Я проснулся от плача. Это был серьезный плач, переходящий в подвывание. Тот, кто плакал, уже ничего не ждал, просто выплескивал в окружающее что-то свое. Славный пикничок! Точно. Я на пикнике для крутых ребят на границе Зоны. Бредовая идея, согласен. Но вчера мне казалось иначе. Ладно, труба зовет. Пошли разбираться, кто там скулит. Я вылез из шалаша, который соорудил вчера за один час с двумя тайными мыслями и пошел к поляне в метрах сорока западнее. На поляне стояли два наших «вольво» 430. Выглянув из-за кустов, я выругался. Когда, наконец, до мозга дошло, что я вижу, речь зазвучала в полный голос! На поляне стояла одна машина, и вокруг не было никого. Из людей. На дальнем конце поляны среди переломанных кустов лежал труп собаки. Кавказца, матерого кавказца. Рядом с ним сидел щенок весь в засохшей крови и плакал.

Сообразив, что мое красноречие никто не оценит, я заткнулся. Работаем.

Поляна, щенок, труп, машина. В машине на переднем сиденье пустая бутылка. Сойдет. Когда вчера выбирал место для шалашика, основной причиной был находящийся рядом маленький, но очень сильный родничок. Я сунул бутылку в боковой карман комбинезона, взял щенка за загривок и развернулся.

В наступившей тишине ее негромкий рык был подобно грому. Открыв налитый бешеной злобой глаз, рычал труп кавказца. Мой ответный рык был страшен. Жажда крови и готовность к смерти звучали в том рыке. Если бы его слышали те уроды из Борисовского филиала, которые вчера уговорили меня съездить на пикничок на самой границе Зоны, они бы обосрались.

Кавказец просто заткнулся. Я глянул на него внимательнее. Жуткая рваная рана через грудь достигала живота. Могу поклясться, что я видел внутренности. Ладно, держитесь! Я выбросил из «вольво» заднее сиденье и прицепил его тросом к машине. Резко дернув за передние лапы, втащил на него пса. Твою мать! Тяжелее сотни килограммов. Щенок, брошенный на переднее сиденье, молчал. Я смотрел на стрелку спидометра, чтобы она не переползла за отметку пять километров в час. Второй раз мне этого кабанчика, притворившегося собакой, на сиденье не затащить.

Через минуту мы были на месте. Увидев шалашик, я чуть не заплакал. Дом, милый дом. Родничок. Упав на колени, я напился сам, потом набрал воды в бутылку. Щен свернулся на сиденье клубочком и дышал через раз.

Меня будить! — заорал я и сунул его в родничок.

Пока он там кувыркался, я быстренько осмотрел багажник. Консервы россыпью, сумка с продуктами, ремонтная сумка, упаковка пепси, пива 3–4 коробки. Сойдет. Одной рукой вытащил щенка из родника и встряхнул, другой достал из сумки с продуктами кольцо «краковской».

А ты что можешь? — спросил я щена.

Плавным, скользящим движением он мотнул головой, и половинки кольца не стало. Ладно, к строевой годен. Я посадил его около машины и рядом положил остаток колбасы. Щен лег на него грудью. Все, поймал.

Наклонив сиденье, я как с горки спустил кавказца в воду. Судя по всему, пить он хотел как с похмелья. Вода убавлялась на глазах. Я распечатал аптечку. Ну и ладно, никому не поздно стать Айболитом. Шприц-тюбик с поливитаминами, камфорой, глюкозой и баллончик с медицинским клеем.

Немножко пощиплет, сказал я и воткнул все шприцы под левую лопатку. Клей залил полуметровую рану за две секунды. Пес открыл глаза и замахал лапами.

Ах ты — сука! — это было не ругательство, а утверждение. Понятно, мама с ребенком и я весь в белом. Ясно, почему щенок без ошейника, а у мамы слетел в крутой драке. Надо поискать на поляне, там наверняка и адрес хозяина.

Не подходящее здесь место, не мирное, сказал я собаке.

В подтверждение метрах в трехстах ударили автоматные очереди.

Я метнулся к машине, открыл бардачок и выдернул папку с документами. На самом верху лежал закатанный в защитный слой гетманский указ. Наш банк в прошлом году самым первым предложил Гетману кредиты, и мы стали его официальными любимчиками. С тех пор в нашей канцелярии лежала грозная бумага: «Предъявителю сего оказывать всяческое содействие и т. д. и т. п…» за личной подписью Гетмана, что выгодно отличало ее от таких же указов, но заверенных или секретарем или замом администрации Гетмана. Собираясь к соседям в Украину, я документик прихватил, лишним не будет. Проработав в банке восемь лет, я понял цену бумагам.

Так, подумал я. Славные хлопцы и гарна дивчина Марыся лежат руки за голову, мордой вниз, жопа в небо, и патрульные Гетманской стражи из охраны Зоны смотрят на это дело с удовольствием. На Марысю точно. Затейница — хохотушка. Ой, ребята, как интересно, поехали к Зоне. Все, побежали спасать. На правой штанине, вцепившись зубами, повис щенок.

Все, плакса, колбасы до обеда не будет, сказал я.

Р-р-р, ответил Плакса.

Уже привычным движением я взял его за загривок и сунул за пазуху. Побежали. Забирая чуть левее, чтобы не отрываться от кустов, я выбежал к россыпи валунов. Протиснувшись между двумя средней величины камнями, я осторожно выглянул и слегка оцепенел. Во всей картине был только один положительный момент. Моими коллегами здесь и не пахло. Народ был сплошь посторонний. Живых было трое: один в зеленом защитном костюме с севера и двое в черной коже с юга. Последний твердо стоящий на ногах тип в кожаной куртке, закончив перевязывать своего соратника в длинном плаще, подступал к зеленому. Тот скреб землю левой рукой, пытаясь пододвинуться к автомату, лежащему метрах в двух в стороне.

Ну, все, сталкер, допрыгался, заблажил кожаный.

Сейчас мы тебя на ремни порежем, заголосил и второй.

А ну, гад, говори по-хорошему, где тайник «Проклятых»? Тогда легко помрешь, — заверещал первый.

Ох, как я не люблю таких упырей. Тварь в кожанке подобралась к раненому сталкеру и заехала ему ногой в бок.

Не бей сильно, убьешь, ничего не узнаем, вякнул раненый в плаще.

Я двинул его ножом сбоку под ухо. Кровь ударила фонтаном. Сдернув автомат из под правой руки, я дал очередь поперек спины кожаного. Автомат лязгнул. Кончились патроны, понял я. Подбежав к упавшему, я остановился. Спешить некуда. Семь «двухсотых», я и Плакса. Предстояло то, что я не очень любил. Грязная работа. Сбор трофеев, уборка территории. Ну, поехали.

Штаб второго полка гетманской стражи.

Ты мне, ротный, объясни, кого ты вчера в Зону пропустил?

Я пропустил группу из шести человек на двух машинах. Они в комбезах, без знаков различия с гетманским указом о содействии с личной гетманской подписью.

Ладно, ротный, твое счастье, что нашим умникам из биологического срочно нужен контейнер «холодца». Принесешь — герой, а нет, так сразу за все и ответишь. И за группу и за срыв задания центра. Иди, готовься.

В шестидесяти метрах на юго-запад была глубокая яма с неприятным свечением по северному краю и чем-то голубоватым внутри. Вот туда я всех и ухнул. Подобрав два трофейных на три четверти набитых рюкзака, двинул к шалашику. Заблудиться не боялся, Плакса высунул голову из комбеза и носом показывал направление. Груз давил все сильнее, отдыхал я все чаще, и когда мы с Плаксой добрались до родничка, уже начинало темнеть.

Собачка лежала на сиденье и смотрела обоими глазами. Плакса вывалился из комбеза и, подпрыгивая, побежал к маме.

Предатель, сказал я. — Будешь жрать трофей, а не «краковскую».

Трофеем я считал четыре батончика колбасы непонятного состава и вида, которые в числе прочих я прихватил с места стычки.

С костром возиться не хотелось. Я вытащил из багажника барбекю — гриль с насыпным углем, поставил ее за родничком, щелкнул зажигалкой и бросил всю трофейную колбасу на решетку. Чуть сбоку я пристроил открытую банку фасоли. Плакса закончил свой отчет маме и валялся рядом с ней, излучая счастье. Я перевернул колбаски. Собака зашевелила ушами.