Но мы оставались на месте, и я обнимал Деву — со всей лаской; ибо великий трепет еще одолевал ее.

Наконец Наани чуть успокоилась и с облегчением всхлипнула; не думайте, что я вел себя словно каменный. Великое счастье вселилось в мое сердце, вкупе с ощущением победы и безграничной благодарности.

Мы стали обдумывать предстоящий спуск; нас ожидало сложное и опасное предприятие, ибо вверх загонял нас страх.

Но прежде чем приступить к действиям, мы с Наани поднялись по карнизу повыше и удобно устроились рядом… Наани привалилась к моему плечу. И мы съели по две таблетки, напились воды и отдохнули. Наконец сила и отвага вернулись к нам; мы собрали снаряжение. Дева приспособила его к моей спине, и мы направились к краю карниза, чтобы еще раз оглядеться; но другого пути не было; приходилось спускаться возле мертвого чудовища. Решившись на это, я немедленно забыл об отвращении и немедленно занялся делом.

Остановившись на краю карниза, я лег на живот, спустил вниз ноги и позвал к себе Наани. Спускались мы, наверное, целый час, я помогал Наани как мог, и она следовала за мной с великой отвагой, заставляя себя сдерживать страх. Спускаясь, я все удивлялся тому, как мы сумели подняться наверх, пусть страх при этом и помогал нам.

Впрочем, взбираться легче, чем спускаться, и я в этом убедился. Трижды мы отдыхали на уступах утеса, а потом продолжала спуск — неторопливо и с великой осторожностью нащупывая опору для рук и ног. Однажды во время спуска Дева лишилась всех сил и уже была готова упасть, но смолчала — удивив и восхитив меня своим мужеством. Конечно же, я немедленно поднялся повыше, крепко обнял ее и прижал к утесу, дабы она поняла, что я не дам ей упасть; но сила и отвага быстро вернулись к Наани, так что она благополучно спустилась вниз.

Оказавшись на дне ущелья, мы отметили, что от туши мертвого чудовища, казавшейся теперь уродливым холмом, нас отделяла какая-то сотня шагов.

Труп издавал мерзейшую, непотребную вонь, и огромное заплесневелое тело еще дергалось перед нами, не спеша расставаться с жизнью. Шкуру чудовища густо избороздили морщины, на отвратительной белизне проступали тошнотворные пятна, и я поспешил увести Деву от твари. Мы направились вниз по ущелью.

Потом мы шли два добрых часа, и я подбадривал свою спутницу. Она шла рядом со мной — тихая и доверчивая, а в моем сердце бушевала буря: ведь я теперь знал, что в этой части ущелья водятся огромные и опасные змеи. Я боялся — не за себя, а за беззащитную Деву. Встревоженный, я наконец взял ее на руки, чтобы уберечь от грозящей ей опасности.

Но Наани вдруг рассердилась: потому что я не предупредил ее о своем намерении; Дева боялась утомить меня, однако она устала, а я был силен и настойчив.

Не сумев вразумить ее, я, тем не менее, не стал объяснять причин, не взирая на все сопротивление.

Увидев, что я не слушаюсь ее, Наани попыталась справиться со мной любовью и хитростью, однако, ответив ей поцелуем, я отправился дальше, не спустив ее с рук. Тогда она обиделась, потому что я не посчитался с ее желанием, и притихла в моих руках.

Так мы продвигались вперед. Через два часа пути темная часть ущелья закончилась, мы вышли из-под великой каменной кровли; воздух очистился от смрада, огненные жерла здесь изобиловали, и дым их поднимался вверх, не раздражая более горло.

Словом, стало совсем светло — по сравнению — и я вновь поставил Наани на ноги, но велел держаться позади меня; если бы нам попалась змея, то она не причинила бы мне вреда.

К этому времени прошло уже более девятнадцати часов после нашего пробуждения, потому что мы потратили много времени, спасаясь от слизня; и спускались по ущелью дольше, чем я поднимался по нему, ибо Наани не обладала достаточной силой и крепостью тела, чтобы выдержать столь великий труд и напряжение. Кроме того, три часа ушло у нас на приближение к обиталищу слизней. Словом, сил у нас оставалось не столько, чтобы можно было продолжать дневной переход.

Мы уже радовались тому, что вышли целыми и невредимыми из столь ужасного места; Наани даже время от времени брала меня за пояс, — как за уздечку — шутливым образом управляя мной… странное дело, ведь кони исчезли из этого мрачного мира в незапамятные времена; наверно, неосознанные воспоминания нашего времени заставили ее руки заняться милой игрой. Раз я даже повернулся, чтобы застать ее врасплох, счастливая Дева смеялась, и я с любовью обнял и поцеловал ее.

Потом мы принялись искать место, удобное для нашего сна и отдыха. И когда завершался двадцатый час нашего перехода, Наани указала на пещеру, находившуюся в добрых пятидесяти футах над нами в правой стене ущелья.

Я огляделся и заметил поблизости два огненных жерла, возле полной теплой воды котловины; и весьма кстати, ибо мы с головы до ног были замараны грязью ущелья и нуждались в хорошем мытье.

Я велел Наани подождать внизу, а сам внимательно оглядел окрестности. Ничто не вселяло в меня тревогу, и я сказал Деве, что она может спокойно остаться внизу и последить за ущельем. Если появится что-нибудь опасное, я успею спуститься на ее зов.

Я поднялся к пещере и быстро вернулся сообщить, что она вполне подходит для нашей цели; светлый и сухой приют был лишен щелей, в которых могли бы укрыться ползучие твари.

Наани обрадовалась, но было видно, что ее что-то тревожит. Не случайно, видимо, меня всегда охватывала тревога, когда Наани не было рядом. Опасения мои подтвердились: Дева объяснила мне, что сильно испачкалась в той гадости, что покрыла камни обиталища слизней, и собственное тело внушает ей теперь отвращение.

Прекрасно понимая чувства Наани, я подошел к полной теплой воды котловине; убедился в том, что она не излишне горяча, а заодно промерил глубину рукояткой Дискоса. Она не превышала трех футов, под слоем вполне пригодной для мытья воды виднелось чистое дно. Набрав в рот немного воды, я не обнаружил едких веществ и решил, что здесь нечего опасаться.

С этим я подошел к Деве и сказал ей, что водоем вполне пригоден для купания и что она может вымыться, пока в ущелье не видно зверей и чудовищ. Тут Наани смутилась, ей не хотелось, чтобы я оставлял ее. Заметив ее терзания, я с поцелуем объяснил ей, что останусь рядом. Я велел ей поторопиться, и Дева повиновалась, прихватив с собой плащ, снятый с моих плеч. Тогда я повернулся к ней спиной и замер, опершись на Дискос.

Наконец моя спутница погрузилась в воду и, приободрившись и согревшись, негромко запела. Вдруг пение оборвалось, и раздался крик. Не думая о ложной скромности, я мгновенно повернулся — в котловине появилась змея. В мановение ока соскочив в воду, я поднял нагую Деву над водой, поставил на берег и укрыл плащом. А потом бросился к змее и торопливым движением Дискоса убил ее, чтобы не скрылась среди валунов. Тварь, оказавшаяся толщиной в мою руку, наверное, вылезла из какой-то подводной норы. Вернувшись к Деве, я взял ее на руки, закутав плащом. Сперва она плакала и трепетала после пережитого испуга, но скоро почувствовала облегчение и вновь готова была смеяться.

Когда радостное расположение духа вернулось к ней, и я успокоился, потому что невероятно испугался, обнаружив Мою Единственную в такой беде.

После, сняв с плеч ранец, я открыл его, и велел Наани съесть две таблетки; она отказалась, если я не составлю ей компанию, и я охотно присоединился к ней, потому что в моем желудке было всегда пусто. Наани радовалась тому, что успела омыться и более не испытывала отвращения к своему телу. А потом мы попили воды.

Когда мы закончили трапезу, она попросила, чтобы я передал ей пояс, который отошел к ней вместе с ножом; изящно перепоясавшаяся, босоногая, она сделалась такой хорошенькой; волосы самым очаровательным образом рассыпались по ее плечам, потому что через ущелье она шла, укрыв их под моим платком, и потому сохранила голову сухой и чистой.

Тут я еще отчетливей вспомнил ее нагую красу; мне и в голову не приходило, что моя Дева может казаться сразу святой и полной всего земного. Потом я никогда не позволял себе вспоминать этот миг, потому что всегда считал, что обязан проявлять мудрость в подобных вещах — и в этом со мной согласится всякий муж, изведавший истинную любовь.