– Добро пожаловать, сеньор, пришли посмотреть на нашего карапуза?

– Придурок, – процедил дон Фернандо сквозь зубы. – Ты еще скажи, что он твой.

– Да как сказать, сеньор, – заметил Гром, продолжая ухмыляться. Сандра ведь моя жена, так? Ну, значит, чей бык ни прыгал, а телята наши. Жена, покажи малыша!

Я как раз меняла мокрую постель в колыбельке. У дона Фернандо, следившего за малышом со смесью любопытства и недоумения, вдруг полезли на лоб глаза.

– Что это? – спросил он, трогая пятна на спинке пальцами левой руки.

– Наследственное, сеньор, у меня такие же на спине.

Молча он ожег меня глазами, повернулся и вышел. Больше сеньор к нам не заходил и заговаривать со мной не пытался.

Донья Умилиада расценила появление на свет белого младенца как предвестие катастрофы.

– Ты беспечна и доверчива, моя дорогая. Если твой беспутный муж вздумает объявить своим сыном этого мулата, тебя ожидают огромные неприятности. Это чревато упреками в бесплодии, угрозой развода, которого ты на самом деле не хочешь, хоть и сама пугала им мужа, и многими потерями.

Но племянница в ужас не впадала.

– Ну что! Я бы даже не возразила, слова бы не сказала, вздумай он это сделать, хотя бы из любопытства поглядеть на его выражение лица при этом. Но, по-моему, тетушка, напрасны ваши волнения. Мой муж сумасброд, однако никогда он не осмелится официально заявить об этом своем отцовстве. Поверьте мне, я хорошо его знаю и знаю, о чем говорю.

Тогда тетушка решила поведать свои сомнения инстанции более высокой. Она просидела весь вечер за письменным столом, и наутро кучер Дионисио отправился в почтовую контору в Карденас, прихватив в карман обширное послание на имя дона Фульхенсио Суареса в Гавану.

Между тем сеньора просила меня бывать в доме чаще и для этого переселила со всем семейством в помещение для прислуги. В моей прежней каморке разобрали одну из стен, так что помещение увеличилось вдвое, плотнику Мартину срочно заказали мебель в новое жилье, в том числе кровать в восемь фунтов длиной. Старик посмеивался, записывая размеры – "знаем, для кого!" Очень скоро мы устроились не без удобства.

Сеньора сама крестила мальчика и назвала его Энрике.

Когда ребенку исполнился месяц, мы с Обдулией сделали ему татуировку, обведя запястья и руки двумя рядами точек, по шестнадцать в каждом ряду; а за левым ухом, в месте, которое еще не прикрывал младенческий пушок, но которое потом должно было надежно скрыться под волосами – символ священного молота Шанго.

Оберегающие знаки мы делали едва видными, чтобы лишь знающий человек мог разгадать смысл этих меток.

В это время я уже начинала исполнять кое-какие работы по дому, а чтобы Инфант (так сеньора именовала крестника) не оставался один, к нему приставили нянькой одну из дочерей мулатки Луисы, десятилетнюю вертихвостку Фе. Ну, конечно, и мне разрешалось в любое время наведываться в пристройку, чтобы покормить малыша или просто на него посмотреть. Я пользовалась большими привилегиями и могла бы вовсе не работать еще долго, если бы хотела. Однако негры завистливы на подобные вещи; а я не хотела, чтобы мне завидовали.

Прошло несколько неторопливых недель, прежде чем события получили продолжение. В Санта-Анхелику прибыл подтянутый, молодцеватый лейтенант жандармской службы Федерико Суарес, двоюродный брат сеньоры, так же как и она, внук главы рода Фульхенсио Суареса.

Ни от кого не укрылось, с какой радостью сеньора встречала кузена, хотя и знала о его "официальной миссии". Глава семь послал его разобраться на месте в подробностях происшествия, описанного вдовушкой – штатным осведомителем. Со слов нянюшки Саломе я знала, что сеньора, оставшись сиротой в раннем детстве, воспитывалась в доме деда, а точнее – в семье своего дяди, вместе с его сыновьями. Донья Белен и дон Федерико были почти ровесники; всем бросалось в глаза их фамильное сходство – люди со стороны считали их родными братом и сестрой, но сведущая Саломе утверждала, что оба они были копией деда Фульхенсио и в детстве на маскарадах, случалось, путали свои сходством гостей. Оба были небольшого роста, хорошо сложены, смуглы, черноглазы, черноволосы.

Потом я узнала, что к сходству фамильных черт добавлялись общие черты характера, таких как неробкость, упорство, решительность в действиях, живой ум и пренебрежение к условностям общества в тех случаях, когда общество об этом не могло узнать.

Я обратила на дона Федерико внимание, когда он самолично препровождал на конюшню свою редкостной красоты гнедую пару, выпряженную из коляски. Он дружески приветствовал Факундо, и тот расплылся в улыбке гостю навстречу.

– Мы знались еще в детстве, – говорил мне после Гром. – Он не чета нашему хозяину! Он еще спросил: что, из-за твоей жены заварился весь тарарам? Неужто впрямь так хороша?

– Ну и что ты сказал?

– Сказал – главное, что моя; а там кому что нравится. Он посмеялся и пообещал разобраться во всем по справедливости. Старый Фульхенсио ему доверяет, а у них в семье все будет так, как скажет дед. От дона Федерико много зависит в том, что решат делать с ребенком. Но поскольку он в большой дружбе с сеньорой, а сеньора не захочет тебя давать в обиду, я думаю, что все обойдется.

В тот же день сеньора просила подать кофе в кабинет, а потом туда же принести ребенка. Я принесла корзину со спящим мальчиком (на удивление спокойный был малыш) и хотела было уйти, но она велела мне "стоять у входа, слушать и помалкивать, потому что это тебя тоже касается".

На диване и креслах сидели хозяева, тетушка и гость. Гость с интересом смотрел на ребенка, на меня, на сеньора:

– Итак, Фернандо, перед нами находится воочию и во плоти одна из твоих глупостей. Что ты собираешься делать?

– Дать свою фамилию.

– Хорошо, но не достаточно. Как я понял, мать ребенка крещена и имеет метрику с фамилией Лопес… а, кстати, не могли бы вы рассказать, откуда девчонка взялась?

– С рынка, – поджав губы, ответила вдовушка.

– Позвольте мне, – попросила сеньора. Она изложила историю внятно и правдоподобно, но по-своему. Обдулия даже не упоминалась, роль самой сеньоры сводилась к укрывательству тайных свиданий, и все произошедшее приписывалось магической силе моей скромной особы.

Дон Федерико с меня глаз не сводил, словно сам был уже зачарован. А я изучала его самого – движения, выражения глаз и голоса, одной мне видимые цветовые оттенки и переходы. Дон Федерико не был прост, но я его поняла. А главное, я заметила, что он тоже кое-что понял во время нашего безмолвного разговора… и что без последствий эта перестрелка глазами не останется.

После долгих объяснений вердикт был вынесен. Официально ребенком Фернандо Лопеса мой сын не признавался, и это, на мой взгляд, было к лучшему. Он получает статус свободного цветного со всеми соответствующими документами. Малыша оставляли при мне до тех пор, пока не подрастет. Затем его отправят в дом Суаресов в Гавану, где дадут образование и приставят к какому-нибудь делу.

Решение устроило всех, кроме вдовушки. Но она до поры оставила свое мнение при себе.

Тем же вечером, готовя сеньору ко сну и сплетничая о перипетиях минувшего дня, я незаметно навела ее на мысль спросить:

– Сандра, как тебе показался мой кузен?

– Он человек сильный и мужественный, из тех, на чье слово можно положиться. Он очень неглуп. Он мог бы стать святым, если бы пошел в монахи. Но он предпочел карьеру… а также возможность наслаждаться жизнью в самой полной мере, какую позволяют приличия, или вовсю, когда никто не видит.

– Точно! – отвечала сеньора. – Откуда ты это узнала?

– Я же хоть и плохонькая, но колдунья…

– Что еще ты о нем скажешь?

– Он был бы для вас самым лучшим мужем и отцом ваших детей.

Она ответила не сразу.

– Что толку об этом говорить? Меня отдали замуж в пятнадцать, ему шел четырнадцатый. А теперь поздно. Он, правда, до сих пор не женат, но это дела не меняет.

– Даже если бы он был женат, он оставался бы вашим самым близким другом. Или нет?