– Ну, баста, – сказал Санди. – Господа, после такой ночи недурно было бы подкрепиться. Милости прошу ко мне наверх: мои бездельники найдут, что собрать на стол. Вот тебе твое колечко, Касси. Прости, что пришлось его одолжить. Оно оказалось счастливым, видишь!

Я незаметно подтолкнула его к выходу. Я знала, что дон Фернандо вспомнит о том, что могло бы стать его козырем, и не хотела, чтобы это произошло при посторонних.

Зевак, толпящихся у стола с крупной игрой, еще хватало, несмотря на поздний (или ранний) час.

В номере Флавия прикорнула прямо на диване, укрывшись моей кашемировой шалью. Я рухнула на нее без сил и почти без сознания:

– Скорее ослабь мне шнуровку, иначе я умру!

В обморок падать было не время. Для свежести плеснула в лицо холодной водой, и, не стучась, зашла в соседнюю комнату, где невыспавшиеся камердинеры наспех накрывали стол с бутылками и холодными закусками, и откуда-то со стороны тянуло запахом такого кофе, что кружилась голова.

Санди радушным хозяйским жестом приглашал гостей к столу. Пятеро мужчин как раз усаживались, когда я появилась из боковой двери и привычным движением заняла галантно подставленный стул по левую руку молодого англичанина.

Едва устроившийся на своем месте сеньор Лопес вскочил с видом негодования:

– Господа, это нарушение всех правил!

– В чем дело, сударь? – осведомился Санди.

– В том, сударь, что невозможно черным и белым сидеть за одним столом: это оскорбление нашей расы. Федерико, я не понимаю, разве тебя это не трогает?

Англичане могут думать об этом что угодно, но мы – испанцы, и это задевает наше достоинство.

– Я считаю, кузен, что в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Что бы я ни думал на этот счет, я промолчу и тебе посоветую сделать то же самое.

– Но эта черная – она преступница! Да, я купил ее, не зная, что она краденая.

Но знаете, господа любезные, при каких обстоятельствах она сбежала из моего дома?

Размозжив двумя пулями голову тетке моей жены, между прочим, Федерико, она была твоей теткой тоже!

– Я думаю, дружище, – отвечал Суарес, – что тебе до костей этой старой шлюхи ровно столько же дела, сколько и мне, – то есть ровным счетом наплевать. Ты бесишься по поводу проигрыша – второго карточного краха в твоей жизни. В первый раз тебя выручила своим приданым Белен, получив за это годы измен и унижений.

Теперь ты цепляешься к Сандре, словно она чем-то виновата перед тобой. Успокойся и сядь, ты не у себя дома. У нас есть дела, подлежащие обсуждению.

Уже стало совсем светло – свечи убрали, и хорошо можно было разглядеть, что щеки, лоб, уши дона Фернандо багровели, как кумач, и что его трясло, когда он опускался на свой стул.

Лакей разлил в шесть стопок коньяк.

Санди сказал:

– Пьем за женщин. За удачу – прекраснейшую из всех женщин, и за женщину, в чьем лице удача присутствует за нашим столом, – за несравненную королеву Кассандру.

Осушив стопку, поставил на стол и поторопил единственного из гостей, не последовавшего его примеру:

– Пейте, дон Фернандо! Понимаю, вы имеете основания считать, что удача покинула вас. Может быть, оттого, что вы сами не хотели с ней сесть за один стол? Тем не менее, удача иногда догоняет тех, кто от нее отворачивается. Я имею к вам одно предложение, и сочтете ли вы его для себя подходящим – ваше дело.

Солнце меж тем поднималось – окна выходили на юго-восток, ставни были открыты, и первые лучи, еще почти горизонтальные, заиграли на зеленых листьях махагуа, освежили потускневшие краски на вещах и лицах. Наступило утро – утро двадцать третьего марта тысяча восемьсот тридцать седьмого года, и какое же чудное было утро!

– Я знаю биографию этой женщины намного лучше вашего, – продолжил Санди, – и то, что вы сказали, для меня отнюдь не новость. Я согласен с капитаном, который считает, что вы волнуетесь больше из-за проигранного состояния, чем из-за дальней родственницы, погибшей давным-давно из-за собственной подлости. Я предлагаю вам откровенную сделку.

Эта женщина поселится здесь, на вашем острове, с этим она приехала сюда. Вы случайно попались на дороге (ничего себе случайно! – подумали, наверно, все мы разом), и в этом я вижу перст судьбы и госпожи Удачи. Забудьте все, что вы знали об этой женщине, и я забываю о том, сколько вы мне сегодня проиграли.

– А если нет? – спросил кабальеро.

– Не вам объяснять, сеньор, что означает неуплата карточного долга и что это влечет за собой. Для вас это в любом случае будет катастрофа! Дон Энрике сейчас возьмет бумагу и перо и в два счета напишет соответствующее соглашение. Вам останется только поставить подпись.

Словно из-под земли выросший лакей подал бумагу и письменный прибор, Энрике зашуршал пером по бумаге и, закончив, с едва скрытым выражением брезгливости на лице подал документ своему отцу.

– Прочтите и подпишите, сеньор.

Тот все еще медлил.

– Давай, дружище! – хлопнул родственника по плечу дон Федерико. – Впервые ли тебе прятаться под юбками?

Санди напрягся, ожидая, что в кого-то полетит чернильница или пресс-папье, но издевка оказала обратное действие. Кабальеро сморщился как-то по-стариковски, быстро поставил свою подпись и отодвинул бумагу.

– Полагаю, вы не обидитесь, если я вас покину? – спросил он. – Право, мне стоит отдохнуть после такой встряски.

Откланялся, взял шляпу и ушел. Больше я его не видела ни разу.

Дон Федерико сказал:

– Я устал не хуже моего драгоценного кузена. Может, нам завалиться отдохнуть прямо здесь? Я не уверен, что в силах доехать до дома.

Мне, однако, не терпелось увидеть своих и рассказать о полной победе. Что такое, право, бессонная ночь – тоже невидаль в нашей жизни! Только выпить наскоро чашечку кофе и…

Бряк! – только и успела сказать перед смертью белоснежная фарфоровая кофейная пара, падая из моих рук. Я со странным изумлением и интересом наблюдала, как медленно и беззвучно разлетаются по каменному полу осколки блюдечка и чашечки величиной с наперсток, а потом – так же медленно и беззвучно опустилась на пол сама.

Очнулась от холодной воды, которую мне брызгали на лицо. В стороне толпились мужчины, а Флавия хлопотала возле меня, бурча про себя:

– Ишь ее, все как есть белые повадки переняла, ну а теперь давай, падай в обморок, а то без этого леди не леди!

– Успокойся, голубушка, – отвечала я ей, – не хочу я быть леди, и будь я проклята, если когда-нибудь еще добровольно дам затянуть себя в корсет. Ради самой Йемоо, дайте переодеться, а потом я согласна хоть подраться с самим чертом.

После хорошей драки или того, что по напряжению сил можно к таковой приравнять – так легко рассмешить всех, кто в ней участвовал! Хохот за боковой дверью не утихал все время, пока я переодевалась. С каким наслаждением я содрала оковы из китового уса! И тяжелые жемчуга, оттянувшие шею. Я надела легкое шелковое, голубое с цветами платье, обмотала голову пунцовым тюрбаном. И только было хотела завязать на шее волосяное ожерелье Ма Обдулии, как заметила вдруг, что самое маленькое и бледное зерно в нем треснуло наискосок и едва держится на плетеном шнуре.

Когда мы всей компанией сошли вниз и ждали, пока слуга пришлет извозчика, я сказала капитану:

– Пошлите сегодня к сеньору Лопесу кого-нибудь узнать, как он. Он не умеет сносить поражений, и тут в счет не только карточный проигрыш!

Федерико выслушал и… забыл. Вспомнил только тогда, когда мы, проспав до самого обеда, поднялись и приводили себя в порядок, – и отправил лакея. Посыльный вернулся к десерту и объявил, что дона Фернандо сегодня, поутру, почти сразу после возвращения из клуба, хватил удар… и что доктор говорит, что мало надежды на выздоровление.

– Бог ему судья, – сказал дон Федерико. – Может быть, он и не умрет, но жить ему уже незачем.

Он умер, не приходя в сознание, два дня спустя.

Простит нас бог, что мы не слишком думали о нем в тот день. Нам оставались некоторые очень приятные дела.