаботились, чтобы я не захлебнулся и не истек кровью. При всем вашем коварстве ни одна косточка вашего прелестного тела, которое вы прячете под мальчишеской одеждой, не способна даже шелохнуться, чтобы совершить убийство.

Щеки Бронуин пылали. Одному небу известно, почему этот грубый небритый человек видит ее насквозь. Но на убийство Ульрика она способна и хотела бы, чтоб оно свершилось как можно скорее.

– Оставьте меня на одну минуту с Ульриком Кентским, и я докажу, что вы неправы, сэр, – еле слышно прошептала она.

– Бросьте это, милая. Вам с ним не справиться! – в мощных руках наемника девушка едва дышала.

Бронуин хотела, было рассердиться, но каким-то образом почувствовала, что Вольф против ее затеи, но не против нее самой. В самом деле, он называл ее милой! Странно, ведь ей доводилось слышать гораздо более галантные и изысканные комплименты, но одно его ласковое слово заставило зардеться и опустить глаза. Руки, которых она прежде опасалась, теперь сулили утешение и спокойствие в чужом мире, грозившем поглотить ее. Может быть, постоянно возвращавшееся воспоминание об этом человеке было вызвано не чувством вины, а тоской по грубоватому покровителю?

«Он – мужчина, – сказала она себе, стряхивая наплыв чувств, лишивший твердости духа, – наемник, беспокоящийся, прежде всего о себе». Полнейшим безумием было бы полагать, будто он отыскал ее, чтобы обнимать в течение всей ночи. Если бы не холод, трудно сказать, какие удовольствия он мог вкусить, прижимаясь к ней. Будь она мужчиной, Вольф бы, наверное, убил ее. А так как она женщина, возможно, ей уготован более жестокий удел.

– Если вы не хотите помочь мне, сэр, то все, о чем я вас прошу, это хранить молчание, пока я не завлеку Ульрика сюда в конюшню.

– Вот оно что! А как же вы это сделаете?

– Я пошлю записку, что мой отец прислал ему свадебный подарок… Макшейна! Если Ульрик хоть наполовину окажется тем воином, каковым считается, он не замедлит прийти взглянуть на подарок – боевого коня.

– А вы собираетесь сразиться с человеком, который видел больше битв, чем вы прожили лет, и убить его в рукопашном бою?

Под насмешливым взглядом наемника Бронуин поежилась.

– Я застигну его врасплох, – неловко пробормотала она.

Вспомнив вдруг о причине своей спешки, она спохватилась:

– А где Дэвид?

– Отстал на день. Его лошадь потеряла подкову в дне езды отсюда. И там отличная таверна…

– И много теплого эля и легкодоступных девушек.

Вольф поднял косматую бровь.

– Вы ведете себя как ревнивая женщина!

– Не говорите глупостей! – нахмурилась Бронуин. – Дело лишь в том, что, путешествуя среди мужчин под видом одного из них, я смогла побольше узнать об их нравах. Не осталось благородных людей в этом мире… одни лишь лицемеры, у которых для дамы одно лицо, а для себе подобных другое. В жизни не чувствовала такого унижения!

– За все свои восемнадцать лет, так ведь? – усмехнулся Вольф, сохраняя отеческий тон.

Однако его объятия были далеко не отеческими. Она чувствовала это всем телом. Похоже, что таким незамысловатым образом разговаривали между собой их тела.

– Откуда вам известен мой возраст? Не припоминаю, чтобы я сообщала вам, сколько мне лет.

– Дэвид часто говорил о вас.

– Можно себе представить, что именно! – Бронуин поморщилась. – Ничего больше не передавайте мне из его слов, сэр, иначе я лишу жизни двоих, прежде чем покину Лондон.

– Значит, список удлиняется? Буду ли я также включен в него?

– Только если попытаетесь остановить меня, – голос девушки был полон решимости, но в глазах, поднятых на Вольфа, читалась невольная мольба. – Мое дело правое, Вольф.

– И бессмысленное, голубушка.

– Не более бессмысленное, чем убийство моих родителей. Как вы понимаете, не может быть мира между Уэльсом и Англией, пока такое предательство остается безнаказанным. Оно будет подспудно тлеть и разгораться, пока не разразится новое восстание. Я не соглашусь быть женой убийцы, а мой народ не покорится человеку, погубившему уэльского лорда.

«Он беспокоится, по-настоящему беспокоится обо мне», – подумала Бронуин, когда Вольф сбросил с ее головы капюшон и отвел от лица спутанные темные волосы. Что за колдовское притяжение позволяло ему обнимать ее сейчас, почти не встречая сопротивления? Чувствует ли он сам это странное влечение? Девушке вдруг захотелось забыть все и снова пуститься в путь вместе с наемником.

– Ну что ж, если вы так настаиваете, я помогу вам. Я не стану орудием мщения, но подстрою так, что вы встретитесь с Ульриком в таком месте, откуда сможете выбраться живой и невредимой.

– О, Вольф!

От радости она порывиста, обвила его за шею и обняла с невольно вырвавшимся вздохом облегчения.

– Я знаю, с вашей помощью все получится! С моей хитростью и вашей силой мы добьемся всего!

– На словах побеждать легко, милая, – насмешливо заметил Вольф. – Оказываете честь мужчине, оценивая его силу?

Улыбка Бронуин померкла. Меньше всего ей хотелось бы обижать наемника сейчас, когда она так рассчитывала на его помощь.

– Я… не хотела сказать, что вы не умны… я только хотела…

Слова замерли у нее на устах, оттого что Вольф наклонился к ней. Время остановилось, все вокруг замерло, лишь гулко билось сердце. Она чувствовала, как гулко стучит оно в груди, в то время как нежный поцелуй превращается в головокружительный захватывающий натиск, сметающий все на своем пути еще до того, как она соберется противопоставить свое сопротивление этому безудержному напору. Всплеск горячих безудержных желаний разлился в крови, словно она лишь ждала этого поцелуя.