— Абсурдные требование какие-то… Пересчет голосов, перевыборы в Думу, отставка Чудова… Что за бред?! Они что, не понимают, что ничего этого нет?!

Директор ФСБ, председатель Центробанка и Константин Львович переглянулись.

— Сами же просили освободить их от бюрократии! — бушевал Национальный лидер. — Ничего лишнего! ГБ и ЦБ — все! Страх и бабки! Что еще надо, чтобы управлять? Все остальное перевел в Останкино! Пожалуйста — ультра-либеральная модель! Чего мы требуем-то? А?!

— Дикари-с… — развел руками Константин Львович.

— Всегда работало! Еще по Германии помню: деньги и страх. Два столпа. Всегда! Со всеми! Что не так?! — он обвел взглядом собравшихся.

— Страх потеряли… — сплюнул директор ФСБ.

Менять номер своего икс-пятого тот, конечно, и не думал. Зачем ему прятаться? Пусть прячутся все остальные. И домашний адрес найти его тоже оказалось плевым делом: сами же свои базы данных воруют и сами продают.

Дом был приличный, с охраной, но Николаю Павловичу теперь охрана была нипочем.

Позвонил в дверь. Тот отпер — пьяный.

— Ты че, оборзел, салага?

Приятно: вспомнил.

— Вы простите, я вас ненадолго только отвлеку, — засуетился Николай Павлович. — Я тут… Как бы объяснить-то… Немного начал в нашей политике разбираться… Ну, как в стране дела обстоят… И вот к вам пришел, как к знающему человеку. Вы же в системе… Государственный человек.

— И че? — осклабился тот.

— И вот у меня к вам один, в общем, вопрос… Выходит ведь, что государства — его как бы и нет? Ну, прокуратуры там, судов, парламента, президента, всего… А? Милиции…

— Есть милиция! — обиделся тот. — Просто приходится на хозрасчете горбатиться… От этих хер че дождешься…

— Ну… В общем, нет государства, так?

— Ну… Если так-то… В общем, нет, — согласился тот. — А че, страдаешь? На хер тебе государство? Ты просто бабок занес бы…

— Но ведь… — задумчиво протянул Николай Павлович. — Ведь если государства нет, значит, все дозволено?

— Конечно, дозволено! — заржал тот. — Только не тебе, щегол. А нам.

— Тогда ладно, — вздохнул Николай Павлович.

И всадил собеседнику молоток в темечко — смачно, по рукоять.

— И все-таки как-то непривычно… — ни к кому уже конкретно не обращаясь, сказал он.

И опять бушевала толпа на Лубянке, и опять смотрел он пустыми глазницами железного Феликса на нее сверху вниз.

Но не было сил пошевелиться в этом кошмаре, не было мочи сойти с постамента — ни растоптать, ни сбежать.

А вдали, высоко над головами, маячил неумолимо и зловеще приближающийся автокран.

Кошмар?