Факт тот, что 1 февраля 1853 года Александр Политковский умер. Тело его еще не было предано земле, как вдова покойного и его племянник принялись прятать особо ценные вещи по знакомым и отдавать их в заклад. Не иначе — догадывались о скорой конфискации… Когда следователь позже спросил госпожу Политковскую, зачем она пыталась заложить вещи в ссудную кассу и в «компанию для хранения и залога громоздких недвижимостей», вдова на голубом глазу бодро отрапортовала, что, дескать, ей предстояло везти тело покойного мужа для свершения похоронного обряда в Ярославскую губернию, страшно было ценности оставлять в квартире на наемную прислугу…

3 февраля 1853 года коллежский советник Тараканов, начальник счетного отделения, явился на квартиру генерал-адъютанта Павла Николаевича Ушакова (председателя «инвалидного комитета») и рассказал о возникших проблемах. 4 февраля Ушаков поставил в известность Николая 1, который, говорят, был настолько шокирован чудовищным цинизмом Политковского, что даже сказал: «Конечно, Рылеев и его компания никогда бы так со мной не поступили»… Царь в тот же день повелел провести «строжайшее расследование о весьма важных беспорядках и злоупотреблениях…» А чего там расследовать-то было? Политковский, словно желая облегчить труд следователей, оставил Рыбкину конверт на имя Тараканова, в котором лежала записка: «Сим свидетельствую, что в разное время взято мною взаимообразно от И.Ф.Рыбкина 900 тысяч рублей серебром. 8 июля 1851 года». Дальнейшее было, как говорится, делом техники — пошли допросы, вскрылись фальшивые ведомости… Бывшего казначея, надворного советника Рыбкина подвергли «гражданской смерти» — с лишением орденов, чинов, знаков отличия, всех прав состояния и сослали в Сибирь. Коллежского советника Тараканова и титулярного советника Путвинского разжаловали «в рядовые без выслуги с определением на службу по распоряжению инспекторского департамента». Все имущество у семей великолепной четверки конфисковали. В общем, справедливость вроде бы восторжествовала, но Политковский лично — убежал от наказания на тот свет.

Александр Гаврилович стал в истории питерской коррупции фигурой одиозной, эталоном безнравственнейшего, омерзительнейшего чиновника, который не стеснялся красть деньги не у кого-нибудь, а у инвалидов! Много позже у Политковского найдется изрядное количество последователей — в конце XX в. в Ленинграде-Петербурге наступит настоящая вакханалия в расхищении так называемой гуманитарной помощи с Запада. Очень многие питерские чиновники сделают себе стартовый капитал для последующего бизнеса именно на обкрадывании пенсионеров, инвалидов и сирот, которые этой гуманитарной помощи так и не дождутся. И появятся должным образом зарегистрированные мошеннические фирмы в невероятных количествах, и «кидально-отмывочные» банки, и липовые инвестиционные фонды… Чиновники, которые будут регистрировать все эти организации, создаваемые специально для обмана и обворовывания населения — позже только разведут руками. Кто же, дескать, знал, что бизнесмены окажутся либо мошенниками, либо «запрограммированными» банкротами. Вот только личное материальное благосостояние армии питерских чиновников конца XX века почему-то вырастет до неправдоподобных сказочных масштабов…

Но об этом — речь впереди, а что касается «дела Политковского»… Летом 1853 года в Петербурге наступило лихое времечко: по всем департаментам и канцеляриям пошли беспощадные ревизии, следы казнокрадства искали повсюду, бухгалтеры и казначеи сходили с ума от страха, а сиятельные коррупционеры, тайные кавалеры «Ордена Меншикова» затаились, как крысы в норах. Им нужно было переждать очередную кампанию «борьбы с коррупцией» — и они ее пережили. Осенью 1853 года началась крымская война, доведшая Россию до полного кризиса… Николай 1, по одной из версий, отравился, не выдержав позора поражения — поражения, во многом предопределенного размахом российской коррупции, и, прежде всего, конечно, коррупции столичной, питерской…

Унаследовавший от Николая 1 трон Александр II был царем либеральным, царем-освободителем. Этот несчастный человек, за которым с упорством параноиков гонялись террористы-народовольцы, сделал многое для России — отменил крепостное право, инициировал военную, административно-полицейскую, судебную реформы… В обществе повеяло демократией и гуманизацией и, как непременное следствие либерализации — подняла голову коррупция. Это, к сожалению, вечная проблема: многие неглупые люди считают, что расцвет оргпреступности и коррупции является своего рода платой, которую демократическое общество вынуждено платить за удаление от монстра тоталитаризма. Мысль спорная, безусловно…

Не успев толком еще позабыть железную руку Николая, сиятельные коррупционеры вылезали из нор и оглядывались, а оглядевшись — понимали: можно, наконец-то можно…

У Александра II был личный друг, граф Адлерберг, а у графа была любовница Мина Буркова — эта дама широко пользовалась своим положением и без зазрения совести торговала чинами и наградами. Например, князь Оболенский купил через Буркову себе чин гофмейстера. По всем подрядам, которые заключались министерством двора, подрядчики обязаны были делиться с министром, графом Адлербергом. Княгиня Юрьевская, морганатическая супруга Александра II, устраивала по сходной цене карьеры многим чиновникам, она же помогала крупным коммерсантам добиваться концессий на строительство железных дорог. Брат Александра II, великий князь Николай Николаевич за хлопоты по предоставлению концессии «своему» человеку, получил на лапу 200 тысяч рублей. Да и сам царь… Говорят, он отдал крупный заказ через министра путей сообщения заводам капиталиста Мальцева с одним условием — чтобы фабрикант выплачивал ежегодно крупную сумму своей бывшей супруге, которая, кстати, была приятельницей императрицы. Любопытно, что после того, как бомбисты взорвали-таки царя-освободителя и на месте его гибели было решено воздвигнуть храм Спаса-на-крови, сынок покойного императора Владимир Александрович использовал строительство собора для своего личного обогащения, и его «курирование» проекта обошлось государственной казне втрое дороже против первоначально представленной сметы.

Ну, а мышки, как известно, смотрят на кошку. И если на верхах творились такие веселые дела, то более мелким чиновникам просто грешно бы было не воровать. В 1864 году скандал грянул не гденибудь, а в святейшем Синоде. До марта 1864 года при этом заведении существовали два управления — духовно-учебное и духовно-хозяйственное, каждое из которых имело особую кассу. 7 марта 1864 года кассы решено было слить в одну, чтобы ими было легче управлять. При ревизии документов духовноучебного управления контролер хозяйственного управления Виноградов с удивлением натолкнулся на некоторые странные статьи расходов — например от 28 марта: там значились десять отдельных статей, на которые было потрачены 75 тысяч 931 рубль. Деньги предназначались на строительство различных учебных заведений духовного ведомства. Однако никаких донесений из тех мест, куда были посланы деньги, не поступило. Хозяйственное управление навело справки и оказалось, что никто никуда никаких денег не посылал, а расписка приемщика почтового ведомства — грубая фальшивка, ордера, за подписью директора — фиктивны…

Казначей Яковлев раскололся на первом же допросе. Из его показаний вытекало, что директор Иван Гаевский начал брать деньги из казначейства сразу же после своего вступления в должность директора в 1857 году. И в результате «назанимал» 46 тысяч рублей, при этом выдавая всякий раз расписку Яковлеву в получении денег. Сам же Яковлев взял всего 30 тысяч, которые отдал купцу Борову «чтобы пустить в оборот, приобрести значительную сумму и покрыть недостачу». Интересно, что подельники скрывали недостаток денег в кассе с трогательной простотой — господин Гаевский (между прочим, тайный советник) каждый раз при ежемесячных ревизиях брал себе для счета именно ту пачку, в которой денег недоставало — а он входил в ревизорскую группу. Позже, понимая, что казнокрадство может вскрыться, Гаевский придумал, на что списать украденные деньги. Именно господин тайный советник дал Яковлеву распоряжение отправить фиктивные предписания в разные епархии. При этом директор отобрал у казначея свои старые расписки, но предусмотрительный Яковлев, опасаясь, что исчезнут все доказательства участия Гаевского в подлогах и кражах, сохранил бумагу, на которой рука директора оставила автограф, а именно, семь предписаний для перевода денег. Эту бумагу в запечатанном конверте достойный казначей отдал для хранения своему брату. Любопытно, что допрошенные на судебном разбирательстве 26 свидетелей все как один охарактеризовали господина Яковлева как честнейшего, очень религиозного человека, достойного всяческого уважения. Такой репутацией Яковлев пользовался у всех начальников, у которых служил.