В целом, оценивая финский и германский документальный материал, опубликованный впервые несколько лет спустя после окончания второй мировой войны, можно было прийти к выводу, что он, конечно, являлся недостаточным для выяснения, того как осуществлялось присоединение Финляндии к плану «Барбаросса» и определения позиции финляндского руководства на всех этапах этого процесса.

Несомненно, что в данном случае многое могли поведать сами участники событий, мемуары которых тогда стали появляться. Первым, кто более или менее подробно начал освещать в тот период процесс сближения Финляндии с Германией, был В. Блюхер, немецкий посланник, работавший в Хельсинки во время второй мировой войны.[8] Его воспоминания оказались весьма важным источником, поскольку он был профессиональным дипломатом и неплохо разбирался в тонкостях внешней политики Финляндии.

Ценность тех двух глав мемуаров Блюхера, которые посвящены вступлению Финляндии в войну, заключалась прежде всего в том, что в них он живо представил общую атмосферу, царившую тогда в Финляндии, а также достаточно подробно описал те встречи, которые происходили между ним и финляндским руководством. Но, судя по излагавшимся им событиям, было заметно, что автор не знал или не хотел честно представить главное: каков был механизм втягивания Финляндии в войну. Все это шло как бы стихийно. В. Блюхер удивляет тем, что он, судя по его произведению, вообще практически не имел сведений о каких-либо секретных переговорах между германским и финским руководством. Для него также было даже неожиданностью, например, посещение Финляндии специальными уполномоченными рейха, когда решался вопрос о пропуске немецких солдат на финскую территорию летом 1940 г.[9] Если это было действительно так, то такое утверждение сразу же наводило на мысль, что только непосредственные участники германо-финских переговоров могли ясно раскрыть тайну вступления Финляндии в войну.

В этом смысле многое можно было ожидать от появившихся вслед за воспоминаниями В. Блюхера мемуаров К. Г. Маннергейма.[10] Дело в том, что финский маршал тогда входил во «внутренний круг» руководящих лиц, который решал самые важные вопросы страны. По этому поводу историк профессор О. Маннинен писал: «Слово главнокомандующего, маршала Маннергейма, значило особенно много. У него появилось во внешнеполитических вопросах своеобразное право вето: без него не принимались важнейшие решения, касающиеся общего положения страны».[11] В этом смысле изданные в начале 1950-х годов его воспоминания должны были многое прояснить.

Однако реально ничего такого не произошло. Весьма сложный период финской истории с 1940 по 1941 г., названный Маннергеймом «вооруженным миром»,[12] он изобразил как достаточно ясный процесс, где все укладывается лишь в схему общей безысходности положения Финляндии и как следствие вынужденности вступления страны в новую войну против СССР. Опираясь на это обстоятельство, Маннергейм сосредоточил свои размышления на той «опасности», которая исходила от Советского Союза по отношению к Финляндии в 1940–1941 гг. К. Г. Маннергейм вполне серьезно рассуждал о том, как СССР планомерно сосредоточивал свои войска вплоть до июня 1941 г. для нападения на Финляндию. Весомых же аргументов, подтверждавших это утверждение, автор воспоминаний не приводил. В качестве доказательств Маннергейм использовал лишь некие «высказывания» анонимных советских офицеров, которые, как он пишет, стали ему известны из сведений от контрразведки.[13] Маршал в данном случае мало писал о себе и о собственной реакции на развивавшиеся события, а более стремился воспроизвести ту общую ситуацию, которая складывалась вокруг Финляндии. При этом он пытался отрицать, что от него тогда зависело принятие каких-либо важных решений, которые были бы связаны с установлением и развитием военного сотрудничества с Германией. В итоге важные переговоры, проводившиеся с германским командованием в 1940–1941 гг. подчиненными Маннергейма, в его воспоминаниях практически не отражены.

Фактически весь процесс принятия решений об участии Финляндии в плане «Барбаросса» маршал Маннергейм свел к одному из раундов военных переговоров, которые проходили в Германии в конце мая 1941 г. При этом его утверждение о том, что обе страны активно обсуждали военно-оперативные вопросы своего сотрудничества только за месяц до начала немецкого нападения на Советский Союз, выглядит совершенно неправдоподобно и вызывает сомнения в достоверности воспоминаний, написанных бывшим командующим финской армией. Удивительно также и то, что автор мемуаров для доказательства подобных утверждений использует не финские военные источники, которые ему были, очевидно, хорошо известны, а немецкие. Он, в частности, пишет: «В военном дневнике германской ставки встречается следующая запись, помеченная 1 июня 1941 г.: "Подготовительные переговоры с Финляндией начаты 25 мая 1941 г."».[14] Очевидно, что маршал должен был знать о переговорах без такого рода ссылки.

Явно неубедительным выглядело и его утверждение о том, что в Финляндии «был лишь один план, и он явился строго оборонительным», что «приказ войскам ориентировал их всецело на выполнение оборонительных задач». Он также заявлял: «утверждение, что Финляндия готовила ведение наступательной войны беспочвенно».[15] Однако события лета-осени 1941 г. — захват финскими войсками в ходе их наступления значительной территории СССР полностью опровергали его заявление в мемуарах. К тому же крайне неуклюже объяснял и тот факт, каким образом часть финской армии оказалась в Северной Финляндии в подчинении германского командования. Произошедшее Маннергейм решил объяснить так, что финскому командованию в противном случае было бы сложно управлять на севере страны своими частями.[16]

В целом из его воспоминаний не следует, что Финляндия сознательно шла на подготовку совместно с Германией нападения на СССР. Все было иначе: страна находилась «в тисках двух великих держав», и в этих условиях Советский Союз как бы «вынудил Финляндию первой уйти с нейтрального пути» и «решил вовлечь Финляндию в войну».[17] Таким образом, мемуары Маннергейма фактически отрицали сам факт тесного германо-финляндского военного сотрудничества в течение второй половины 1940 — начале 1941 г.

Уход от правдивого изложения событий, проявившегося в мемуарах Маннергейма, не мог быть не замечен историками. Уже спустя пять лет, после их издания, американский профессор Ч. Л. Лундин писал, что сведения, приводимые маршалом, «поразят своими многочисленными противоречиями» и «создадут серьезную путаницу в понимании финских военных и политических проблем периода войны».[18]

Заметим, что Маннергейм писал свои воспоминания, находясь за пределами Финляндии — в Швейцарии, не имея необходимой источниковой основы, и, что, как отмечал, финский историк Арви Корхонен, он «был уже преклонного возраста с пошатнувшимся здоровьем».[19] К тому же при изложении процесса вступления Финляндии во вторую мировую войну Маннергейм находился под впечатлением тех судебных заседаний, которые ранее проходили в Хельсинки по делу главных виновников участия страны в войне. Очевидно, своими мемуарами маршал стремился не только реабилитировать себя, как одного из организаторов германо-финляндского военного сотрудничества, но и в целом оправдать всю военную политику финляндского руководства.