Я заметил, что она оставила водяной порошок и таблетки возле себя, чтобы иметь возможность проснуться первой и приготовить нам пищу. Все, что было приятно ей, радовало и меня, и я не стал показывать, что заметил ее хитрость.

Потом она велела мне лечь, положила Дискос возле моей руки, с опаской и со страхом прикоснувшись к ужасающему оружию, нашему надежному защитнику, прикрыла меня плащом, ласково поцеловала в губы, а потом устроилась рядом — так, чтобы прикасаться ко мне.

Наконец дыхание ее дало мне понять, что Наани уснула, глубоко довольная нынешним ночлегом и спокойная — оттого, что я был рядом с ней.

После я и сам погрузился в сон на восемь добрых часов, а, проснувшись, услышал шипение воды: Наани — как и хотела — проснулась прежде меня и уже готовила нам еду. Заметив, что я шевельнулся, она подошла ко мне и трижды поцеловала в губы.

Встав, я разобрал половину построенной вчера стены и выглянул наружу.

Ничего страшного в ущелье не обнаружилось. Только одна из псевдокрыс с весьма довольным выражением на морде нежилась по другую сторону огненного жерла.

А потом мы ели и пили, после Дева растерла меня, потому что тело мое окоченело во время сна, но на этот раз она не стала меня обнимать, и, закончив с делом, коротко поцеловала в плечо и велела мне одеваться.

Но когда панцирь оказался на мне, она пришла ко мне, взяла ласково за руку и поцеловала со всем пылом, словно бы растворяясь во мне. И занялась снаряжением, ограничившись одним поцелуем. Всем сердцем своим я ощущал ее любовь, с истинным смирением понимая, какая мне оказана честь.

Собравшись, мы оставили снаряжение в пещере, и я повел Наани к теплому бассейну, находившемуся возле огненного жерла. Дева вскрикнула, заметив крысу, почивавшую на противоположной стороне огненного жерла; но я объяснил ей, что существо это не опасно нам и что скорее является нашим добрым другом; как вы помните, на пути к Малому Редуту, я видел подобное ей создание за охотой на змей. Пока мы были заняты разговором, я омыл крошечные ступни Наани, вытер их платком и поцеловал, так нежны и красивы были эти отдохнувшие ноги. После мы вернулись в пещеру. Дева уложила горшочек с мазью обратно в ранец, застегнула его, и одела на мои плечи вместе с кисетом; Дискос же был на моем бедре, потому что я никуда не ходил без него. А она взяла свой маленький узелок, потому что мы поступали разумно и справедливо, ведь подобная ноша не могла быть в тягость Наани, а я должен был всегда держать руки свободными.

И мы направились вниз по ущелью; нам предстоял пятнадцатичасовой переход; три часа нужно было идти до обиталища слизней, и к огням нижней части ущелья мы могли выйти только через двенадцать часов. Так говорил опыт моего путешествия наверх.

На сей раз я описал Деве всю предстоявшую нам часть пути, не скрывая ожидавших нас опасностей, но и не преувеличивая их. Милая и доверчивая девочка ответила мне, что ничего не боится, потому что я буду рядом и позабочусь о ней; сказала еще, что тревожится только за меня и не сомневается, что я сражу любое чудовище. И я поцеловал ее за великую любовь и доверие.

На середине третьего часа пути воздух в ущелье начал отягощаться и напитываться парами, от которых иногда в горле першило, спуск уводил нас все глубже и глубже, огненных жерл становилось все меньше, дым разъедал глаза.

К концу четвертого часа нас окружила густая и мерзкая мгла, трудно было даже понять, куда нужно идти, нередко тьма становилась полной, и лишь изредка тусклые огни жерл освещали малую часть мрачного и ужасного Ущелья.

Мы шли в безмолвии, и Дева держалась за моей спиной, но я то и дело останавливался, проверяя, и она что-то шептала мне, а однажды даже прикоснулась к руке; сняв на мгновение панцирную перчатку, я пожал тонкие пальцы, чтобы придать Деве отваги. Но ужас царил и в моем собственном сердце, превышая все, что я пережил по пути наверх; трепеща, я представлял себе все возможные опасности, способные навсегда разлучить нас. Поймите и вы, что я пережил там, попытайтесь поставить себя на мое место перед лицом столь великих испытаний.

Когда мы провели уже два часа в темной части ущелья, я ощутил памятную мне жуткую вонь. Тут великий страх одолел меня: я понял, что мы или идем среди чудовищ, или одно из них приближается к нам.

И я шепнул Деве, чтобы она остановилась; мы притихли на мгновение, а запах становился все сильнее, терзая ноздри; я чувствовал, как Наани содрогается от страха и отвращения, но наконец вонь понемногу начала ослабевать. Однако трудно было сказать, миновал ли нас чудовищный слизень: огненных жерл поблизости не было, и вокруг царила великая тьма.

Звеневшая в густом и влажном воздухе зловещая капель лишь усиливала жуткое ощущение… как и странная растительность на камнях, и нередко попадавшиеся налеты мерзкой и влажной слизи; повсюду царило зловоние, так что страх и отвращение не оставляли нас.

Серный запах, неотступно терзавший наши легкие, тонул в густом трупном смраде… Мы часто останавливались, чтобы прислушаться, и с великой осторожностью обходили тусклые огненные жерла и ямы, чтобы не выдать себя на свету.

Наконец, возле глубокой ямы, на дне которой рдел красный огонь, я протянул руку назад и, остановив Наани, показал ей взглядом на правую сторону ущелья. И Дева застыла на месте: создание это, казавшееся влажным в отблесках пламени, воистину было чудовищным; оно крутило головою туда и сюда, обыскивая тьму и тени, не производя, как и положено слизню, при движении даже звука и ничего как бы не замечая. Однако я опасался, что оно могло почуять нас, и страх мой нетрудно понять.

Странные и неторопливые движения свидетельствовали, казалось бы, о слепоте слизня. Однако тварь эта вселяла великий ужас в наши сердца уже своей величиной — туша ее была величиной в корабельный корпус.

Некоторое время мы не шевелились, потянув Деву за руку, я нырнул между камней, и она с тревогой стиснула мою ладонь — как мне показалось не столько от страха, как для того, чтобы удержать меня от какой-нибудь авантюры.

Впрочем, разглядывая чудовище сквозь щели между камнями, я не намеревался ничего предпринимать и только мечтал поскорей убраться из этого места. К счастью, тварь скоро уткнулась в скалу передней оконечностью тела и полезла наверх, сокращая могучие мышцы, широкими волнами колыхавшие влажную и мерзкую шкуру.

Спустя некоторое время чудовище замерло на скале, голова его утопала во мраке, скрываясь от нашего взора. Тело же прилипло к утесу отвратительным черным наростом, а увесистый и остроконечный хвост спускался на камни дна.

Тварь как будто бы уснула, хотя хвост ее время от времени вздрагивал и пошевеливался.

Тут здравый смысл вкупе со свидетельством духа уверили нас в том, что чудовище не замечает двух маленьких человечков, однако страх мешал нам утешиться этой мыслью и заставлял подозревать иное. По моему знаку мы отправились дальше, прячась между каменных глыб. Я полз первым, а Дева следовала за мной.

Часто, останавливаясь, я следил за чудовищем, которое более не шевелилось, если не считать легкого подрагивания хвоста, и проверял, не отстала ли от меня Дева.

Наконец нам удалось удалиться от прилипшего к скале чудовищного слизня. Следующие два больших часа прошли без всяких приключений, а потом Дева вдруг прикоснулась ко мне, предупреждая в предельной тьме, ибо рядом не было ни одного огненного жерла, хотя я ощутил приближение зловещей твари еще до того, как Дева заметила ее. Схватив мою милую за руку, я увлек ее под защиту камня, а сам стал к ней спиной, чтобы панцирем и Дискосом оградить от любого чудовища.

Вонь вокруг нас становилась непереносимой, да и ужас едва оставлял силы дышать. Наконец жуткое в своем предельно неслышном движении чудовище миновало нас, оставив после себя лишь едва слышный шелест, возможно, производившийся дыханием великой твари; однако перекрытые на чудовищной высоте стены ущелья доносили до нас невесть где рожденные звуки, превращая их в жуткое перешептывающееся эхо, не давая понять, откуда прилетели они — из близких или отдаленных уголков вечной ночи.