Альбин Штюмер запрокинул голову и, прикрыв глаза, начал:

– А теперь, мои дорогие друзья, разрешите осушить этот бокал за возвращение на родину нашего горячо любимого, дорогого друга и коллеги. – Он нетвердо стоял на ногах, чуть покачивался, да и по речи его чувствовалось, что он уже порядком выпил. Посмотрев на стол и медленно повертев в руке бокал, Штюмер продолжал:

– Кровавый смерч военной грозы оторвал от нас нашего друга Йожи. Оставив пост, который на радость всем нам и ко всеобщему удовольствию граждан города занимал много лет, он отправился туда, куда призывал его долг. Да, дорогие друзья! – Штюмер повысил голос и обвел всех взглядом. Если бы не на редкость белесые ресницы да розовое мясистое лицо, взгляд его мог бы показаться почти угрожающим. – Да, дорогие друзья! Это не было ни бегством труса, ни даже простой осмотрительностью обывателя и буржуа. Поступок Йожефа Сирмаи продиктован был только долгом. Мы знаем Йожи с детских лет! – Штюмер поставил бокал и забарабанил костяшками пальцев по столу. Здорово наловчился ораторствовать Альбин Штюмер с тех пор, как его избрали председателем национального комитета! Вот и теперь: мог ли кто-нибудь ожидать, что услышит на этом ужине, в узком кругу друзей, такой тост?! Отбивая на столе дробь, Штюмер подчеркнул:

– Только долг, ничто кроме долга!

Голос его зазвучал глубже и проникновеннее:

– И наш Йожи вернулся. Мы знали, что он вернется, ждали его возвращения на родину с теплотой и верностью настоящих друзей. Он вернулся и привез с собою из вверенных ему городом ценностей все, что только удалось спасти от варварского разрушения, вырвать из этого ада и бешеного разбоя. Он привез с собою запасной насос пожарной команды!..

Некоторые присутствующие встретили эти слова возгласами одобрения.

Альбин Штюмер обвел всех взглядом и снова повысил голос:

– В наши дни этой вещи цены нет, дорогие друзья! Он привез домой также зубоврачебное кресло, сорок семь простынь, принадлежавших больнице, и… трудно перечислить все ценности, которые он вернул городу. Там, на далеком Западе, куда его забросил кровавый смерч войны…

Фери Капринаи, сидевший на другом конце стола, коснулся коленом ноги Гитты.

– Ей-богу умру! – шепнул он ей. – Не могу сдержать смеха!

Гитта улыбнулась и тихонько шикнула на него.

– Так что же вы делали до сих пор в Слазбурге? – спросил Фери. – Как жили?

Отмахнувшись от вопроса, которого ей, видимо, не хотелось касаться, девушка продолжала смотреть на оратора, но вскоре, склонившись к уху молодого человека, зашептала:

– Первое время проживали то, что захватили с собой. Позже… Только смотрите не проговоритесь моему отцу – убьет, если узнает, что я проболталась… Работали в гостинице. Мать – на кухне, отец… – девушка усмехнулась, – был швейцаром, и то потому, что знал языки. Представляете, как он выглядел в форме швейцара, в фуражке с надписью золотыми буквами…

– А вы?

– Была горничной в той же гостинице для офицеров союзнических войск…

Альбин Штюмер закончил свою речь. И мгновенно сменил торжественный тон на приятельский:

– Братец мой Йожи! Наконец-то ты снова здесь! – Он похлопал Сирмаи по спине. – Наконец-то ты снова с нами!

Гости пили, провозглашали тосты. Деревенская девушка в широкой юбке, внимательно следившая за знаками, которые одними лишь глазами подавала ей хозяйка, собрала со стола остатки ужина, принесла чистые тарелки и слоеный пирог на блюде.

– Слоеный пирог! Вот это да! Честное слово, давно уж не видели подобного! Скажите, уважаемая, где вы достали такую муку?

– Привезли с собой. Это еще из запасов. Послать вашей супруге?

– И это там можно свободно достать?

– Конечно! Там все можно достать!

– И сахар?

Перегнувшись через стол к главному прокурору, хозяйка зашептала:

– Там все можно достать. А какой там шоколад, какое масло – мы в жизни такого не ели! Что говорить, – американцы! Сами понимаете! Одним словом…

Слева от Сирмаи сидел хлебозаводчик Гутхабер.

– Поверь, Йожика… – начал он, отправляя в рот сразу два куска слоеного пирога с маком. Прожевав немного, он продолжал с набитым ртом: – Поверь, без тебя мы чувствовали себя здесь сиротами!

– Пошел к черту! Ведь у вас одних только вице-бургомистров целых три! Да еще бургомистр! – засмеялся Сирмаи.

Гутхабер принял его иронию всерьез.

– Допустим, что с Имре Токачем еще можно договориться. Но у него же нет никаких полномочий! Да он и не может их иметь. Ты ведь знаешь, что это за человек!

– И куда столько вице-бургомистров? Не понимаю!

– По вице-бургомистру от каждой партии. Партия мелких хозяев, соцдемы, крестьянская – каждая потребовала себе этот пост, когда бургомистром стал коммунист.

– Вот это уж мне совершенно непонятно! В нашем городе!.. Да ведь здесь никогда не было коммунистов!

– А на кирпичном…

– Ну, разве что на кирпичном… А где еще?

– В сорок пятом, понимаешь ли, обстановка резко изменилась. Всюду были только они, только они и действовали. Остальные партии… – Он махнул рукой. – Не говоря уж о нас. Но теперь ты непременно вступишь в нашу партию, правда? И тогда у нас тоже будет представитель в городской управе…

Хотя Альбин Штюмер был занят слоеным пирогом, этот разговор он не пропустил мимо ушей.

– Нет уж! Не выйдет! Место Йожи – у нас. И только у нас!

– Что ты мелешь! С каких это пор Йожи стал мелким хозяином? Может, ты считаешь хозяйством его два хольда виноградника?

– Партия мелких сельских хозяев, сельхозрабочих и буржуа, дружище! Бур-жу-а!

– А мы – буржуазно-демократическая партия, без всяких там мелких сельских хозяев и сельхозрабочих!

– Чего вы шумите! Никуда я не вступлю. Не хочу ни с кем из вас ссориться.

Теперь они начали атаковывать его сразу с двух сторон.

Сирмаи повысил голос:

– Проклятая привычка венгерских господ! Вместо того чтобы быть вместе, в одной связке, как хворостины в венике… Нет уж, увольте меня!

Фери Капринаи с другого конца стола заметил:

– Вот, вот! Верно говорит дядюшка Йожи! Именно – проклятая привычка венгерских господ!

– А ты-то что?! Ты же сам в нашей партии! – оборвал его Штюмер.

– Потому и вступил, что сейчас нужно усилить именно эту партию.

– Об этом и речь идет!

Но Сирмаи не сдавался.

– Не хочу ни с кем из вас ссориться. Не для того я вернулся, чтобы распылять наши силы. Наоборот, их надо сплачивать, надо объединять вокруг себя всех, кого только возможно… А те, кто теперь разбрелись по партиям…

Фери Капринаи снова шепнул Гитте:

– Но вам, очевидно, было очень неловко? Интересно, заметили те офицеры, что они имеют дело со светской дамой, хотя она и служит горничной?

Гитта махнула рукой.

– Ах, да что там! Оставим это!.. – Но, встретившись с вопрошающим взглядом молодого человека, добавила: – Там все больше французы были! Конечно, вам этого не понять. Американцы – совсем другое. У них деньги. А иметь дело с французским офицером… – и презрительная улыбка скользнула по ее лицу. Она рассмеялась.

Фери Капринаи слегка присвистнул.

– Ну и классная же девочка получилась из вас, Гитта! Честное слово, эта прогулочка пошла вам на пользу. Серьезно, я еще сегодня после обеда хотел сказать вам об этом. Ваши движения, голос – все изменилось!

– Что, подурнела?

– Что вы! Наоборот!..

Хозяйка дома поднялась из-за стола и пригласила гостей в соседнюю комнату. Мужчины, столпившись у двери, вежливо уступали друг другу дорогу. Альбин Штюмер с Гутхабером и главным прокурором, перебивая один другого, рассказывали Сирмаи городские новости.

– Соцдемы сначала хотели заполучить себе место главного прокурора и готовили на эту роль адвоката Марковича…

– Марковича? А как же ты, Кальман Халас?

Главный прокурор рассмеялся.