Следует сказать, что бирманский трон несколько отличался от европейских. Он представлял собой возвышение метра полтора высотой и диаметром около двух метров. За ним находилась «спинка», то есть богато разукрашенная стена, в которой была дверь, через эту дверь король, поднявшись по лесенке, входил на «сиденье» и садился скрестив ноги. Рядом с ним могло уместиться несколько человек.
Когда принцы увидели, что молодая королева сидит на троне, они не смогли сдержать возмущения. Или не захотели его сдержать. Старший из сыновей, Миншинсо, отказался поклониться отцу и закричал:
— Я наследник престола! Как смеет эта развратница восседать надо мной и всеми министрами!
И пошел прочь из зала.
Король приказал сыну вернуться.
В дверях Миншинсо остановился и насмешливо сообщил, что ему неможется и потому он вынужден покинуть зал. За ним вышли его младшие братья. Кроме принца Нарату, рожденного от наложницы и потому «второстепенного». Очевидно, Нарату остался, чтобы выразить возмущение наглостью братьев.
Вскоре случился еще один скандал, на этот раз из-за фаворита. Король подарил этому молодому человеку одно из своих парадных одеяний. И тот, похваляясь им, пришел во дворец. Тогда принц Миншинсо сорвал с него одеяние.
— Ты недостоин носить его! Только мы, принцы крови, имеем на это право! — кричал он.
Старик вышел из себя.
— Здесь, — сказал он, — дарую и милую только я один. И если сын мой позволяет так себя вести, когда я жив, каким же он будет после моей смерти? Он начнет сводить счеты с братьями и сестрами, с моими верными министрами и губернаторами. Могу ли я оставить лису в этом курином царстве?
И тут же последовал указ: лишить Миншинсо всех его владений и заточить в тюрьму.
Гордого принца увели в тюрьму, но тут к королю бросились королева, мать Миншинсо, и ее родственники, умоляя простить виновного. В конце концов король смилостивился, вернул сыну его владения и богатства, но запретил жить в столице.
В течение нескольких лет опальный принц жил в своих землях, которые были велики и давали немалый доход. Он строил там плотины, рыл каналы, — в общем, оставил о себе добрую память.
Алаунситу решил, что, избавившись от непокорного наследника, он найдет иного, более смирного и любящего. А так как иноземная принцесса сына ему не принесла, он остановил свой выбор на послушном Нарату.
Королю уже было за восемьдесят. Все дела по управлению государством он передал Нарату. Новый наследник постепенно отстранил остальных принцев и всюду посадил своих людей. Король этого не замечал, он тихо угасал в своем дворце, наслаждаясь обществом индийской принцессы, еще более прекрасной, чем прежде.
К 1167 году Алаунситу серьезно заболел. Он был очень плох, и никто не верил, что он выживет. По приказу Нарату короля вынесли из дворца и положили в небольшом храме Швегу. В храме было прохладно и тихо, о короле забыли.
Алаунситу открыл глаза.
Над ним смыкался темный свод. Шепот слуг и врачей казался ему дыханием звезд.
— Где я? — спросил король тихо.
Никто не ответил. Шепот стих.
— Это не мой дворец, — произнес король громче.
Старый слуга склонился к уху своего повелителя.
— Это не дворец, — сказал он. — Но это святое место. Это храм Швегу.
— Кто придумал эту дурную шутку? — Старик приподнялся на локте, и его глаза загорелись. — Кто решил избавиться от меня? Где моя любимая жена? Где мой верный сын Нарату?
— Это приказ твоего сына Нарату, великий король, — сказал слуга.
— Не может быть! — закричал старик, но понял, что — может. Он уже никому не нужен.
Король велел призвать Нарату, чтобы объявить ему о лишении титула наследника престола. Наследником будет Миншинсо.
Но прежде чем послать гонца к Миншинсо, придворные кинулись к Нарату. Они понимали, что болезнь короля отступила лишь на время: все равно ему не жить. Но если он протянет еще хоть несколько дней, Миншинсо успеет вернуться в столицу и завести порядки, которые вряд ли обернутся добром для Нарату и его друзей.
Нарату это тоже отлично понимал.
Он вбежал в затихший храм. Лишь тяжелое дыхание Алаунситу слышалось в нем.
— Уходите все, — приказал Нарату. — Мне надо поговорить с королем наедине.
Алаунситу, который после вспышки гпева почувствовал глубокую слабость, попытался остановить придворных, но те знали, кому подчиняться. Храм опустел.
Когда последние шаги затихли и дверь затворилась — лишь лучи света, падавшие из маленьких окошек, освещали пустой зал и невысокое ложе, — Нарату подошел к отцу. Старик лежал неподвижно, лишь пальцы его судорожно сжимали край покрывала. Он испуганно глядел на сына.
Нарату спешил. Он рванул покрывало, но сухие, старческие пальцы не выпускали его.
Нарату навалился на старика. Борясь, они упали на пол. Нарату нащупал горло короля…
Когда дверь храма распахнулась и, оттолкнув перепуганных слуг, в зал вбежала молодая королева, было уже поздно.
— Отец умер, — сказал Нарату и быстрыми шагами вышел из храма.
Придворные испуганно расступились, Нарату шел словно в коридоре растерянных взглядов. Он им никогда не простит ни этих взглядов, ни этого страха, за которым скрывалось знание того, что произошло.
Ночью, загнав коня, во дворец к Миншинсо ворвался человек из Пагана. Он сообщил ему, что отец мертв. Наутро Миншинсо с отрядом всадников двинулся к Пагану. Правительственные войска в растерянности отступали. Для всех истинным королем был Миншинсо.
Нарату понял, что ему грозит гибель. Он призвал к себе главу буддийской церкви Пантагу и начал умолять, чтобы тот примирил его со старшим братом. Пантагу оказался в затруднительном положении. Он знал, что собой представляет узурпатор, но, как буддийский монах, почитал своим долгом установить мир в стране. Он согласился выполнить просьбу Нарату, но при условии, что тот торжественно поклянется уступить трон старшему брату. В присутствии монахов Нарату поклялся, что уступает престол и что Миншинсо невредимым войдет в королевский дворец. После этого Пантагу отправился навстречу Миншинсо и пригласил его в столицу. У ворот Пагана Нарату встретил брата и принес клятву верности. Миншинсо на белом слоне, под белым зонтом, как и положено королю, подъехал к дворцу, и Нарату помог ему подняться на трон.
Вечером состоялся пир. Братья сидели рядом, и оба делали вид, что скорбят по безвременно усопшему отцу.
Через час после окончания пира Мипшинсо почувствовал себя плохо. Той же ночью в страшных мучениях он умер. Он был отравлен.
Утром возмущенный Пантагу бросился к Нарату. Его речь воспроизводится в «Хронике стеклянного дворца».
— Проклятый король! — кричал старец. — Гнусный король! Разве ты не боишься адских мук? Ты забыл, что и тебе предстоит состариться и умереть, подобно прочим людям? Нет на всем белом свете короля более злокозненного, чем ты!
Нарату усмехнулся и спокойно ответил:
— Ты не прав, старец, я не нарушил клятвы. Разве я не ввел брата во дворец и не посадил на трон?
— Ты недостоин жить среди людей, — сказал Пантагу и, как сообщают хроники, вскоре отплыл на Цейлон. Бирма осталась без главы церкви.
Вслед за ним на Цейлон отправились и прочие ученые монахи.
Злодейства короля Нарату не поддаются описанию. Авторы хроник, обычно весьма сдержанные, обрушивают на Нарату весь свой гнев. Оказывается, что в предыдущем своем существовании Нарату был не человеком, а злым демоном. В число многочисленных жертв узурпатора они включают его невесту и ее родственников. «Его королевы, служанки, наложницы дрожали при виде его и ненавидели короля и проклинали его от всей души. Все обитатели королевства трудились с утра до вечера, но все, что они получали, у них отбирали, много людей умерило, деревни были разрушены, разрушены были и крепости». Так говорит одна из хроник.
«Даже великий храм Дхаммаянджи, который должен был стать королевской „заслугой“, не был завершен, несмотря на то что строители трудились день и ночь». Запомним эти слова хроники.