– У них что-то случилось, – внезапно вполголоса сказала Лента.

На палубе жестикулировали люди, делая знаки Сильверджеку. Корабль накренился слишком сильно, и буксиры, осторожно маневрировавшие, чтобы миновать выступавшие над поверхностью камни, не успели скорректировать его крен. Корабль медленно наклонялся, пока одно огромное колесо не оказалось наполовину под водой, а Сильверджек повис над морем на накренившейся мачте. До нас донеслось отчаянное пыхтение двух буксиров с правого борта – – они пытались выправить положение парохода. С пристани слышались крики.

Целую вечность корабль пребывал в состоянии неустойчивого равновесия, в то время как густая вода медленно вспенивалась под носом буксиров.

– Это всё из-за груза на палубе, – пробормотала Лента. – Тяните, чтоб вас заморозило! – подгоняла она буксиры. – Тяните!

Она была дочерью рыбака и хорошо знала море. У неё было чувство ответственности, которым я вряд ли мог бы похвастаться.

Медленно, словно с неохотой, корабль выпрямился; вода толстыми струями хлынула из повреждённого гребного механизма. Канаты с противоположной стороны натянулись, удерживая судно, и Лента облегчённо вздохнула…

Катастрофа произошла с трагической неизбежностью. Один из буксиров, казалось, подпрыгнул в воде, издав тревожный свисток; с его винта летели клочья пены. Длинный трос, прикреплённый к стойке на его носу, лопнул или, может быть, сама стойка сломалась от чрезмерных усилий. Трос взмыл в воздух, изогнувшись над пароходом, словно атакующая змея, но более медленно, высоко и тяжело. Послышался страшный скрежет, когда буксир налетел кормой на камень, и винт, ударившись о гранит, разлетелся вдребезги. Затем раздался душераздирающий вопль, когда летящий трос снёс штаги и ванты и петлями рухнул на палубу; люди разбежались во все стороны.

Когда мачта накренилась к воде, от неё отделилась фигура Сильверджека. Он почти сразу же вынырнул на поверхность и быстро поплыл к берегу.

Тем временем пароход накренялся всё сильнее, и на этот раз ничто уже не могло его спасти. Лента отвела взгляд, в глазах её стояли слёзы; ведь на месте любого из этих людей мог оказаться её отец. Я обнял её и прижал к себе. Я знал, что сейчас Кареглазка не будет на меня в обиде.

Корабль медленно переворачивался.

Большая часть команды, поддерживаемая грумом, плыла к берегу быстро и легко. Опасность им не грозила.

Послышался глухой, раскатистый рокот, казалось, доносившийся из самих глубин океана. Днище перевернувшегося корабля взорвалось гейзером пара и обломков, когда вода достигла топки и лопнули котлы. Куски дерева, металла взлетели в воздух; я смотрел, как большой рычаг завис в высшей точке своего полёта, почти на одном уровне с вершиной скалы, прежде чем рухнуть в воду.

На поверхность всплыли гигантские пузыри, словно предсмертный вздох, в то время как длинная сигара корабля скрылась под водой и навсегда погрузилась на дно канала Паллахакси.

Я был в том возрасте, когда проблемы мира взрослых редко возбуждали мой интерес. Однако в потоке событий, последовавших после того дня на Пальце, я вынужден был признать существование того, другого мира, и тот факт, что в определённой степени это касается и меня.

Наутро, после того как потонул пароход, к нам пришёл ранний гость.

Одевшись и спустившись вниз, я увидел отца с матерью; вместе с ними за столом сидел Хорлокс-Местлер. Он весело улыбнулся мне, поблагодарил мать за завтрак и бросил мне дружелюбно:

– Ты, случаем, не собираешься в город? А то подброшу – моя машина во дворе.

– О, как это любезно с вашей стороны, Хорлокс-Местлер, – засуетилась мать, прежде чем я успел ответить. – Поблагодари Хорлокс-Местлера, Дроув.

– Угу, – сказал я.

– Я видел тебя позавчера в храме с Паллахакси-Кареглазкой и Лентой, – прищурился Местлер.

– Он слишком много времени проводит с ними, – запричитала мать. – Я всё время говорю и говорю ему, но все бестолку; он просто не желает слушать. Дочь трактирщика и дочь политического агитатора…

– Не забудь ещё Вольфа, мама, – вставил я.

– Сына парла. Местлер искренне рассмеялся.

– Не беспокойся за мальчика, Файетт. Пусть сам выбирает себе друзей.

Кроме того, нет ничего плохого в том, что твой сын знакомится с жизнью простого народа. Это может даже оказаться полезным.

Потом мы с Местлером сели в его мотокар – это была ещё более впечатляющая машина, чем у отца, – и поехали в город. У подножия монумента стоял глашатай, рядом с ним – переносной паровой свисток. Когда мы проезжали мимо, он потянул за рукоятку, и над гаванью разнёсся пронзительный свист; затем он начал зычным голосом объявлять о собрании. Я заметил вокруг угрюмые лица; люди заранее предполагали, что любое собрание, созванное Парламентом, будет иметь не слишком приятные последствия. Машина остановилась на новой набережной.

– Значит, ты достаточно хорошо знаком со Стронгармом, – неожиданно спросил Местлер.

– Угу.

– Я понимаю, что он лучший моряк в округе… Должен честно тебе сказать, Дроув, у нас неприятности. Вчерашнее крушение «Изабель» создаёт большие трудности для Правительства. Ты обо всём этом услышишь на собрании.

«Изабель». Название было мне знакомо.

– Мы хотим поднять её, – продолжал он. – Чтобы это сделать, нам нужен человек, который хорошо знает местную акваторию и грум. Нам нужен опытный моряк, но, более того, нам нужен человек, который мог бы собрать команду, руководить погружением водолазов, оценить глубину, плотность воды, течение. Нам нужен Стронгарм.

У меня возникла забавная мысль, не знаю почему. Местлер, похоже, не знал, что я наблюдал крушение «Изабель» с близкого расстояния. Вероятно, он думал, что свидетелей происшествия не было.

– После того, как отнеслись к Стронгарму на последнем собрании, он вряд ли захочет помогать парлам, – твёрдо сказал я.

– Грум… – задумчиво проговорил Местлер. – Вот в чём первопричина.

Вот почему здешние жители считают себя не такими, как все. Грум связывает их вместе; весь их образ жизни сформировался вокруг одного природного явления… И тем не менее, они невежественны. Они принимают грум таким, каков он есть, и никогда не задумываются ни о причинах, ни о следствиях.

– Зачем? – с досадой спросил я. – Грум – это факт. Он происходит.

Разве этого недостаточно?

Под нами медленно скользила по воде большая плоскодонка. Она осторожно лавировала среди выступавших камней, затем сменила галс, лениво качнув парусом, и направилась в море вдоль канала. За рулём сидел Стронгарм, и мне стало интересно, что он делает здесь, вдалеке от своих обычных рыболовных угодий.

– Ты меня разочаровываешь, Дроув. Ты говоришь так, как здешние жители: будто грум был всегда. Запомни, у всего есть начало. Когда-то грума не было. Вода оставалась той же плотности и почти на том же уровне круглый год.

Это трудно было себе представить, о чём я и сказал Местлеру.

– Тогда почему грум перемещается с юга на север? Почему небо сейчас ясное, когда оно должно было быть облачным от испарения?

– Откуда я знаю?

– Ты должен знать, Дроув. – Он достал из кармана листок бумаги и карандаш. – Наша планета вращается вокруг оси, которая направлена под прямым углом к её орбите вокруг солнца Фу. Смотри.

Он нарисовал в нижней части листа бумаги круг, изображавший Фу, и сложный эллиптический путь, который проделывает наша планета вокруг него, обозначив точками её положение в разные времена года.

– Конечно, – сказал он, – масштаб здесь не соблюдён, и наша орбита вытянута значительно сильнее, чем я изобразил. Тем не менее, это вполне подойдёт для наших целей.

Лодка Стронгарма удалялась, и вопреки моим собственным убеждениям меня заинтересовал этот урок астрономии. Может быть, Местлер был хорошим учителем или – что более вероятно – он объяснял нечто, что я всегда хотел знать, но был для этого чересчур ленив.

Он обозначил положения планеты буквами от А до Н.