— Прости, я не хотел перебивать тебя, — вздохнул он.

— Благодарю за извинение, Пит. Ты напомнил мне Джанио… Эти шахты могли бы дать работу и средства к жизни тысячам голодных людей. Некоторые отчаянные головы решили свергнуть нынешнее бразильское правительство и создать новое, которое не было бы марионетками янки… Но заговор провалился. Они были дилетантами. Службы Безопасности США и Бразилии хватала всех подряд. Они схватили и Джанио, хотя он не участвовал в заговоре. Я это знаю точно. Но он был гордый человек, ему не нравилось все это дело с Рудниками, он хотел, чтобы Бразилия была независима, и многие его друзья участвовали в заговоре.

Их повезли в Вашингтон для суда. Я тоже поехала с ними. Меня, конечно, не арестовали, я ехала сама. На них воздействовали наркотиками. Я была уверена, что это докажет невиновность Джанио, но кто-то, кого я никогда раньше не видела, заявил под присягой, что Джанио участвовал во встречах заговорщиков. Я на суде назвала его лжецом. Я точно знала, что Джанио был все это время со мной.

И все же его признали виновным. И убили его. Меня обвинили в соучастии. Но мне дали испытательный срок. Все-таки стране нужны были ученые. Примерно через год на одной вечеринке в Манхеттене я встретила одного из членов суда. Он был пьян и рассказал мне, почему убили Джанио. Психические исследования показали, что он относится к типу людей, весьма склонных к мятежу. Поэтому когда-нибудь он может предпринять какие-либо действия против правительства, и от него лучше избавиться сейчас. Пока он не сделал бомбу или не нашел какую-нибудь из старых ракет, которые еще сохранились в стране и о которых нет никаких сведений в официальных кругах. Он может убить миллион американцев, сказал мне этот член суда. Мой Джанио!

И на следующий же день я ушла сюда. Мне хотелось исчезнуть, умереть… Но вместо этого я пошла к Зиггеру. Ну что же, по крайней мере я могу мстить им.

Она долго сидела неподвижно, затем взяла сигарету и закурила ее, но, сделав несколько затяжек, забыла о ней.

— Прости меня, — прошептал Коскинен.

— Благодарю, — глухо ответила она. — Но теперь я должна извиниться. Мне бы не следовало выплескивать на тебя все свои горести.

— Я думаю, что когда люди имеют власть, они всегда действуют жестоко, если видят угрозу ей.

— Да, без сомнения. Особенно, если эта власть не имеет ограничений.

— А действия Службы Безопасности ограничить нельзя. Хотя защитный экран может сделать ее ненужной. Если сделать большой экран, то он будет надежной защитой от атомных бомб.

Она шевельнулась, как будто вышла из состояния прострации.

— Вряд ли это практически осуществимо, — сказала она. Голос ее был неуверенным, она прикусила губы, но нашла в себе силы говорить. — Особенно, если бомбу тайно собрать и взорвать внутри области, защищенной экраном. К тому же есть и другие виды оружия — химическое, бактериологическое… Не пытайся меня обмануть, Пит. Я ненавижу Маркуса и его Службу Безопасности, но я отдаю себе отчет, что другие страны вряд ли смогли бы поддерживать мир лучше вернее, по-другому. Так или иначе, не это нужно делать, так как любое правительство — монстр без морали и разума. Оно способно истребить половину человечества, лишь бы обеспечить хорошую жизнь себе и своей стране.

— Интернациональная организация…

— Слишком поздно, — вздохнула она. — Кому сейчас можно довериться? Мы создали общество, какое сами хотели создать. Так же как и Бразилия, и Китай. Мы совсем не хотим быть мировыми жандармами, но нам ничего не остается. И я не вижу, как могут быть созданы эффективные мировые полицейские силы без всемирного объединения.

Он посмотрел на свой прибор и вспомнил, как Элькор благословил его в день отправления корабля. Марсиане страдали тогда от задержки замораживания, и Коскинен постарался сократить прощание…

— А мой прибор, — запротестовал он. — Ведь это путь к спасению. Многие из тех, что умерли в атомную войну, погибли не от непосредственного воздействия взрыва, а от его последствий. Защитный экран спасет людей от радиоактивных осадков, ядовитых газов…

— Да, — сказала Вивьен. — Именно поэтому Зиггер хочет заполучить этот экран. Тогда его ничто не остановит. Через десять лет он будет властителем всего преступного и большей части остального мира.

— И мы должны работать на него? — спросил Пит.

— Да. И усовершенствовать прибор. Если этого не сможем мы, то он наймет других инженеров. Кажется, работа эта не очень сложная.

— Нет… я не могу. Я передам все это полиции!

— Это значит Службе Безопасности, — медленно сказала она.

— Да… конечно.

— И директору Маркусу. Хью Маркусу. Представляешь, что он тогда сделает? Ты вспомни Джанио.

Коскинен стоял, не двигаясь. Она безжалостно продолжала, и Коскинен понимал, что она говорит это не потому, что знает о мониторе, о том, что за ними наблюдают.

— Если не Маркусу, то кому-нибудь еще. Ты просто не хочешь подумать о последствиях! Неуязвимость! Дай ее любому от Маркуса до Зиггера или диктатора Китая… Дай любому, кто имеет власть над людьми, неуязвимость, и эта власть станет свободной от всех сдерживающих факторов, она станет неограниченной. И тогда… Я бы предпочла отдать неуязвимость Зиггеру, — закончила она.

Губы ее были плотно сжаты. Она взяла еще сигарету и махнула рукой.

— Все, что он хочет, это возможность грабить. Ему не нужны души людей.

Коскинен проснулся. Что это было?

Может быть, ничего. Сон, из которого он бежал прежде, чем тот стал слишком зловещим, пугающим. Вечером он выпил снотворное, но его действие, наверное, кончилось. Часы показывали 4.15. Он лежал в полной темноте и тишине, если не считать легкого шума вентиляторов. Эти толстенные стены были эффективными звукоизоляторами. И если они пропускали звук, значит, он действительно был громким.

Он повернулся на бок и попытался уснуть снова, но сон уже не шел к нему. Все, что сказала ему Вивьен, ее тон, ее состояние, подействовали на него больше, нежели он думал.

«Я многого не знал. Мое детство прошло в стенах закрытой школы. Я никогда не встречался лицом к лицу с реальностью. Конечно, наши учителя не обманывали нас. Они предупреждали нас, что жизнь трудна, что на свете существуют бедность, невежество, алчность, тирания и ненависть… Но теперь я понимаю, что они сами лишь по-детски разбирались в хитросплетениях жизни. Свои политические взгляды они получили готовыми из официальных источников. Они были так загружены работой, что не могли отвлекаться ни на что другое.

Мне следовало выйти в мир вместе с остальными школьными товарищами, и тогда я мог бы многое узнать о реальной жизни. Но я предпочел сразу улететь на Марс. А теперь я вернулся, и суровая правда встала передо мной. Не постепенно, чтобы я мог привыкнуть, приспособиться, а внезапно и неизбежно. В полный рост. Мне бы хотелось не знать всего этого».

«Но где же правда? — тревожно подумал он. — Кто прав? Где выход, если он есть?»

Весь день он находился в подавленном состоянии, работая с Вивьен над прибором. Но работа была далека от завершения. Требовалось еще много времени. У него, казалось, не было иного выбора, кроме как подчиниться Зиггеру. Он лежал в постели и, сжимая кулаки, думал: «Мне слишком часто приходится подчиняться обстоятельствам. Не пора ли действовать самому?»

Но цепь и диск со взрывчаткой на шее держали его, словно якорь. Может, со временем ему удастся сделать что-нибудь такое, что послужит экраном для команды взрыва диска. Может быть. Но не скоро. А пока ему придется подчиняться, ждать своего шанса…

Раздался глухой грохот. Пол отозвался резонирующими колебаниями.

Он соскочил с постели. Сердце едва не выпрыгивало из груди. Может, это сирена? Нащупав выключатель, он включил свет и бросился к двери. Разумеется, закрыта. Он приложил ухо к двери: крики, топот ног… Да, это сирена, воющая где-то в подземелье.

Коскинен включил телефон. Никто не отозвался. Отключены вспомогательные аппараты или повреждена центральная сеть? Каменные стены вновь потряс грохот.