Да, даже за закрытой дверью большие черные буквы, четко написанные посередине двери Тодда, живо стояли перед ее глазами, насмехаясь над ней своей тайной, пугая ее своим предзнаменованием.

Смерть.

Утренний ветер разносил по коридорам симфонию легких шорохов, когда Стелла Оуэнз направлялась быстрым шагом к библиотеке. Гейтс принес ей записку, с которой начался новый день в Хок-Хаус. Хозяин хотел видеть ее, как только она позавтракает. Она обнаружила, что спешит, несмотря на твердое решение сохранять спокойствие и безмятежность. Таинственные события минувшей ночи обеспечили ей беспокойный сон, за что следовало благодарить ее юного ученика. Его непонятная привычка украшать дверь своей спальни наводящими ужас словами явилась причиной ее невеселого настроения при встрече нового дня. Проснувшись, она на цыпочках, крадучись подошла к двери собственной спальни и, приоткрыв ее, бросила взгляд на противоположную стену коридора, но дверь Тодда оказалась чистой, без единого пятнышка. Коричневое окрашенное дерево как бы насмехалось над ней. Привиделось ли ей во сне слово «смерть»? Эта мысль вызывала дрожь, и Стелла терялась в догадках, не зная, что об этом думать.

Самого Тодда нигде не могли найти. Он отсутствовал в столовой за завтраком, его тарелка осталась нетронутой. На обычный вопрос о том, где мальчик, Гейтс не ответил. Он неопределенно махнул рукой в сторону конюшен, и, прежде чем Стелла отправилась на поиски мальчика, старый слуга нашел уместным упомянуть о требовании Артура Карлтона Хока. Оно больше походило на приказ.

Стелла помедлила у дубовой двери кабинета, прикоснулась к аккуратному каштановому пучку своих длинных волос и тихо постучалась. Повинуясь приглушенному голосу, донесшемуся изнутри она протянула руку к ручке двери.

Стелла поспешно вошла, слыша тихий шелест кринолина своих юбок. Артур Карлтон Хок сидел за массивным столом, широкоплечий и величественно красивый в своем парчовом утреннем пиджаке.

— Мистер Хок?

Он указал ей на кресло, стоявшее перед столом. Большое кольцо с печаткой на его правой руке сверкнуло огнем великолепных бриллиантов.

— Входите, мисс Оуэнз. Не хотите ли сигарету?

— Благодарю вас, нет.

Он не спускал с нее глаз.

— Как я понимаю, вы не курите?

— Мне ни разу не удавалось сделать это, не закашлявшись до судорог. Не приемлю курения, наверное.

— Хорошо. — Похоже, он одобрял ее. — Мне нравятся женщины, которые оставляют этот специфический порок мужской части населения. Он отбросил эту тему так же быстро, как начал ее обсуждение, как будто пытался вести вежливый разговор, прежде чем перейти к делу. — Как идут дела у Тодда?

Стелла без колебаний прекратила бессодержательную болтовню. Накопилось так много неясного относительно Тодда, о чем мог бы рассказать ей только отец. Однако она скупо улыбнулась и ответила вполне искренне:

— Мне кажется, он довольно необычный мальчик, мистер Хок.

Мистер Хок приподнял свои иссиня-черные брови:

— Вот как? У меня создалось впечатление, что Тодд — совершенно заурядный ребенок.

— Ни в малейшей степени. — Стелла была преисполнена решимости не уступать под его пронизывающим взглядом. — Он совершенно не похож ни на одного из знакомых мне детей.

— Как вы понимаете, мисс Оуэнз, заурядность Тодда не волнует меня. Заурядность имеет наилучший шанс для выживания, если вы серьезно занимаетесь этим. Так что не чувствуйте себя обязанной выставлять его передо мной в лучшем свете.

— Я не намеревалась выставлять его в лучшем свете, как вы говорите. Что сказать о Тодде… Мне порой хотелось бы, чтобы он был заурядным мальчиком. Тогда знаешь, чего ожидать. Но… — Она замолкла в молчаливом смущении. Мистер Хок заставил ее разговориться, несмотря на принятое ею решение. — Мне кажется, оба ваших сына… — Это оказалось еще хуже. Стелла прикусила губу и замолкла.

Мистер Хок слегка заерзал в своем кресле. Его широкие плечи наклонились к ней. Его глубокие глаза теперь прожигали ее.

— Оба моих сына… что, мисс Оуэнз?

Стелла почти дерзко вздернула подбородок:

— Судя по тому, что я слышу, Оливер, должно быть, был также исключительным мальчиком.

Мистер Хок опустил взгляд на свои руки, как бы внезапно озаботившись длиной своих пальцев. Однако голос его звучал по-прежнему бесстрастно:

— Что вы слышали об Оливере?

После того как она затронула этот вопрос, отступать было поздно. Стелла сохраняла спокойствие, хотя чувствовала, как дико колотится ее сердце.

— Только то, что он был братом Тодда. И что он умер в начале этого года. Тодд говорит, что он утонул в бассейне.

— Таково было официальное заключение. Смерть в результате утопления.

Стелла молча удивилась выбору его слов. Вслух она произнесла:

— Наверное, когда думаешь об этом, то удивляешься, что не происходит больше подобных несчастных случаев. Подрастая, мальчик должен учиться правилам безопасности. Он не должен входить в воду там, где чересчур глубоко, или переоценивать свои возможности, не опасаясь последствий…

— Оливер прекрасно плавал, — произнес Артур Карлтон Хок с большой осторожностью. — Так же прекрасно, как скакал на лошади, стрелял из ружья или расправлялся с алгебраическими уравнениями.

— Тогда каким ударом, должно быть, явилось для вас такое несчастье! Как это случилось, мистер Хок?

Темные глаза сделались почти светонепроницаемыми.

— У них разные версии… у чиновников. Переутомление, судорога, возможно, или даже какой-то внезапный припадок. Что было на самом деле, не имеет сейчас значения. Факт остается фактом: Оливер умер в бассейне.

Стелла сдержала рвущийся из груди поток по-женски сентиментальных слов. Сказывалось странное воздействие самого мужчины. Даже в моменты слабости, когда он кажется беззащитным, она должна воздерживаться от жалости к нему. Он не потерпел бы этого. Она совершенно ясно поняла это, у нее не возникло ни малейших сомнений относительно своего странного работодателя.

— Тодд, наверное, очень любил его.

— Все любили Оливера.

— Каким он был, мистер Хок?

Ее хозяин внимательно изучал ее, как будто не хотел быть неправильно понятым относительно того, что собирался сказать.

— Каким он был? — переспросил он, и какое-то неясное уважение проскользнуло в эхом повторенном вопросе. — Оливер был очень красив, я не видел таких красивых мужчин, женщин или детей. Он был молодым Аполлоном, Давидом. Величайшие художники мира посчитали бы его воплощением их идеализированного воображения.

— Существуют ли его фотографии? Сознаюсь, мне хотелось бы знать, как он выглядел.

В библиотеке возникла атмосфера умиротворенной торжественности. Даже дрова, пылавшие в камине, притихли и негромко потрескивали. Это была атмосфера церкви во время заупокойной Мессы. Стелла ощущала в воздухе ауру благоговейного трепета.

— Когда Оливер умер, мисс Оуэнз, все, что имело отношение к нему, было предано огню. Его книги, его картины, его письма. Я опустошил его комнату наверху, и дверь была заперта с того дня, как он умер. Как вы слышали накануне, я уничтожил даже лошадей, на которых он ездил.

Стелла вздрогнула, болезненность такого абсурдно великолепного жеста обдала ее холодом.

— Не похоже, что это помогло вам забыть его, мистер Хок.

— О таких, как Оливер, нелегко забыть, мисс Оуэнз. — В этом замечании ощущались усталость и беспомощность.

— Он, должно быть, был совсем ребенком.

— Да-да. — Поникшие плечи Хока распрямились. — Даже когда Оливер был маленьким, он не проходил через все эти беспокойные стадии, присущие младенцам… Вы, должно быть, понимаете, что я имею в виду. Когда они не говорят, кожа шелушится, а сами они удивительно неуклюжие.

Решительность Стеллы затрещала по швам.

— Тогда я думаю, что именно потеря брата, должно быть, так расстроила Тодда.

Мистер Хок не сразу ответил ей. Он снова замкнулся, его движения, когда он поднял пресс-папье, выполненное в форме Трех Мудрых Обезьянок, были не вполне уверенными.