В 1737 году полковник Спотсвуд, бывший губернатор Виргинии, а затем главный почтмейстер, недовольный поведением своего представителя в Филадельфии, его небрежностью в составлении отчетов и в пересылке денег, лишил его полномочий и предложил их мне. Я с радостью согласился. Эта должность оказалась весьма выгодной, несмотря на небольшое жалованье, так как она обеспечивала широкие связи, что благоприятно отразилось на моей газете; спрос на нее возрос, в ней стали помещать больше объявлений, и это давало мне значительный доход. Газета моего старого конкурента соответственно пришла в упадок, и я был удовлетворен тем, что не отомстил ему за его отказ в бытность почтмейстером разрешить развозить мои газеты конным почтальонам. Так он жестоко пострадал за свою небрежность в отчетах; и я привожу это как урок молодым людям, занимающимся ведением чужих дел, чтобы они всегда вели счета с большой четкостью и пунктуальностью. Эти качества служат лучшей рекомендацией в глазах нанимателей и лучшим залогом успеха в делах.

Теперь я начал подумывать о деятельности на общественном поприще; но начал я с малых дел. Одним из первых вопросов, на который, как я увидел, следовало обратить внимание, была охрана города. Она велась поочередно констеблями различных районов города; констебль брал себе на подмогу на ночь нескольких домовладельцев. Те, кто не хотел участвовать в этом деле, платили ему пять-шесть шиллингов в год отступного. Предполагалось, что эти деньги идут на наем замены, но в действительности они значительно превышали необходимую для этой цели сумму, что делало должность констебля весьма доходной. А констебль за небольшую выпивку нередко набирал в качестве стражи таких оборванцев, что порядочные домовладельцы не хотели общаться с ними. Обходами они также часто пренебрегали и большую часть ночи проводили в попойках. Я написал доклад для Хунты, в котором говорилось обо всех этих злоупотреблениях, но главный упор делался на несправедливость выплаты шести шиллингового налога констеблю, независимо от состояния платящих; получалось, что бедная вдова-домовладелица, все состояние которой, охраняемое стражей, не превышало, может быть, пятидесяти фунтов, платила столько же, сколько и самый богатый торговец, имеющий на тысячи фунтов товаров в своих лавках.

В общем я предложил нанимать подходящих людей на постоянную работу, что обеспечивало бы более эффективную охрану города, а как наиболее справедливый способ получения средств предлагал обложение налогом, пропорциональным собственности. Эта мысль была одобрена Хунтой, а затем передана в другие клубы, но так, как будто она возникла именно в каждом из них. И хотя наш план не был немедленно проведен в жизнь, однако, подготовив умы людей к перемене, он подготовил почву для закона, принятого несколькими годами позже, когда влияние членов наших клубов возросло.

Приблизительно в это же время я написал доклад (сперва предназначавшийся для прочтения в Хунте, но затем опубликованный) о различных случайностях и беззаботности, которые вызывают в наших домах пожары, о мерах предосторожности против пожаров, о средствах для их предотвращения. Доклад признали полезным, о нем много говорили. На его основе вскоре возник проект образовать команду для более быстрого тушения огня и для взаимной помощи в деле выноса и спасения имущества, находящегося в опасности. Число членов этой организации вскоре достигло тридцати человек. Наше соглашение обязывало каждого члена держать всегда в полной исправности и в постоянной готовности определенное количество кожаных ведер, крепких мешков и корзин (для упаковки и переноса вещей), которые нужно было доставлять к каждому пожару. Мы условились устраивать раз в месяц общественные собрания, на которых высказывать и обсуждать наши соображения о том, как лучше бороться с огнем, чтобы затем использовать их в случаях пожара.

Вскоре стала ясной польза от этой организации, и число лиц, пожелавших принять в ней участие, оказалось больше, чем мы считали нужным для одной команды. Им посоветовали организовать вторую команду, что и было сделано. Этим дело не кончилось — новые команды продолжали организовываться одна за другой, пока они не стали столь многочисленны, что включили в себя большинство жителей, владеющих собственностью. Команда, которую я организовал, названная Объединенной пожарной командой, продолжает существовать и процветать доныне, хотя со дня ее основания прошло более пятидесяти лет. Ее первые члены все умерли, за исключением меня и еще одного, старше меня на год. Небольшие штрафы, которые выплачивались членами в случаях пропусков ежемесячных собраний, пошли на покупку пожарных машин, лестниц, пожарных крюков и других полезных орудий для каждой команды. Думаю, что едва ли есть на свете город, снабженный лучшими средствами для прекращения пожаров. И в самом деле, за время, прошедшее после организации этих команд, наш город не потерял от пожара больше одного-двух домов за раз; и часто огонь удавалось потушить прежде, чем дом, в котором возник пожар, сгорал наполовину.

В 1739 году к нам прибыл из Ирландии достопочтенный мистер Уайтфилд, прославившийся там как странствующий проповедник. Сначала ему было разрешено проповедовать в некоторых из наших церквей, но он пришелся не по душе духовенству, и оно очень скоро лишило его кафедры, так что он был вынужден проповедовать в окрестностях города. На его проповеди стекалось множество людей всех сект и вероисповеданий. Я тоже был в их числе. Меня всегда наводило на размышления необычайное влияние его ораторского искусства на слушателей, которые восхищались им и уважали его, хотя обычно он обличал их, называя «полу животными и полу дьяволами». Вскоре в образе жизни населения нашего города произошла поразительная перемена. Если раньше о религии не думали или были к ней безразличны, то теперь, казалось, весь свет стал религиозным; вечером нельзя было пройти по улицам города, чтобы не услышать пения псалмов, доносившегося из каждого дома.

Собираться на открытом воздухе в любую погоду было неудобно, и потому скоро было решено построить дом для собраний. Были назначены лица для сбора пожертвований, и за короткое время были собраны суммы, достаточные для покупки земли и постройки здания в сто футов длины и семьдесят футов ширины, т.е. размером примерно с Вестминстер холл. Работы велись с таким увлечением, что были завершены гораздо раньше, чем предполагалось. Дом и земля, порученные попечителям, могли быть использованы любым проповедником любых религиозных убеждений, который пожелал бы что-либо сказать жителям Филадельфии; ведь целью постройки было не обслуживание какой-либо отдельной секты, а всего населения в целом, так что, даже если бы константинопольские муфтии пожелали послать миссионера, чтобы проповедовать нам магометанство, то он нашел бы кафедру к своим услугам.

Покинув Филадельфию, мистер Уайтфилд проповедовал во всех колониях вплоть до Георгии. Заселение этой провинции началось недавно, но ее первыми жителями были не крепкие, трудолюбивые крестьяне, привычные к сельскохозяйственным работам — единственно пригодные для этой цели люди, а семьи разорившихся лавочников и других несостоятельных должников; среди них было много ленивых бездельников, выпущенных из тюрем. Попав в леса, все эти люди, не умеющие расчищать землю и неспособные переносить трудности нового поселения, гибли в огромном количестве, оставляя без всяких средств множество беспомощных детей. При виде их жалкого положения в великодушном сердце мистера Уайтфилда родилась мысль построить сиротский дом для содержания и воспитания таких детей. Вернувшись на север, он стал в своих проповедях призывать население к участию в этом добром деле и собрал большие пожертвования, ибо его красноречие обладало чудесной властью над сердцами и кошельками слушателей, примером чему могу служить я сам. Я не возражал против этого проекта, но, поскольку Георгия была тогда бедна материалами и рабочими руками и все это предполагалось выслать из Филадельфии, что потребовало бы больших расходов, я считал, что было бы лучше построить дом в Филадельфии и привезти детей сюда. Я посоветовал это, но он настаивал на своем первоначальном намерении и отверг мой совет; тогда я отказался внести пожертвование. Вскоре после этого мне случилось присутствовать на одной из его проповедей, по ходу которой я понял, что он собирается кончить сбором пожертвований, и я в душе решил, что от меня он ничего не получит. В кармане у меня была горсть медных монет, три или четыре серебряных доллара и пять золотых пистолей. Но, слушая его, я постепенно смягчился и решил отдать медяки. Через некоторое время его блестящее красноречие заставило меня устыдиться, и я решил пожертвовать серебро; а кончил он так прекрасно, что я опустошил весь свой карман, высыпав на поднос сборщика золото и все остальные монеты. На проповеди присутствовал также один из членов нашего клуба, разделявший мое мнение относительно постройки в Георгии; подозревая, что будет сбор, он из предосторожности очистил свои карманы, прежде чем выйти из дому. Но к концу проповеди ему очень захотелось сделать пожертвование, и он обратился к стоявшему с ним рядом соседу с просьбой одолжить ему немного денег. К несчастью, просьба эта была обращена к единственному, быть может, человеку во всем собрании, твердость которого не была поколеблена проповедником. Он ответил: «В любое другое время, друг Гопкинсон, я охотно одолжил бы тебе деньги, но не сейчас, потому что ты, кажется, немного рехнулся».