К такому зрелищу я привык с детства; мы, мальчишки, нередко проводили дни отдыха возле великих стекол. Мы загадывали, кто первым увидит чудовище, выставившееся в сияние круга. Это случалось нередко, но ночные твари быстро исчезали во мраке, не имея особой симпатии к свету.

Тот, кто первым замечал особо уродливую тварь, считался победителем, и мы часами ждали мгновения. Игра переходила от поколения к поколению: и, несмотря на ощущение безопасности, как мне кажется теперь, с детской радостью соседствовал сердечный трепет.

Впрочем, эти воспоминания, скопившиеся за годы моей жизни, невольно заставили меня сделать шаг назад, когда я вдруг осознал, скольких жутких чудищ видел здесь на краю мрака.

Но, чуть постояв над Кругом, я наконец набрался решимости и потому повернулся к последнему дому Человечества, чтобы проститься с людьми; перед глазами моими открылась воистину удивительная и возвышенная картина: во все былые века не вставало на земле более могучее сооружение.

У чудовищ и Сил Зла имелись все основания собираться со всего мира к этой живой горе; обращенный ко мне склон уходил в неизмеримую ночь и как будто бы удерживал на себе тяжесть черного неба где-то высоко над моей головой.

В склоне этом было устроено триста тысяч великих амбразур, столько же располагалось и на других сторонах Редута; общее число амбразур составляло двенадцать сотен тысяч, и цифру эту мы помнили из школьных учебников и атласов, даже в те далекие от нас времена не утративших своего названия.

Нижний ряд великих окон начинался в полумиле от земли, а над ним подымались ввысь остальные. Яркий свет исходил из амбразур в ночь. Сверкающие ряды эти выстраивались над моей головой, и поначалу в них еще можно было различить отдельные амбразуры, но наверху они сливались в некое ровное свечение, как бы очерчивавшее ясный пик на черноте небес. Такова была наша вечная гора.

И тут я начал замечать крохотные точки в амбразурах, возе которых собралось, наверно, все население Великого Редута. В нижних рядах они были видны довольно отчетливо — темные на светлом фоне.

Люди глядели на меня через свои подзорные трубы, и я вновь поднял взор к великому склону из серого металла. Сверкающая стена уходила в ночь, и венчала ее крохотная звездочка. Далекий свет исходил из Наблюдательной Башни, где прошла моя взрослая жизнь. Сердце мое знало, что дорогой мой Мастер над Монструваканами сейчас смотрит на меня через Великую Подзорную Трубу, которой я так часто пользовался. И я отсалютовал ему Дискосом в знак прощания, пусть и не мог уже видеть его лица.

Сердце мое переполнялось чувствами, но душа укрепилась. И я вдруг уловил нисходящий ко мне ропот, глухой и неразборчивый. Это люди из нижних амбразур кричали, отдавая мне честь, прощаясь или уговаривая вернуться. Так я стоял — крохотный человек перед рукотворной металлической горой, полной света и жизни. Понимая, что план мой на грани срыва, я не стал более задерживаться, только воздел Дискос рукоятью вверх, как подобало молодому человеку, отвечающему на приветствие миллионов.

Потом я коротко глянул вверх, чтобы находящийся в светлом пятне посреди черного неба в восьми великих милях над моей головой друг ощутил, что в тот миг я думал о нем, находящемся вне моего зрения. Должно быть, все доступные для моего зрения миллионы, следившие за мной из Верхних Городов, решили, что я прощаюсь именно с ними, и с чудовищной высоты до слуха моего донесся далекий шелест, словно бы легкий ветерок дунул в ночи.

А потом я опустил Дискос и повернулся. Ощутив грудью Воздушный Барьер, я переступил через круг — оказавшись теперь в Ночной Земле. После этого я не оглядывался, чтобы вид удаляющегося дома не сломил крепости моего духа.

Я шел вперед, и колебания эфира вокруг меня свидетельствовали о том, что мой народ, моя родня думает обо мне — молится и не отводит глаз. Люди словно бы сопутствовали мне. Тут я понял, что колебания эфира дают знать Силам Зла о том, что я оставил Пирамиду. Соединившиеся воедино великие множества способны всколыхнуть весь эфир своей мыслью. Но как помешать людям молиться обо мне, даже если бы мог это сделать? Запретить им смотреть было также немыслимо, даже если бы я вновь оказался дома и смог объяснить всем природу опасности.

С самого начала я шел в Ночную Землю несколько наугад, не выбирая направления, стараясь только оставить внушительное расстояние за своей спиной, чтобы тем самым ослабить тяжесть, лежавшую на моем сердце. Однако по прошествии некоторого времени я умерил прыть и начал осмысливать свое путешествие. Я уже сообразил, что мне следует с самого начала изменить направление, потому что за той частью Ночной Земли, где прошли Юноши, могли пристально следить силы Зла.

Воплотив мысль в дело, я отправился не прямо на север, а на северо-запад, чтобы в конце концов оказаться за спиной Северо-Западного Стража и к северу от Равнины Голубого Огня. Далее можно будет повернуть прямо на север, чтобы подальше обойти Обитель Безмолвия, страшившую меня сильнее всех прочих ужасов Ночного Края.

Предстоявшее мне путешествие сразу стало длиннее, но лучше не спеша добиться успеха, чем торопиться навстречу собственной гибели.

Вы можете удивиться тому, что я столь решительно направился на север. Однако я повиновался внутреннему знанию и тому, что было написано в старинных книгах, казавшихся мне вполне достоверными.

В ходе своих непрекращающихся поисков — не столь уж давно — я наткнулся на небольшую книжицу из металла, странную и старинную, пролежавшую в сокровенном месте Великой Библиотеки около десяти тысяч лет, — меньше или больше, я точно не знал.

Книга эта повествовала о делах, всем известных и скорее принадлежащих к области сказок; так в нашем веке относятся к мифам Древних времен. Но я внимательно относился к подобным вещам, полагая, что за внешней оболочкой, как раз и вызывавшей недоверие, вполне может таиться ядрышко древней истины.

Словом, найденная мной книжица повествовала о том, как некогда в невообразимом прошлом, мир был разорван великим землетрясением (которое для нас с вами, читатель, все еще находится в запредельном будущем); трус земной разодрал поверхность Планеты на тысячи миль… так в нашем столетии мы читаем о Потопе.

Возникла великая пропасть, настолько глубокая, что глаз не мог увидеть ее дна; и океан хлынул в нее, и земля еще раз рассеклась с ревом, от которого задрожали все города мира; густой туман надолго окутал землю, а потом хлынул великий дождь.

Так говорилось и в некоторых списках истории Древнего мира. На это указывали и записи самых старинных Анналов. Но, тем не менее, с точки зрения людей Могучей Пирамиды сей предмет не был достоин внимательного изучения; катастрофа эта интересовала разве что фольклористов и детей, любивших страшные сказки, но никак не мудрецов и мастеров.

Тем не менее, в книге сей приводилось много подробностей и цитат из писаний истинных свидетелей. Непривычная серьезность повествования заставляла читателя считать, что он видит истину, а посему и повесть о катастрофе воспринималась иначе — не так как обычно.

В конце книги шло повествование о временах последующих, — быть может, отстоявших на сотню тысяч лет, а быть может, и на миллион от ужасного события.

В книге рассказывалось о великой долине, протянувшейся с запада на юго-восток, а потом поворачивавшей на север. Ширина ее достигала тысячи миль по обе стороны. Простиралась она на глубине в сотню миль, и солнце стояло над ее западом, создавая красные сумерки на протяжении тысячи миль. Во впадинах лежали великие моря. На их берегах в обилии бродили животные — странные и ужасные.

Нетрудно усмотреть в подобном описании романтические бредни. Тем не менее, если обратиться разумом к естественному истоку, нетрудно понять его смысл. В сердце своем я знал, что в навсегда ушедшей вечности, когда свет над миром еще не угас, в пору сумерек мира, действительно случилось великое и ужасное землетрясение.

Конвульсия расколола мир по огромной кривой — слабому месту в коре, — и разверзшаяся пропасть поглотила целый Великий Океан, превратившийся в пар и взорвавший землю в своем кипении.