Горох ущипнул сам себя.
— Яша, — смахнул он капельки пота с величественной залысины. — Если мне все это не снится, я вам отдам те тринадцать копеек, которые занял два дня назад.
Стол стоял в центре зала, пыхтел и прогибался от вкуснятины; метрдотель подобострастно жрал глазами вошедших, официанты (когда успели?), наутюженные, стояли под ружье, не моргая, директор…
— Какие люди, бог мой, пожаловали, — только и смог сказать от распиравшего счастья. — Как быстро время летит.
— Сидор, — покачивали головами вошедшие. — А какими мы были совсем недавно…
Юность — когда краснели. Молодость — когда еще не надоедали поцелуи. Ах, жизнь, жизнь — когда же все это пронеслось.
В бокалах пенилось шампанское, но пили минеральную, соленое черное и вкусное жирное — печень тоже не фильтровала.
Старость, грустно, неизбежно… Какого Сусика? Какого Школьника? Веня, Гудок? Кто это?…
— Сидор, — очень тихо спросил Яков Давыдович. — Ведь синие киты еще не все перебиты?
— Яша, они давно в Красной книге и охраняются законом, — вздохнул Сидор. — Все проходит… все… Время из всех нас лепит стариков и уродов, что в сущности одно и то же, и не умнеем мы к старости, как бы себя ни убеждали в этом. Яша, посмотрите на меня и вспомните, каким я был десять лет назад. Горох выглядывал из-за буфетной стойки с высоко поднятой складкой лба и открытым ртом. Он безмолвно созерцал, пока его не заметил Школьник.
— Сидор! — замахал руками внезапно оживший Яков Давыдович. — Вы видите того человека, жертву термоядерной реакции? Все это, — показал он рукой на нетронутый стол, — должно уместиться в его чреве. После этого спросите его, не снится ли ему? Если нет и если он не хочет до конца меня разорить, то пусть вернет сумму, которую занимал два дня назад!
Ровно через час завернутое в скатерть тело грузчика-философа Гороха Анатолия Юрьевича было вынесено из черного входа ресторана «Славянский» и через потайную дверь Куралесинской филармонии конспиративно передано на временное хранение его друзьям-гардеробщикам. В руке мертвой хваткой были зажаты тринадцать копеек, а за пазухой беспризорно похрустывала гудковская «катя», полученная им на «чай» от Сидора.
— Яша, — басил на следующее утро Горох. — Вы представляете… я просыпаюсь, а у меня на животе приклеены сто рублей!
— Толя! — вскрикивает Школьник. — Я вас знаю много лет, я знаю, вы честный человек, но я отказываюсь вам верить! Такого просто не может быть! Откуда у вас такие деньги?
— Вчера… — мнется Горох. — ну короче… Яша, — вскрикивает он вдруг. — Не могло же мне все это присниться? Я уже ходил в кабак, и мне сказали, что я вчера там не был! Тогда откуда у меня деньги?
— Толя, — покачал головой Яков Давыдович, — вы хнаете, как я вас люблю, но вы много пьете. Гоните должок!
Чертоозерск… Гостиница «У озера». Центр города. Напротив — одни кабаки, сзади — все достопримечательности. Общее собрание у Закулисного. Выступает Елена Дмитриевна.
Она в глухом черном бархатном платье, седые пышные волосы сбиты в высокую прическу, чуть привстает на своих коротких ножках, умоляющим, но в то же время строгим взглядом обводит собравшихся и после некоторой паузы торжественно произносит:
— Дорогие мои! Прежде всего я хочу поздравить весь коллектив «Мойдодыра» с началом гастролей!
Елена Дмитриевна, чуть покраснев от бурных оваций, продолжает:
— В нашу дружную филармоническую семью пришел Евгеша. Что мне хотелось бы ему пожелать?… — умиленно складывает она ручки в ладошки и подносит к лицу. — Чтобы он любил наш «Мойдодыр» так же, как любим его мы, чтобы он понял свое высокое предназначение! Администратор не только распространяет билеты, но и доносит наше искусство до детей. Скоро будет двадцать лет, как Федор Иванович создал удивительный… замечательный спектакль, и он не только не устарел, но по-прежнему продолжает оставаться единственным «черным театром» в Союзе и еще больше любим ребятишками! И последнее. Мне хочется напомнить, чтобы вы не забывали, что мы представляем в чужих городах Куралесинскую филармонию, по тому, как вы себя ведете, судят обо всех наших артистах. Это в первую очередь относится к Лев-шину. На прошлых гастролях в Курске его три месяца никто не видел в гостинице. Где он был? А если бы с ним что-нибудь случилось?
— Я же на спектакли вовремя приходил, — ухмыльнулся Левшин.
— Ты что лыбишься! — вскочил Закулисный. — Больше этого не будет! Еще раз увижу девок в номере, можешь писать заявление!
— Володь, чего ты орешь? — удивился Левшин. — Ну не увидишь больше.
— Это что за Володя! — замахал кулаками Закулисный. — Ты думаешь, если несколько раз со мной выпил, то теперь себе друга нашел?
При слове «несколько» Петя с Колей быстро отвернулись, а Пухарчук задрожал от смеха, тут же закрыв лицо руками. Даже сам Закулисный остановился.
— Больше этого не будет! — заорал он, кидаясь то к одному, то к другому. — Веселиться, пить будете в Куралесинске, а сюда мы приехали работать! Если еще раз увижу…
Елена Дмитриевна млела от удовольствия, глядя на своего самостоятельного сыночка. Ирка держалась поближе к ней и сверху вниз понимающе щурила глаза.
«Со мной не пропадет, я его отучу навсегда пить, — кивала она Елене Дмитриевне. — Видите, какой он стал? Хозяин! А этих хлюпиков, если что, в бараний рог скрутим, чтоб не дразнили Володю».
Закулисный еще немного побуянил и перешел к деловой части вечера. Он достал концертные билеты, чистые бланки, договоры, на которых уже стояла печать чертоозерской филармонии, и сложил все это на столе.
— Ты у нас человек новый, — обратился ко мне Владимир Федорович. — Левшин тебе пока будет помогать, временно поработает администратором, поэтому и ему еще раз объясню, как заполнять документы.
— Володь! Ты же говорил, что я теперь только на сцене! — вскочил Левшин.
— Ты будешь работать там, где я скажу! — закричал Закулисный. — Ты что сказал?
— Что? — не понял Левшин.
— Ты что сказал перед этим? — надвигался на него Закулисный. — Какой Володя?
Елена Дмитриевна быстро просеменила и встала у пего на пути.
— Он больше не будет, Владимир Федорович, — умоляющим голосом сказала она.
— В последний раз… прощаю, — тяжело вздохнул Закулисный.
Он прошелся по комнате, собираясь с мыслями, и, глядя на Витюшку, прошипел:
— Левшин… будет работать с Евгешей администратором…
Тишина пробежалась по люксу, постучав наманикюренным мизинчиком по безобразной гостиничной вазе, стоявшей на столе, и по запуганным лбам «мойдодыровцев».
— Еще раз объясняю для Левшина и Евгеши, как заполнять бланки договоров, — угрожающе взглянул Закулисный на Витюшку. — Здесь вписываете фамилию директора Дворца культуры, здесь мою, здесь впишете, что мы обязуемся платить за аренду помещения пять процентов от валового сбора. Второй экземпляр оставляете ему, первый мне. Но! — поднял палец Закулисный. — Желательно договор самим не заполнять, так и скажите директору, что наш руководитель театра желал бы лично встретиться. Еще что… — задумался он на секунду. -По поводу билетов. Вы получаете их от меня на руки и полностью отвечаете за них. Все ясно?
Мы с Витюшкой согласно кивнули.
— А с погрузочными как? — заволновался Горе. — Опять за просто так реквизит таскать? Когда оплачивать будут?
— А что я могу сделать? — развел руками Закулисный. — Директор филармонии запретил, что мне, свои деньги платить?
— Ну… — пробасил Видов. — Платить-то как-то надо, восемнадцать чемоданов, ширмы, связки, мы же на сцене должны играть, а это работа грузчиков — таскать.
— Будем думать, — пообещал Закулисный.
— На прошлых гастролях тоже думали, думали, — недовольно протянул Горе, — так все гастроли и протаскали бесплатно, а я получаю всего четыре пятьдесят.