Флинкс был этичным вором, в том смысле, что он крал только у жуликов. И притом только тогда, когда это становилось абсолютно необходимо. Хотя и, наверное, не абсолютно. Но он старался. Его этика носила легко адаптирующийся к требованиям окружающей среды характер. А когда человек живет один и еще не достиг семнадцати лет, в таких вопросах требуется делать определенные скидки.

Можно было бы возразить — если бы Флинкс захотел слушать (событие крайне маловероятное) — что выносить окончательное решение, кто попадает под определение жулика, а кто — нет, есть проявление страшного тоталитаризма. Философ знающе кивнул бы, соглашаясь с этим. Флинкс не мог позволить себе такой роскоши. Его этика диктовалась борьбой за выживание, а не абстракциями. И к его большой чести, он сумел, насколько возможно, оставаться на позициях общепринятой мирской морали. Впрочем, этим он был обязан случаю.

Как правило, свой скромный доход он получал, по большей части, честно. Причина этого заключалась не только в его выборе, но и в обыкновенном здравом смысле. Чересчур преуспевающий вор всегда привлекает нежелательное внимание. В конечном итоге вступает в действие «закон уменьшения отдачи» в применении к преступной деятельности.

Да и дралларские тюрьмы славились своей негостеприимностью.

Хорошие места в городе для демонстрации своих талантов бродячими жонглерами, менестрелями и тому подобными личностями имелись в ограниченном количестве. Некоторые были намного лучше других. То, что он в своем сравнительно малом возрасте сумел обеспечить себе одно из наилучших, являлось данью удаче и стойкости старой Мамаши Мастифф. Она с детства зарезервировала ему небольшой помост рядом со своей лавкой, отгоняя других предприимчивых циркачей криком или выстрелом, в зависимости от случая и силы покушавшегося на место конкурента. Мамаша Мастифф было, конечно, не настоящее имя, но все называли ее именно так. Включая Флинкса. На рынках Драллара настоящие имена и фамилии употреблялись редко. Они плохо помогали поискам и слишком хорошо сборщикам налогов. Поэтому каждого нового обитателя быстро награждали более подходящим именем. Мамаша Мастифф, например, имела поразительное сходство с земной представительницей семейства собачьих того же названия. Имя это дали смеха ради; хотя и приняли с плохой миной, но тем не менее приняли. А ее язвительный характер вполне дополнял физическое сходство.

Флинкс был сиротой. Вероятно, невольным, как и большинство ему подобных. И все же, кто мог сказать что-либо точно, не проходи Мамаша Мастифф в то время мимо загонов для рабов и не взгляни случайно в определенном направлении, она бы никогда и не заметила его. По причинам, которых она так никогда до конца и сама не поняла, она купила его, вырастила, направила учиться ремеслу, как только он достаточно подрос. К счастью, его театральные наклонности обнаружились в очень раннем возрасте, наряду с его другими, довольно своеобразными, талантами. Поэтому проблема выбора ремесла разрешилась сама собой. Он обладал острой, хотя и несколько мрачной, наблюдательностью и поэтому сделался своим собственным наилучшим учеником. Оно и к лучшему, потому что артисты постарше всегда становились в его присутствии нервозней, чем надо бы, и, предпочитая не признаваться в этом, объявили его неподдающимся обучению и предоставили самому себе.

Она также достаточно рано внушила ему, что в Дралларе независимость всегда была чем-то больше, нежели неосязаемой мыслью. Независимость была имуществом, несмотря на то, что ее не положишь в карман или сумку, и поэтому должна цениться как таковое. И все же, когда Флинкс поймал Мамашу Мастифф на слове и переехал жить отдельно, печаль долго не отставала от нее, как новый слой краски. Но она никогда не открывала ему этого из страха проявить слабость. Ни в словах, ни в лице. Его подгоняли любовно, но твердо. К тому же она знала, что для нее смерть может прийти в любое время, и хотела, чтобы это задело его жизнь как можно меньше.

Флинкс снова почувствовал в душе мягкую боль, как от подслащенного зондирования, из-за знания того, что Мамаша Мастифф доводилась ему приемной матерью, а не родной. Отцом его был случай, а наследием — удача. О своих истинных родителях он ничего не знал, равно как и аукционист. В его карточке имелось даже больше пробелов, чем обычно, она не сообщала ничего, даже самой элементарной родословной. Помесь. Это проявлялось в его длинных оранжево-рыжих волосах и оливковой коже. Причина его сиротства навеки останется столь же неясной, как и лица его родителей. Он дал потоку городской жизни войти к себе в мозг и затопить неприятные мысли.

Один турист, более проницательный, чем большинство его собратьев, заметил однажды, что идти через большой центральный рынок Драллара все равно, что стоя в низком прибое давать лизать себя геометрически терпеливым волнам. Моря Флинкс никогда не видел, так что сравнение это оставалось неясным. На Мотыльке вообще было мало морей, и никаких океанов. Только бесчисленные озера ослепительной голубизны, по сравнению с которой лазурь казалась жалким подражанием.

Планета с необычайной быстротой выходила из своего последнего ледникового периода. Быстро уменьшающиеся ледники оставляли ее поверхность словно изрытой оспой сверкающей ляпис-лазурной глади озер, прудов и больших водоемов. Почти ежедневные дожди поддерживали установленный отступающими ледниками уровень воды. Драллару случилось располагаться в исключительно сухой долине, хороший дренаж и отсутствие ливней и, более специфически, грязи являлись одной из главных причин роста города. Здесь купцы могли торговать своими товарами, а ремесленники ставить мастерские, не страшась, что их будет смывать несколько раз в год.

Круговорот воды на Мотыльке также отличался от данного явления на многих других планетах челанксийского типа, в остальном достаточно схожих с родиной Флинкса. Появление пустынь предотвращалось отсутствием настоящих горных хребтов, перегораживающих путь обремененному влагой воздуху. Соответствующее отсутствие океанских бассейнов и общая неровность местности так и не дали шанса возникнуть крупной системе стока воды. Рек на Мотыльке было бессчетное количество, как и озер, но они были по большей части небольшими по длине и объему воды. Поэтому вода на планете распространялась по ее поверхности довольно ровно, за исключением двух больших ледяных шапок на полюсах и остатков крупных ледниковых систем на материках. Мотылек представлял собой Величие Прерии Земли с хвойными деревьями вместо кукурузы.

Полиритмичный речитатив зазывал, торговавших в разнос товарами с тысячи миров, образовывал резкий контраст к сравнительно ровному гомону и ропоту толпы. Флинкс прошел мимо знакомой галантерейной лавки и мимоходом обменялся с ее владельцем короткой тайной улыбкой. Этот почтенный рослый блондин среднего возраста только что закончил продажу пары курток из шкуры дурфарка двум броско одетым инопланетянам… по цене в три раза больше, чем они стоили. В голове Флинкса лениво проструилось еще одно изречение: «Те, кто прибывают в Драллар не готовыми купить шкуру, неизбежно ее покупают».

Подобные вещи не оскорбляли хорошо продуманных этических постулатов Флинкса. Это была не кража. Caveat emptor. Меха и древесное волокно, древесина и воды были Мотыльком. Разве можно украсть семечки у помидора? Продавец был счастлив от своей продажи, покупатели довольны своей покупкой, а выручка все равно пойдет на поддержание города в виде мероприятий по улучшению быта и взяток. Кроме того, любой инопланетянин, могущий себе позволить поездку на Мотылек, вполне мог, черт возьми, позволить себе платить по местным ценам.

Планета эта была по большей части довольно открытой. Правительством служила монархия, атавизм более ранних времен планеты. Историки находили ее странной и изучали ее, туристы считали ее колоритной и снимали ее, и она лишь номинально нагоняла страх на своих граждан. Мотылек внезапно и без подготовки швырнуло в водоворот межзвездной жизни, и он выдержал этот трудный переход довольно неплохо, как быстро выяснили несостоявшиеся заезжие культуртрегеры. Но на планете, где основная масса туземного населения состояла из кочевых племен, следующих за такими же кочевыми стадами, носящих мех животных, выказывавшими редкую драчливость при потере названных мехов, представительное правительство оказалось бы крайне неудобным. А Церковь, естественно, не вмешивалась. Советники даже себя не считали составляющими правительство и, следовательно, и подумать не могли навязывать таковое другим. С демократией на Мотыльке придется подождать, пока кочевники не позволят себя сосчитать, снабдить индексами и ярлыками, занести в картотеки, а это казалось делом далеким-предалеким. Было хорошо известно, что Королевское Бюро Переписи ежегодно публиковало цифры скорее комплиментарные, чем точные.