Аркадий несколько раз, очень осторожно, сменил позу, но легче от этого не стало. Растёртые и ушибленные места продолжали гореть огнём и жечь похлеще, чем от крапивы. Выть от боли не хотелось только потому, что на вытьё не было сил. Да и не уважал он мужиков, чуть что, жалующихся на боль. Шипел потихоньку, пытаясь найти положение, в котором бы боль была поменьше. Однако, если тело — сплошной синяк и ссадина, это задача — практически не разрешимая.

Естественно, интерес к внешнему миру у Аркадия в этот момент существенно снизился. Что там делал Иван, не нагрянули ли татары, поляки, пусть хоть зулусы или массаи, его не интересовало. Да хоть атака подводных лодок с воздуха, как раз место подходящее, не до них.

— Снимай штаны, посмотрим, что там у тебя? — Раздалось прямо над ухом, по традиции этого дня, неожиданно, — Не отбил ты яйца? Уж очень наклонялся в седле, нельзя так ездить.

И куда только делось безразличие? И откуда взялась энергия на подъём? Аркадий, не вскочил, не способен он был сейчас на такие стремительные движения, но достаточно бодро встал и начал стаскивать с себя джинсы.

«Умеет человек найти нужные слова. Шшшш… его б… шшшш… политруком, или как там сейчас эта должность называется? Шшшш… Ууу! Чтоб… Больно как»!

Всем хороши знаменитые американские штаны. И красивы, и прочны, и удобны. Но вот когда у тебя на бёдрах часть кожи стёрта во время скачки и кровь успела прикипеть к мокрой от лошадиного пота и твоей собственной крови джинсовой ткани, то снимать их — очень сомнительное удовольствие. Разве что, какому мазохисту… да и то, вряд ли. Фактически пришлось сдирать, начавшую образовываться вместо содранной, новую кожу. Собственную. Оцените скромность и небольшое количество звуков, которые он при этом издавал. Хотя с перлами русского языка, позволяющими выразить своё неудовольствие чрезвычайно экспрессивно и точно, он был знаком хорошо.

Какая-нибудь кисейная барышня упала бы в обморок только от вида красно-синих ног Аркадия. С многочисленными потёками крови, синяками, ссадинами, кое-где очень глубокими. К счастью, таковых поблизости не наблюдалось, а и самого Аркадия, и его нового приятеля, вид ран или ушибов, даже на собственном теле, давно испугать не мог. Казак тихо, невнятно, ругнулся себе под нос.

— Постой-ка. Нужно тебя полечить, чтоб нагноения в ранах не было.

Пока Иван рылся в своём вьюке, Аркадий проверил состояние всего, что прикрывали его плавки. Тьфу-тьфу, никакого существенного урона (синяк во всю задницу — не в счёт) он не понёс.

«Первая приятная новость за весь день! — решил несчастный, но в данный момент, немного счастливый, попаданец. — Эх, знать бы про перенос, антибиотиков прихватил бы. Обидно будет сдохнуть от заражения крови. Да и не только антибиотиков».

Иван тем временем достал какой-то кисет и предложил прогуляться к ручью, возле которого они остановились. Где сноровисто обмыл Аркадию ноги, не обращая внимания на его шипение. А потом втёр в кожу, или, местами, мясо, какой-то, пахнущий травами порошок. Сказать, чтоб процедура была непереносимой, Аркадий не мог, приходилось и более сильную боль терпеть, но лучше в психологическом плане, ему не стало. Да и доверия к средневековым лечебным средствам у него не было.

Сделав нужное и важное дело, казак отступил назад, так сказать, полюбоваться делом рук своих. Судя по хмыканью, картина его не впечатлила.

— Господь не выдаст, свинья не съест. Может и обойдётся без нагноения. А вот штаны тебе надо сменить, твои и узки слишком на раны незажившие натягивать, и вид имеют стыдный. Дам тебе свои запасные. Да и рубаха твоя в клочья подралась, надо менять. А вот жупана запасного, извини, нет.

— За штаны спасибо. Рубаха у меня в сумке есть. А жупана мне и не надо. У меня есть в сумке джинсовка, ну, нечто вроде жупана, только короткого. А какой ныне год? От рождества Христова, — сразу уточнил он, вспомнив, что в России до Петра отсчёт вели от сотворения мира.

— Одна тысяча шестьсот тридцать седьмой.

Аркадий мотнул головой, благодаря за ответ. Его догадки подтвердились. Семнадцатый век. А тридцать седьмой год (а как звучит, тридцать седьмой год!), давал простор для предсказаний на ближайшее будущее.

«Но вспоминать исторические факты буду потом. Сначала определюсь с тем, что у меня есть».

Снимая рубашку, точнее, её ошмётки, по привычке лапнул карман. Шикарный (и дорогущий, кстати) «Паркер» приказал долго жить. Не перенёс кавалерийских упражнений хозяина. Широко размахнулся, собираясь выбросить обломки, однако в последний момент, удержался. Нету в этом «здесь» таких штуковин, следовательно, в будущем, могут пригодиться и обломки. Аккуратно замотал обломки в обрывок от рубашки и сунул в сумку.

В карманах джинсов обнаружил кошелёк, содержимое которого теперь не представляло и нумизматического интереса. Не было ещё ни незалежной Украины, ни объединённого Евросоюза, ни, даже, Соединённых Северо-Американских Штатов. Глядя на сотку долларов, попытался вспомнить, были ли уже в это время поселенцы из Англии в Америке.

«Цветочек их вонючий,[7] определённо позже туда добрался. Но, вроде бы, они там и раньше были, негров на плантациях эксплуатировали, … нет, не вспомню. Да и какое мне дело до предков пиндосов? Вот Колян, тот бы здорово обрадовался, что попал во времена, где их нет. А мне сейчас не до них. Свои проблемы бы разгрести».

Из полезного в карманах джинсов обнаружились: пластмассовая расческа, до краёв заправленная зажигалка с фонариком (Аркадий не курил, но с зажигалкой не расставался), связку ключей (эх, где теперь те замки, которые ими можно открывать…), средней навороченности перочинный ножик (на необитаемом острове ему б цены не было, а здесь…). Носовой платок сомнительной свежести (генетиков двадцать первого века сопли века семнадцатого определённо заинтересовали бы. А вот здесь, в семнадцатом, сопли из века двадцать первого могут заинтересовать разве что, колдуна. Мне это нужно?).

«Могло бы быть хуже, но вряд ли намного. Сколько полезных вещей легко прихватить бы мог, если бы знал… «Знать бы прикуп, жил бы в Сочи».

При надевании казацких штанов, идеально подошедших по длине, но ужасавших своей необъятностью, обнаружил и на них две, пришитые прямо к штанам, кожаные кобуры. Для ТТ, к сожалению, непригодные.

«Надо же, не одни ковбои с ганфайтерами ценили наличие готового к выстрелу оружия. Вот вспомнить бы, как делали гремучую ртуть или что-то подобное… Читал же в «Энциклопедии порохов и взрывчаток», склеротик хренов! На револьверы, пусть с патронами из чёрного пороха, здесь будет бешеный спрос».

Ужинать с казаком Аркадий отказался. И дело даже не в том, что его вяленое мясо и сухая лепёшка ему не глянулись. После полного треволнений дня, есть не хотелось совершенно. Костёр разжигать, из осторожности, не стали. Легли так, благо, даже возле ручейка, комарья не оказалось.

Казалось бы, после тяжелейшего дня, ты замучен скачкой, стоит завалиться на траву, никакие синяки и ссадины тебе заснуть не помешают. Ага. Сон если и разбежался, то для того, чтобы удрать куда-то прочь. Усталость, тяжесть в голове, боль в разбитом теле, были. А сна — ни в одном глазу.

Лежать на куче веток, при таком количестве ушибов, больно. Причём, чем больше лежишь в одном положении, тем сильнее боль. Но и ворочаться — тоже не сахар. Каждое движение отдаётся болью, хоть подвывай. Попытался Аркадий сесть, тут же запротестовала задница. Лёг на пузо — заныли колени. Трындец.

«Попадись мне эти Конюшевские, Горелики, Махровы и прочие… разные всякие! Я б им… сказал, что об их выдумках думаю. На оскорбление действием, к сожалению, всё равно сейчас не способен. А жаль!»