– … и будешь целыми днями стирать рубашки, гладить пеленки, вытирать сопливые носы и грязные задницы. И, может быть, раз в год тебя куда-нибудь будут «выгуливать», как собаку на поводке, вместе с выводком. И, конечно же, под боком будет нечто «любимое, могучее и волосатое» источающее запах пивного перегара и грязных носков – ты станешь совершенно счастливой женщиной. – закончила я за него. – Очумел, что ли?

– Ну почему сразу так? – он смутился. – Ты просто ад какой-то описала. Я вообще-то хотел сказать, что появятся другие заботы, дела и проблемы, и ты перестанешь маяться дурью.

– Грошик, замужество для меня и есть ад. Неужели ты этого не понимаешь? Неужели думаешь, что мы – бабы – все устроены одинаково, и если в нас регулярно пихать член, то мы будем очень счастливые? Или вытирание носов, посиделки у кровати больного дитенка, пахание грядок по выходным, стирка, готовка, уборка – делают женщину Женщиной, и Женщиной Счастливой?

– Ну… – он замялся. – Почему в твоих устах все звучит так пошло? Откуда в тебе такой феномен?

Я рассмеялась:

– Грошик… Это не мой феномен. Это феномен нашего мира.

– Ну ладно, ну если все так плохо, то почему девушки выходят замуж?

– Потому что глупые. Потому что воспитаны на теориях мамы. Потому что так надо. Потому что не знают, что можно жить по-другому…

– Потому что любят этого человека, и хотят делать ему все то, что ты тут мне описала в грязных красках. Это вообще-то забота называется.

– Ага? А я наивная всю жизнь полагала, что забота это когда ты думаешь о человеке. Но не в одностороннем порядке, а порядке равном. Грошик, это дурацкая тема, не имеющая смысла.

– Ладно-ладно. Сдаюсь. И не зови меня «Грошиком». – пробурчал Игорь.

– Ну, извини, зайчик. Игоречек слишком длинно для меня. Я же блондинка. – я снова улыбнулась и взъерошила ему волосы.

– А что бы сделало тебя счастливой? – тихо спросил он, глядя мне в глаза. Я посмотрела на него, и мне стало чуточку страшно. Мое сердечко сделало резкий скачок, и забилось где-то под горлом, мешая дышать. Я понимала, что он ждет ответа. Перевести все в шутку? Зачем он задает мне такие вопросы и так на меня смотрит? Почему? Я сделала глубокий вдох:

– Только не то, что я только что перечислила.

Выдох.

– Я не знаю ответа на этот вопрос. Я подумаю, и обязательно отвечу тебе. А сейчас поехали – отвезешь меня домой. Ладно?

– Хорошо. – он завел машину и плавно тронулся с места.

Что могло бы сделать меня счастливой?

Думала я, полной грудью вдыхая бодряще-холодный запах зимы, по дороге от машины к подъезду.

Что?

Перебирала я в уме возможные составляющие человеческого счастья, стоя под душем и принимая на себя тугие струи горячей воды.

Или кто?

Продолжала думать я, глядя в экран телевизора и не видя происходящего на экране. Перед глазами стояла Лешка и улыбалась… Потом она плавно менялась на Димку и смешно размахивала руками…

Этот вопрос терзал меня полночи, и, уложив свое тело на диван, я строго приказала себе спать, но вопрос вертлявой змейкой копошился в сознании, вытаскивая какие-то совершенно забытые воспоминания, улыбки, смех…

Поняв, что заснуть я не могу, пока не придумаю ответа, или не перебью мысли на другое, я встала и пошла на кухню – выпить чаю. Что может сделать человека счастливым? Какое обстоятельство может сделать счастливой меня? И что мне нужно для счастья? Так уж устроено, что жизнь не состоит только лишь из ощущений счастья. Проще сказать, что делает меня несчастливой. Сказать и исключить это по возможности из жизни. Счастье, оно приходящее-уходящее. И лишь ты сама можешь сделать себя счастливой надолго. Постепенно учишься радоваться мелочам, упорно делая себя счастливой от любой фигни. Но настоящее ли это? Или еще одна иллюзия?

Стоп.

А разве я несчастна?

Я прислушалась к себе. Вроде нет. Обыкновенный человек, с обыкновенными радостями в жизни. Понятно только одно – белое платье и муж не добавят мне визжаще-пищащих ощущений в жизни.

Ребенок?

Справедливости ради стоит все-таки отметить, что дети – цветы жизни, но пусть они растут в чужих палисадниках. Что я могу дать ребенку? Что он может дать мне? Ни-че-го. Ничего из тех ощущений, которыми делятся мамашки на лавочке, выгуливая драгоценное чадо.

Я даже собаку не хочу заводить, потому что это помеха. На нее нужно тратить время, а у времени у меня и так мало. А куда я его трачу? Интересно… Я ленивая. Именно моя лень сжигает львиную долю моего времени.

Что же приносит мне удовольствие?

Лешка и Димка, взявшись за ручки, брали штурмом мои мысли, ну хоть в этом они солидарны: каждый из них хочет не кусок меня, а меня целиком. Я решительно сделала из их образов оригами и положила мысли в коробочку, а коробочку убрала подальше в темный угол сознания.

Что же мне приносит удовольствие?

Хорошая еда, вино, секс, общение…

… с Лешкой – вынырнула мысль…

Тьфу, какая-то я несуразная получаюсь.

Когда-то я хотела хорошую работу, свой дом, наверное, даже семью. Но получается, что семью я хотела так давно, что теперь не могу точно вспомнить, когда именно я перестала ее хотеть. Работа есть – но мне она не приносит радости, это моя повинность, и я с тоской вспоминаю то время, когда работа была приятной необходимостью, то есть я работала тогда когда нужны были деньги, а все остальное время я проводила… я проводила… а как же я его проводила? Мне кажется, что у меня всегда был мой дом, и я всегда сидела на подоконнике и слушала дождь. Но иногда бывает зима, а иногда бывает, что дождя нет целый месяц… Чем же я занималась все это время? Не помню… Наверное, это не важно, если я этого не помню. Я отставила недопитый чай и потянулась к телефону. Набрав номер, я терпеливо выслушала 6 или 7 гудков, после чего услышала сонное «Алло».

– Грошик, а я не знаю, что мне нужно, чтобы быть счастливой… Мне кажется, я и так счастлива.

Трубка помолчала, видимо Игорек на том конце провода судорожно пытался проснуться, понять, что происходит и прикинуть, сколько матов можно выдать.

– Ларка… Ты чудовище… – простонала трубка голосом Игоря. – Ты не могла выбрать более удобное время, чтобы сообщить мне столь приятную новость?

– Нет. – просто ответила я. – Я думала, что тебе интересно, и ты, так же как и я, не можешь уснуть и мучаешься вопросом, что может сделать меня счастливой. Между прочим, ты его сам мне задал. И сам обрек меня на эти муки бессонницы. Так что… вези саночки.

– Ларка, я бы тебя убил, если бы ты была рядом…

– Ну, теперь ты понимаешь, что я не могу выйти за тебя замуж, потому что у тебя даже на расстоянии возникает такое мерзкое желание?

– Чудовище! Я не собирался делать тебе предложение. Я пока в своем уме.

– Собирался. И поэтому прощупывал почву. Ну, так вот, Ромео, блин, чтобы избавить тебя от дальнейших мучений, я тебе сообщаю – что замуж я за тебя не выйду!

– Ты больная. – по голосу было слышно, что он улыбается.

– Знаю. – я тоже улыбнулась. – Но что-то ты не очень-то и расстроен.

– О… Только не надо говорить, что ты ждешь от меня сопливых истерик. К тому же, я тебе уже сказал, что не собирался делать тебе предложение. Что за самомнение у человека?

– Не… истерик не жду. От тебя вообще ничего нельзя ожидать – иначе это не прикольно. А что ты хотел мне сказать в машине?

– Все, что я хотел сказать, я сказал. Хватит додумывать за меня. Хорошо?

– Но все же… – начала я, но он меня перебил.

– Ложись спать, Лара! Спать – это когда закрывают глазки и никому не звонят до 9 часов утра.

– Ладно-ладно. – сдала я позиции. – А ты, прежде чем задать мне вопрос, из серии «господин профессор, вы, когда спите, бороду на одеяло кладете или под него» – подумай. Потом еще раз подумай, и не задавай не его. Спокойной ночи, Казанова.

Я кинула рычащую трубку на рычаги. Почему-то стало легко и свободно. Не собирался он, как же. Я что, до такой степени похожа на дуру? Не думаю, что я решила проблему, но однозначно легко ее отпнула на какой-то срок. Какой? Какая разница! Спать! Проходя мимо висевшего на стене зеркала, я озорно улыбнулась своему отражению, и пошла на диван. Блаженно вытянувшись под теплым одеялом, я вновь подумала о том, что вот сейчас я счастлива, и мне хорошо. Уже засыпая, я опять вспомнила Лешку, с ней я бы разделила свое маленькое удовольствие… Нельзя думать о ней. Просто нельзя… Сразу в голове возникает растерянное лицо Рыжего… Господи, как я могу быть такой сукой? Иногда казалось, что это была не я… Но… пустота в моем доме подтверждала, что могу… Очень даже могу… Мне так проще.