— Ваша дочь будет настоящая богачка.

— Вот именно — то-то и беда.

— И если Морис женится на ней, он… он… — она испуганно замолчала.

— Будет распоряжаться всеми этими деньгами? Никоим образом. Он будет распоряжаться только десятью тысячами, которые Кэтрин ежегодно получает от материнского наследства. Мое же состояние, заработанное многолетним трудом, все до последнего цента будет завещано моим племянникам и племянницам.

Тут миссис Монтгомери опустила глаза и некоторое время сидела, уставясь на соломенные коврики, устилавшие пол ее гостиной.

— Вы, наверное, считаете, — улыбнулся доктор, — что с моей стороны дурно так поступать с вашим братом?

— Вовсе нет. Такое богатство и не должно доставаться людям просто так, в приданое за женой. По-моему, это было бы неправильно.

— Это было бы вполне правильно — каждый старается получить как можно больше. Но как бы ни старался ваш брат, моих денег он не получит. Если Кэтрин выйдет замуж без моего согласия, я не оставлю ей ни цента.

— Вы в этом уверены? — спросила миссис Монтгомери, подняв глаза.

— Так же уверен, как в том, что я здесь сижу!

— Даже если она станет чахнуть от любви к нему?

— Даже если она совсем зачахнет и превратится в тень, что маловероятно.

— А Морис об этом знает?

— Я с величайшим удовольствием ему об этом сообщу! — воскликнул доктор.

Миссис Монтгомери снова задумалась, а ее гость, вполне готовый к тому, что визит затянется, засомневался: глаза-то у нее честные, но, может быть, она все же подыгрывает брату? В то же время доктору было немного стыдно причинять этой женщине такие мучения, и его тронула покорность, с какою миссис Монтгомери их принимала. "Если она мошенница, — думал доктор, — она теперь должна рассердиться. Разве что она ведет совсем уж тонкую игру. Нет, маловероятно, что она способна на такие тонкости".

— Да чем же Морис вам так не нравится? — очнулась наконец миссис Монтгомери.

— В качестве приятеля или собеседника он мне нравится. По-моему, он славный малый, и я уверен, что говорить с ним — большое удовольствие. Но вот как зять он мне не нравится. Если бы от зятя требовалось только участие в семейных трапезах, я бы сказал, что лучше вашего брата никого не сыскать — сотрапезник он великолепный. Но ему придется исполнять еще и другие обязанности: ведь главное — чтобы он взял на себя заботу о моей дочери, которая на редкость плохо умеет о себе позаботиться. Вот тут-то мистер Таунзенд и не подходит. Признаюсь, у меня нет о нем никаких данных — всего лишь впечатления; но я привык доверять своим впечатлениям. Вы, конечно, имеете полное право их опровергнуть. По-моему, он человек эгоистичный и легкомысленный.

Глаза миссис Монтгомери слегка округлились, и доктору показалось, что в них вспыхнуло восхищение.

— Удивительно, как вы догадались, что он эгоист! — воскликнула она.

— По-вашему, он это умело скрывает?

— Да, очень, — сказала миссис Монтгомери. — К тому же, — поспешно добавила она, — мы все, наверное, немного эгоисты.

— Согласен; но я знавал людей, которые скрывают свой эгоизм более умело, чем ваш брат. У меня есть, знаете ли, привычка делить людей на категории, на типы, и это очень помогает. Я, может быть, и ошибаюсь насчет личных качеств вашего брата, но к какому типу он относится, я понял с первого взгляда.

— Он очень красив, — сказала миссис Монтгомери.

Доктор внимательно посмотрел на нее.

— Все вы, женщины, одинаковы, — сказал он. — Брат ваш принадлежит к тому типу мужчин, которые были созданы вам на погибель, а вы созданы, чтобы стать их прислужницами и жертвами. Признак мужчин этого типа: их решимость — твердая, подчас устрашающая и непреклонная — принимать от жизни только приятное, а делают они свою жизнь приятной чаще всего при помощи слабого пола. Подобные люди всегда стараются заставить других на себя трудиться; они живут на счет безрассудно влюбленных, на счет преданных, на счет преклоняющихся, и в девяноста девяти случаях из ста это женщины. Прежде всего такие молодчики настаивают на том, что страдать за них должны другие; а женщины, как вам известно, умеют это делать превосходно. — Доктор сделал паузу и внезапно закончил: — Уж вы-то настрадались из-за своего брата!

Финал его речи был, как я сказал, внезапным; но он был тщательно продуман. Доктор испытал разочарование, не обнаружив в доме полненькой, уютненькой миссис Монтгомери явных следов лишений, которым она подвергается из-за безнравственности Мориса Таунзенда; однако он объяснил это не тем, что молодой человек щадит свою сестру, а тем, что она умело перевязала свои раны: спрятала свою боль за крашеной печкой, за гравюрами, одетыми в кисею, под аккуратным поплиновым платьем; но сумей он нащупать больное место, и она вздрогнет и выдаст себя. Фраза доктора, которую я здесь привел, была попыткой неожиданно коснуться раны — и попытка эта отчасти увенчалась успехом. Глаза миссис Монтгомери увлажнились, и она гордо вскинула голову.

— Не понимаю, как вы это определили! — воскликнула она.

— При помощи одного философского приема — так называемого метода индукции. За вами всегда остается право мне возразить. Ответьте мне, однако, на один вопрос: ведь вы даете деньги своему брату? Я думаю, вы мне ответите.

— Да, — ответила миссис Монтгомери, — я даю ему деньги.

— Хотя у вас их совсем не так много, верно?

Она помолчала.

— Если вы желаете услышать признание в бедности, извольте, мне не трудно: я очень бедна.

— Я бы никогда не догадался об этом по вашему… по вашему очаровательному домику, — сказал доктор. — Я знаю от своей сестры, что доходы у вас скромные, а семья большая.

— У меня пятеро детей, — заметила миссис Монтгомери. — Но, к счастью, я в состоянии дать им приличное воспитание.

— Еще бы — с вашей преданностью, с вашим трудолюбием. Ваш брат, надо думать, пересчитал ваших детей?

— Пересчитал?

— Я хочу сказать, он знает, что у вас их пятеро? Он сказал мне, что это он их воспитывает.

Миссис Монтгомери удивленно посмотрела на доктора.

— Ах, да, — спохватилась она наконец, — он их учит… испанскому.

Доктор рассмеялся.

— Для вас это, наверное, большое облегчение! Брат, конечно, знает и о том, что ваши средства ограничены.

— Я не раз говорила ему об этом! — воскликнула миссис Монтгомери, уже не сдерживая своих чувств. В проницательности доктора она, видимо, находила какое-то утешение.

— Стало быть, он часто подает вам повод для этого; иными словами, частенько тянет из вас денежки. Простите, что я так грубо выражаюсь; я просто отмечаю факт. Я не спрашиваю, сколько он уже получил от вас, это не мое дело. Мои подозрения подтвердились, я выяснил то, что хотел знать. — И доктор встал, неторопливо разглаживая ворс своей шляпы. — Ваш брат живет на ваш счет, — закончил он, стоя подле своего кресла.

Миссис Монтгомери быстро поднялась, не сводя с рук доктора какого-то завороженного взгляда. И вдруг довольно непоследовательно заявила:

— Я никогда не жаловалась на него!.

— Не оправдывайтесь, в этом нет нужды — вы его не предали. Но мой совет вам — не давайте ему больше денег.

— Неужели вы не понимаете, что мне только на пользу, если он женится на богатой невесте? — сказала миссис Монтгомери. — Раз он, как вы говорите, живет на мой счет, я должна желать поскорее от него избавиться. А мешая ему жениться, я еще больше затрудняю свое положение.

— Мне бы очень хотелось как-нибудь _облегчить_ ваше положение, — сказал доктор. — Отказавшись снять с ваших плеч заботу о мистере Таунзенде, я обязан по крайней мере помочь вам справляться с этой ношей. И если вы не против, я позволю себе внести пока некоторую сумму в счет издержек на вашего брата.

Глаза миссис Монтгомери расширились; сперва она подумала, что доктор шутит; потом поняла, что он говорит всерьез, и ее охватило мучительное смятение.

— Я, наверное, должна очень на вас обидеться, — прошептала она.

— Потому что я предложил вам деньги? Это предрассудок, — сказал доктор. — Разрешите мне снова навестить вас, и тогда мы обо всем поговорим. Ваши дети ведь не все, наверное, мальчики?