На работу он все же опоздал на несколько минут, точнее, задержался, как обычно говорят про начальство, что людям такого масштаба в вину никогда не ставится. Да и, собственно, упрекнуть его никто не мог — заместитель директора был приятель, в одной цепочке они, как альпинисты в связке, шли к вершинам науки. А директора недавно проводили с почетом на пенсию, и место его пока что пустовало, искали подходящую кандидатуру.

Порученец уже сидел в кресле в кабинете. При виде начальника оы тут же вскочил, расплылся в улыбке.

— Доброе… — начал было он, но Баулин прервал привычное приветствие.

— Доброе-то оно доброе, говори, не тяни резину, что там?

— Две новости, Антон Варфоломеевич, одна хорошая, другая…

— Не, давай с хорошей сначала. — Баулии привычно расположился за своим столом, откинулся на спинку кресла и вытащил из портфеля положенное туда женой яблоко, надкусил, шумно задвигал челюстями.

— А вот слушайте, Иван Иваныч наш, похоже, не сдает позиций, там, — доверенное лицо задрало руку вверх, — его, кажется, поддерживают.

— Похоже, кажется… — снова оборвал подчиненного Антон Варфоломеевич. — Ты толком можешь обстановку доложить?

Порученец развел руками.

— Толком только Господь Бог знает, но есть данные, что Иван Иваныч поста не оставит. Теперь второе…

— Погоди, погоди. — Баулин смаковал услышанное, это меняло все в корне, ведь пока Иван Иваныч был там, на своем месте, ничто на этом суетливом и неверном белом свете не могло поколебать положения самого Антона Варфоломеевича. И он чувствовал, как начинала играть в жилах еще совсем не старческая, горячая кровь, как проясняется голова и свободно, легко, весело бьется сердце в груди.

Но порученец прямо-таки изъерзался от нетерпения, и потому минута блаженства длилась, как ей и положено, минуту.

— Давай свое плохое известие, — махнул рукой Баулин, заранее отметая все эти мелкие передряги.

Доверенное лицо село поближе, склонилось над столом и прошептало, прикрывая рот ладошкой:

— С завтрашнего дня у нас новый директор, сведения абсолютно точные, проверенные.

Антон Варфоломеевич внутренне сжался, но виду не показал.

— Первый, что ли? — сказал он, улыбка тронула уголки губ. — Что мы, директоров не видали? На веку-то на своем? А?

Порученец удрученно кивнул головой.

— Так-то оно так, да вот только слухи про него ходят, как бы это сказать, не совсем, извините, радостные.

— Болтают.

— Да вроде бы нет. Уж больно, говорят, требовательный.

— Так что ж? Хорошая черта, принципиальность, требовательность — сейчас это все на повестке дня остро, — продекламировал Антон Варфоломеевич, забывшись, — с дисциплиной у нас порядок, планы выполняем, сам знаешь, досрочно…

— Это да, — порученец погрустнел, — только вот он не по дисциплине мастак, да и не по планам. Он все больше науку копает.

— Ну, это ты заговорился, Сашенька, — временами Баулин обращался к помощнику подчеркнуто ласково, в тех случаях, когда тот, как казалось Баулину, начинал перегибать палку. Мы, чай, тоже не лыком шиты, да и в науке не на последних местах. Как твоя кандидатская, кстати?

— Вашими молитвами, — ответствовал Сашенька, но, видимо, сейчас ему на эту тему развозить беседу не хотелось. — Правильно вы все подмечаете, Антон Варфоломеич, одного только, извините, не учитываете.

— Ну так образумь, научи! — Баулин начинал сердиться.

— Не ценит, говорят, новый-то уважаемых людей. Странный у него подход, ему, мол, живой товар на стол подавай, а у нас…

— Ты говори, да не заговаривайся! У нас… Чем это мы хуже других?!

Порученец расхрабрился.

— А тем, что за последние четыре года результатов-то ноль!

— Так ищем, в науке всегда так, мне тебя, как студентишку, учить?

— Правда ваша, искать-то ищем, мы-то с вами понимаем, а поймет ли он? Что скажете, Антон Варфоломеич?

Баулин замялся, до него стала доходить вся серьезность положения. Но повода для паникерства он не видел.

— Слушай, — сказал он неожиданно, — а у тебя случайно седуксена нету? Говорят, на ночь хорошо. А то что-то сон неважнецкий стал, старею, наверное.

— Да нет, — сказал опешивший Сашенька, но тут же поправился, — достану, Антон Варфоломеич, к концу дня рабочего будет у вас на столе.

— Ну вот и лады. А конспектик небольшой по нашей тематике ты мне составь, пожалуйста, очень тебя прошу. Да и перечень возможных вопросов к нашему отделу, хорошо? Загрузи там кого надо, потолковее. Да побыстрее постарайся — сам знаешь, месяцочек новый будет в курс входить, а там и к себе может потребовать, надо быть готовым.

Доверенное лицо скорчило гримасу боли и страдания.

— Да если б так, я вас, Антон Варфоломеич, и беспокоить не стал бы. Месяцочек? А завтра или послезавтра не хотите у него на ковре быть, а?! Ведь отдел-то наш первый, с нас и начнет, вот в чем штука.

Баулин помрачнел.

— Нажми, Сашка, — твердо проговорил он, — все задействуй, чтоб коротко, ясно и чтоб за день готово было. Ты понял меня?

— Понял! Все сделаю и про седуксен не забуду!

Сашка вскочил со стула, потер ладони, в глазах его загорелся огонь.

"Этот будет землю рыть, сделает!" — с некоторым облегчением подумал Антон Варфоломеевич.

— Так я пошел? — спросил порученец.

— Погоди, ты закинь удочки нашим в конторе, понял? Они должны знать, с чем едят этого… как его фамилия-то?

— Нестеренко.

— Кто? — Антон Варфоломеевич привстал. — Тот самый, с производства? — так он называл крупнейший опытный центр в стране. — Что ж ты молчал, дружок?!

Сашка виновато ухмыльнулся.

— Сразу-то, как обухом, Антон Варфоломеич, разве можно?

— Иди! — сказал Баулин и погрузился в мрачные думы.

Потянулся нескончаемый, наполненный заботами рабочий день: нужно было сделать десятки, если не сотни, телефонных звонков, напоминая о себе уже хорошо знакомым людям, завязывая новые связи, — срочно нужно было что-то достать, кого-то куда-то устроить, кого-то от чего-то избавить, и так до бесконечности — хлопот хватало. А память у Антона Варфоломеевича была цепкая, необычная для его лет, книжек телефонных он почти не держал — все было в голове: номера, имена, кому что нужно…