– Мне очень неприятно говорить вам это, док.

Схватив трубку и откашлявшись, я в полном недоумении воскликнула:

– Марино?

– Да, – ответил он. – У меня плохие новости.

– Где вы? – тут же спросила я, не отрывая глаз от номера на экранчике.

– В Ист-Энде, и снег тут сыплет как окаянный, – ответил Марино. – У нас труп. Женщина, белая. На вид обыкновенное самоубийство при помощи угарного газа, машина в гараже, шланг прикреплен к выхлопной трубе. Однако кое-какие детали кажутся весьма странными. Я считаю, вам хорошо бы подъехать.

– Откуда вы звоните? – спросила я настолько требовательно, что он, похоже, несколько растерялся. Я чувствовала, что он удивлен.

– Из дома покойной. Только что вошел. И тут еще кое-что. Дом открыт. Задняя дверь не заперта.

Я услышала стук гаражной двери.

– О Господи. Марино, не кладите трубку, – сказала я, вздохнув с облегчением.

Вслед за стуком закрывшейся кухонной двери я услышала хруст бумажных пакетов.

Прикрыв рукой трубку, я крикнула:

– Люси, это ты?

– Нет, снежная баба. Ты только посмотри, какой валит снег. Жуть!

Взяв ручку– с бумагой, я сказала Марино:

– Имя покойной и адрес?

– Дженнифер Дейтон. Два-один-семь, Юинг.

Имя мне ничего не говорило. Юинг находился неподалеку от Уильямсбург-роуд, в сторону аэропорта, в незнакомом мне районе.

Люси вошла в мой кабинет уже в тот момент, когда я собиралась положить трубку. У нее было румяное от мороза лицо, радостно искрящиеся глаза.

– Ну где тебя носило? – сорвалась я.

Улыбка тут же исчезла с ее лица.

– Да так, по всяким мелочам.

– Ладно, потом поговорим. Мне нужно ехать. Меня вызывают.

– Какие еще новости? – пожав плечами, уже с раздражением сказала она.

– Прости. К сожалению, люди не советуются со мной насчет того, когда им умирать.

Схватив пальто и перчатки, я поспешила в гараж. Заведя мотор, пристегнувшись и включив отопление, я стала смотреть по карте, куда мне ехать, и совершенно забыла открыть дверь гаража. Замкнутое пространство невероятно быстро заполняется дымом.

– Черт возьми, – строго отчитала я себя по поводу своей рассеянности и быстро открыла гаражную дверь.

Очень просто умереть, отравившись выхлопными газами автомобиля. Молодые влюбленные парочки на задних сиденьях машин с включенным двигателем и отоплением, погружаясь в сладкий сон в объятиях друг друга, так больше и не просыпаются. Самоубийцы превращают машины в небольшие газовые камеры и предоставляют другим решать их проблемы. Я забыла спросить у Марино, жила ли Дженнифер Дейтон одна.

Снежный покров достигал уже нескольких дюймов, и ночь от снега становилась светлее. У себя в районе я не встретила ни одной машины, было их очень мало и на центральном шоссе. Мысли беспорядочным хороводом кружились у меня в голове под непрекращающуюся рождественскую музыку, звучавшую по радио, и от каждой из них мне было страшно. Дженнифер Дейтон звонила мне по телефону и вешала трубку, или с ее аппарата звонил кто-то другой. И вот она мертва. Эстакада делала поворот над восточной частью города, где железнодорожные пути пересекались, как наложенные на тело швы, и бетонные автостоянки поднимались выше большинства зданий. Станция «Мэйн-стрит» выросла на фоне молочного неба с поседевшей от мороза черепичной крышей, часы на ее башне напоминали мутный глаз циклопа.

Я медленно миновала обезлюдевший торговый центр на Уильямсбург-роуд и, немного не доезжая округа Энрико, нашла Юинг-авеню с ее маленькими домиками и грузовичками или американскими машинами старых моделей перед ними. Возле номера двести семнадцать по обеим сторонам улицы и на подъезде к дому стояли полицейские машины. Пристроившись за «фордом» Марино, я взяла свой медицинский чемоданчик и пошла до конца грунтовой дорожки по направлению к дому, где светился, как рождественское украшение, гараж для одной машины. Вход был открыт, вокруг обшарпанного «шевроле» толпились полицейские. Марино сидел на корточках возле задней дверцы со стороны водителя и рассматривал кусок зеленого поливального шланга, тянувшегося от выхлопной трубы через частично открытое окно. Салон машины был весь в копоти, в холодном сыром воздухе чувствовалась вонь газа.

– Зажигание все еще включено, – сказал мне Марино. – В машине кончился бензин.

Женщине на вид было лет пятьдесят или около шестидесяти. Она сидела за рулем, завалившись на правый бок, открытые участки кожи на шее и руках – ярко-розового цвета. Засохшие пятна крови виднелись на коричневатой обшивке кресла под ее головой. С того места, где я стояла, мне не было видно ее лица. Раскрыв свой медицинский чемоданчик, я достала оттуда химический термометр, чтобы измерить температуру в гараже, и надела хирургические перчатки. Я спросила молодого полицейского, не мог бы он открыть передние дверцы машины.

– Мы как раз собирались заняться их обработкой, – сказал он.

– Я подожду.

– Джонсон, займись отпечатками на дверных ручках, чтобы док могла попасть в машину. – Он внимательно посмотрел на меня своими темными латиноамериканскими глазами. – Кстати, я Том Люцеро. У нас тут маленькая нестыковка. Начнем с того, что мне не нравится кровь на переднем сиденье.

– Насчет этого можно дать несколько предположительных объяснений, – сказала я. – Одно из которых – так называемый посмертный выдох. Он немного прищурился.

– При агональном отеке легких начинается кровотечение из носа и рта, – объяснила я.

– А-а. Но такого, как правило, не бывает, пока человек не начнет разлагаться, да?

– Как правило.

– Исходя из того, что нам известно, эта леди умерла, может быть, не больше чем двадцать четыре часа назад, и здесь такой холод, как в холодильнике морга.

– Да, действительно, – согласилась я. – Но если у нее работало отопление, плюс горячие выхлопы, в машине должно было быть довольно тепло до тех пор, пока не кончился бензин.

Марино всматривался внутрь сквозь закопченное окошко и сказал:

– Похоже, что отопление включено до отказа.

– Другой вариант, – продолжала я. – Потеряв сознание, она стала падать и ударилась лицом о руль, о панель управления или о сиденье. У нее могло начаться кровотечение из носа. Она могла прикусить язык, рассечь губу. Я не могу сказать, пока не осмотрю ее.

– Ну, хорошо, а посмотрите на ее одежду, – сказал Люцеро. – Весьма необычно, что она вышла на холод, пошла в холодный гараж, приделала шланг и села в холодную машину в одном халате.

Голубой халат по щиколотку, с длинными рукавами был из какого-то тоненького синтетического материала. У самоубийц нет какого-то определенного принципа одеваться. Было бы вполне разумно для Дженнифер Дейтон надеть теплую куртку и обувь, прежде чем выходить на улицу студеным зимним вечером. Однако, если она собиралась расстаться с жизнью, она знала, что недолго будет чувствовать холод.

Полицейские разобрались с дверцами машины. Я посмотрела на термометр. В гараже было около минус двух.

– Когда вы сюда приехали? – спросила я у Люцеро.

– Где-то около полутора часов назад. Разумеется, здесь было теплее, до того как мы открыли дверь, но не намного. Гараж не отапливается. Да и капот был холодный. Думаю, что и бензин кончился, и аккумулятор сел за много часов до того, как нас вызвали.

Когда дверцы были открыты, я сделала несколько фотографий, прежде чем подойти с другой стороны и посмотреть на голову покойной. Я пыталась ухватиться хоть за какую-то деталь, хоть за какую-то искорку, мелькнувшую а памяти. Но все было тщетно. Я не знала Дженнифер Дейтон. Я никогда прежде с ней не встречалась.

Ее осветленные волосы у основания были темными и крепко накрученными на маленькие розовые бигуди, несколько из которых раскрутились. Она была очень полной, но по ее тонким чертам лица я могла предположить, что когда-то она, возможно, считалась довольно привлекательной. Ощупав ее голову и шею, я не обнаружила ни трещин, ни переломов. Я дотронулась тыльной стороной ладони до ее щеки, затем попыталась перевернуть тело. Оно уже окоченело, кожа с той стороны лица, которой покойная лежала на сиденье, была бледной и пузырчатой от жара. Не похоже, чтобы ее тело переносили после смерти, и кожа не белела при нажатии. Она была мертва по меньшей мере часов двенадцать.