Почему-то понесло меня в то медучилище, где в свое время училась медсестра и преподавала ее старшая подруга. Вдруг остались старые симпатии? Меня отослали к завучу, пожилой женщине с колодочками фронтовых наград, среди которых выделялись два ордена Красной Звезды и один – Славы.

– Особа, которая вас интересует, – объяснила завуч, – никаких друзей среди преподавательского состава никогда не имела. Ее привлекали исключительно студенты, точнее – студентки. Вы, наверно, знаете, что у нас девичий контингент. Мальчики идут либо в первое училище, либо сразу в мединститут. Так вот, она готова была со своими ученицами не только дневать, но и ночевать. В прямом смысле слова – приглашала их домой, оставляла у себя до утра. Я не намекаю на какую-то аморалку, избави Бог! Но есть правила: иногородние обязаны ночевать в общежитии, поскольку дирекция отвечает за них круглосуточно. В конце концов, мы попросили эту даму написать заявление, поскольку она противопоставила себя коллективу. А потом поползли сплетни. Догадываетесь, какие именно?

– Догадываюсь. «Монахиню» Дидро читал еще в Университете.

Фронтовичка посмотрела на меня так, словно я был какой-то уникальной формой не очень распространенной болезни:

– Юрфак? Заочно?

– Философский, стационар.

– Говорят, в Израиле это лечат, – вздохнула она.

– Что лечат?

– То, что принуждает выпускника философского факультета наниматься на работу в милицию.

– Не знаю, я там не был. И наверняка никогда не буду.

– Не зарекайтесь, юноша, – сказала завуч, – лучше найдите себе молодую, красивую еврейку, женитесь на ней и уезжайте. Если вы такой уж неизлечимый философ, то можете и там служить в полиции. Вас будут бояться воры и уважать соседи. На старости лет вы превратитесь в настоящего еврея. Будете сидеть вечерами на стульчике перед собственным домом где-нибудь в Хайфе или даже в Тель-Авиве. Будете потягивать фруктовую водку и разговаривать с такими же, как и вы, старыми жидами, за политику. А вокруг будет бегать куча ваших внуков. Знаете, если бы у меня была внучка или молодая дочь, я бы вас сосватала. Но у меня никогда не могло быть детей… Вы, наверное, и не слыхали, что до самого конца сорок третьего года фронтовая санитарка или медсестра должна была вытягивать с поля боя раненных вместе с их оружием. Солдатик мог по дороге умереть от потери крови – это считалось нормальным. Но попробуй не приволоки винтовку или автомат! Пошлют обратно – ползи! Вот так два – три дня поползаешь в холодной воде, в снегу, в смеси льда с грязью – какие там дети! Вот чем я заплатила за нашу славную победу над фашизмом.

Я больше не искал докторицу. И не подавал рапорт о пересмотре дела. Потому, что там, где есть любовь, нет логики. А там, где есть логика, нечего делать инспектору Киевского уголовного розыска. Но я погрешил бы супротив самого себя, если бы по личным каналам не навел определенные справки через Главное управление по отбытию наказаний нашего министерства. Выяснилось, что неизвестный мне любовник в колонии, где отбывала срок медсестра, не засветился. На свидание к ней приезжала исключительно какая-то красивая женщина, которая представлялась дальней родственницей. Чуть не забыл – вся непосредственная родня осужденной, а также ее коллеги и знакомые, открестились от нее еще после ареста.

Моего Старика тоже, вероятно, что-то тревожило, потому что однажды он пришел в мой кабинетик и без предисловий рассказал то, что я уже знал – о родственнице, которая посещает нашу бывшую подследственную:

– А я и не верил, что дружба между женщинами может быть сильнее, чем любовь…

И тут меня зациклило и заклинило. Господи, как же все просто! Мы искали какого-то третьего и дали себя уболтать, что на самом деле его не было. А его и вправду не было – третьего! Была ТРЕТЬЯ! И любовь, которую нам, мужчинам, никогда не постигнуть… Даже если ума побольше, чем у прапорщика, который, увидев в постели двух женщин, радостно выпрыгнул из штанов, решив дополнить свой сексуальный опыт еще и групповухой. Старик подозрительно покосился на меня:

– Что-то хочешь сказать?

– Ничего…

В этот момент открылась дверь, и впорхнуло милое создание в форме внутренних войск – барышня-телефонистка пожарной части, расквартированной в западном крыле нашей Управы. Пожарная девушка давно делала мне какие-то намеки, но я их в упор не понимал.

– Что у нас горит? – поинтересовался я.

– У нас ничего не горит. Я просто пришла рассказать новый анекдот. У армянского радио спрашивают: можно ли в современной однокомнатной квартире спрятать пять любовников? Армянское радио отвечает: даже десять. Нужно только по одному заводить их в туалет и спускать в унитаз. Сейчас же не мужчины, а говно!

Пожарная барышня гордо задрала носик и вышла, хлопнув дверью. Я заорал ей вдогонку:

– Это не армянское радио! Это ты сама придумала!

Но она меня уже не слышала.