Все большее количество людей занимается Смитом по мере приближения конца книги, и все большее раздражение вызывает Уинстон Смит. Почему они возятся с больным варикозом, не могущим наклониться без боли в костях, преждевременно состарившимся чиновником министерства Правды? Фактически Смит — законопослушный гражданин. Он аккуратно ходит на работу и даже находит в своей работе известное удовольствие. Подавлять волю Смита нет нужды, она у него подавлена еще на первой странице книги. Все, чем занимаются О'Брайен (государство Океания в его лице, Партия и Большой Брат) и Оруэлл, — это следят за уже бескрылой мухой на стекле, время от времени ловят ее и отрывают по одной ножке у нее. Отпущенная опять на стекло, как она станет себя вести?
Если муха (Уинстон Смит), может быть, и убедительна в своей ничтожности, отрывающий ей ножки Большой Брат (О'Брайен, Партия) не удался. Не хватило таланта у мистера Оруэлла. Ясно, что он хотел сделать книгу о «чистом» насилии. Но получилась карикатура, будущее в стиле романов для консьержек. «Божественный» маркиз в "120 днях Содома" преуспел в той же цели куда больше. (Что до меня, я предпочитаю футуролога Герберта Уэллса и его "Машину времени".)
Творца «1984» вдохновляло превратно понятое чужое, неанглийское прошлое. Оруэллу казалось, что общества Германии и сталинской России были скреплены исключительно насилием. Государственное насилие, вне сомнения, присутствовало необходимым элементом в структуре обоих режимов, но количество и значение насилия преувеличено и Оруэллом в 1948 г., и вообще иностранцами, не жителями Германии или СССР. (У других — всегда Ад.) Мифологические «тоталитарные» системы были воздвигнуты Западом в своем воображении с невинной грацией. Дабы вызвать в себе необходимую для борьбы с врагом ненависть, следовало хулить врага, и в результате на месте реальных стран и систем прочно обосновались Монстры. Путем отсечения реальных мотивировок поведения остался лишь феномен уродливой абстрактной жестокости. Партия в «1984» столь же жестока и злобна, как скальпирующий белого индеец в вестернах.
Если забыть о славе «1984» и попытаться оценить книгу по стандартам литературы, то удивляет инфантильность и мелодраматичность книги — качества, присущие поп-литературе. Никогда таковым не объявленный «1984» написан, по сути дела, в жанре бестселлера. (Понятно, почему "Book of the Month Club" потребовал в свое время от Оруэлла, чтобы он убрал главы из книги Голдстейна и Апендикс, объясняющий принципы «Ньюспик». Только эти два куска написаны не в поп-стиле.) Вполне закономерно также, что «1984» вдохновил поп-звезду Дэйвида Боуи на создание шоу. «1984» — это будущее, каким оно представлялось популярному, вскормленному дешевыми газетными мифами воображению. Всегда отстающему от реальности на полстолетия.
Мягкие методы управления массами зародились задолго до окончания второй мировой войны. Подавляя население других стран, своих германцев Гитлер соблазнил нацизмом. Арестантом в крепости Ландсберг, еще в 1924 г. он набросал модель популярного автомобиля «Фольксваген» и проект идеального дома среднего германца: пять комнат с ванной. Своей нацией он, кажется, собирался управлять с помощью мягкого насилия.
Испуганное проявлениями своего собственного каннибализма в первую и более всего вторую мировую войну, «цивилизованное» человечество отшатнулось от hard-[3] к soft-[4] режимам. (Плюс сыграли роль еще два важнейших фактора: 1) сдерживающее агрессивность влияние ядерных вооружений и 2) появление новых технологий производства, сделавших возможным закармливание масс.) Если сущность hard заключается в физическом подавлении человека, soft основано на поощрении его слабостей. Идеал жесткого насилия — превратить мир в тюрьму строгого режима, идеал мягкого — превратить человека в домашнее животное.
Soft оперирует не черной униформой, дубинками или пытками. В его арсенале: фальшивая цель человеческой жизни (материальное благополучие), страх unemployment, страх экономического кризиса, страх и стыд быть беднее (хуже) соседей и, наконец, просто лень, присущая человеку, как и энергия, инертность. Самоубийства безработных — пример могучей хватки мягкого насилия, степени психологического давления, того подстрекательства к PROSPERITY — ПРОЦВЕТАНИЮ, которому подвергается гражданин цивилизованных частей планеты.
В витрине современной цивилизации завлекающе светятся экраны телевизоров, компьютеров. Публика ослеплена изобилием информации и могуществом моторов автомобилей, в которых она весело несется (12 тысяч смертей в год на автодорогах Франции) в порыве коллективного безумия передвижения. Портрет Большого Брата на стенах выглядел бы убого в сравнении со все более могущественными трюками паблисити. Ослепленный жонгляжем ПРОЦЕНТОВ, под дробь барабанов СТАТИСТИКИ (цивилизация отдает решительное предпочтение относительной математике, блистательным цифрам, в которых у публики нет времени разобраться), под грохот ставшей обязательной поп-музыки все более худшего качества (эмоции музыки как противоположность мышлению) совершает «цивилизованный» житель счастливых «развитых» стран свой скоростной пробег от рождения к retirement.[5] Необыкновенно высокий материальный уровень жизни, любит повторять счастливчик сам себе, достигнут лишь в Европе, Соединенных Штатах, Австралии и нескольких других — белых в большинстве своем — точках планеты вроде Израиля и Южной Африки. Есть исключения, скажем Япония, но в основном весь остальной, несчастный небелый мир влачит жалкое существование. (Сколько презрения в термине "слаборазвитые страны"!)
Разнеженный, живущий в кредит (и часто за счет презираемых «слаборазвитых» стран, у которых он за бесценок скупает raw materials (сырье), сельхозпродукты и собирает гигантский урожай процентов на занятые им деньги), цивилизованный человек панически боится unemployment — свободы. Потому он каждый день отдается под покровительство государства-опекуна, потеряв (отказавшись от них сам!) основные привилегии человека, присущие ему как биологическому виду, — независимость и свободную волю.
За послушание его награждают ЗАМЕНИТЕЛЯМИ. Его грезы о путешествиях воплощаются в организованный туризм, жажду авантюр он может безопасно удовлетворить, включив теле или пойдя в синема. Полицейские романы и фильмы с неумеренным количеством револьверов и выстрелов — substitute[6] необходимой человеческому существу ежедневной дозы борьбы за жизнь. Отвыкнув от защиты самого себя, современный цивилизованный человек параноически озабочен своей секюрити.[7] Но его вмешательство в обеспечение его же секюрити не только нежелательно, но карается законом. В цивилизованном обществе мягкого режима безопасность граждан есть бизнес полиции.
В обществе мягкого режима (в этом его принципиальное отличие от жесткого) не Партия, не банда злоумышленников подавляет трепещущее большинство, но все в той или иной степени подавляют всех сами. Ибо таков характер отношений. Однако многих общество мягкого режима обслуживает лучше. Ничтожный Уинстон Смит оказывается в нем в лучшем положении, чем энергичный (пусть и позер) О'Брайен. (Я вижу, как Смит в этот самый момент выставил варикозную ногу на асфальт автодороги, ведущей к Лазурному Берегу. Пробка. Впереди тысячи машин с Смитами и Джулиями и их детьми, отправляющимися в отпуск… О'Брайен, водрузив на нос очки, грустно читает Библию в камере тюрьмы Флери-Мерожис. Выпалил из охотничьего ружья в соседей — эмигрантов-арабов, не вынеся шума…)
Чтобы они не забыли, что живут в наилучшем из обществ, доместицированным массам демонстрируют с большим удовольствием дистрофических африканских детей, облепленных мухами. Или скелеты Аушвица… Мораль этих демонстраций такова: бесполезно пытаться устроить какое-либо другое общество. Поглядите, к чему приводят попытки. Что произвели марксизм в Эфиопии и гитлеровский фашизм?..