И точно: вдруг слышу — человек смеётся. Где-то у меня над головой. Первая мысль, натурально, что это просто похожий звук, но, с другой стороны, уж больно выразительный смешок. И я начинаю всматриваться.

Их там обрисовалось человек восемь-десять. Они сидели на деревьях и высовывали из ветвей свои личики. И я их про себя обозвал мангровскими эльфятами, потому что имелось выраженное сходство на мой взгляд. Читал я в детстве сказочки — ну вот один в один явление.

В веночках из цветочков на златых кудрях. А кудри плавно колышутся в воздухе, как в воде. В каких-то блестящих побрякушках на запястьях и шейках — и на глаз так золото и бриллианты. А на этих детках выглядит ни капельки не шикарно — меркнет от их собственной неземной красы, надо полагать. И рубашечки из чего-то мягкого и шёлкового тоже выглядят рогожкой рядом с их собственными нежными рожицами. Рожицы высокого класса. Розовые и гладенькие, и на каждом личике — веснушки ростом с горошину, самого яркого золотого цвета. А глазки огромные, синенькие и ясные. И чертовски умненькие. И хитрые.

Короче говоря, представьте себе очень ушлых ангелочков, которые вас из листвы разглядывают и хихикают.

И одна девочка, хорошенькая, как ваш любимый эротический сон, только гораздо приличнее, свешивается пониже и говорит:

— О великий воин! Мы видели, как ты спустился с небес на нашу ничтожную землю, и теперь интересуемся узнать: божество ты или смертный?

А голосок у неё, как флейта. И выдаёт она эту тираду на церемониальном языке моей далекой родины — а дешифратор у меня выключен и не нужен ни зачем. И у меня отвисает нижняя челюсть, да так, что ушибает пальцы нижних конечностей, и я решительно не могу сообразить, что на такую изысканную речь ответить.

В это время мальчик с другого дерева — примерно такое же существо, если не всматриваться в детали, тоже в цветочках и фенечках, говорит — не как флейта, но как скрипка, положим:

— Недостойное создание, не смей обижать сына великих небес, обращаясь к нему своими грешными устами! Ты что, не видишь, что он погружён в раздумья, несчастная?!

И между прочим, это тоже — на отличном йтэн, лучше, чем я сам говорю. Я-то светского этикета не знаю, папашка пират был, мамуля — маркитантка, у кого обучаться…

А остальные как прыснут — серебряными иголками в уши:

— Ах, как ты божественно прекрасен, сын небес!

— Что красота — как ты возвышенно мудр!

— О, сколь могучи твои железные крылья!

— Прости нам нашу неслыханную дерзость — мы умираем от ужаса!

И тут до меня дошло: эти хорошенькие сволочи просто надо мной издеваются.

Им, мерзавцам таким, на самом деле не только не страшно, но даже не удивительно. Никакой я им не сын неба — просто болван, который впёрся в их владения и таращится, отвесив хлебальник — людей никогда не видел.

— Да ладно уже, — говорю тогда, — развлекаться-то! Человек тут первый раз, а вы уже и лезете с вашими насмешками! Ни стыда, — говорю, — ни совести…

Это им ужасно понравилось, они прямо закатились там у себя на деревьях.

А та первая девочка отсмеялась и говорит:

— Ну и зачем же ты, воин звёзд, посетил нашу землю?

— Вашу Мангру? — спрашиваю.

— Нет, — говорит. — Наш Поющий Лес.

— Честно? — говорю. — Случайно. Я тут ищу кое-что, ну и приземлился в вашем лесу наугад.

Они вроде бы заинтересовались даже больше, чем я мог рассчитывать.

— Что ж ты ищешь? — спрашивает один в голубых шелках.

— Ну как вам сказать, — говорю. — Вроде как такую вещь, которая двигает машины.

А они как давай корчить брезгливые гримаски!

— Машины? Это такие грубые, тяжёлые и вонючие?

— Какая бяка! Фу! И зачем это, спрашивается, их куда-то двигать?

— И ты вот это ищешь у нас? А ты, оказывается, нехороший, небесный воин…

— А что, — спрашиваю, — собственно, в машинах плохого?

А та первая девочка сморщила носик и говорит:

— А что хорошего? Неестественно, гадко и грязно.

— А как же, — говорю, — железные крылья? Ведь круто же, а?

Вот тут они по-настоящему развеселились. Все их прежние хихиксы просто в счёт не идут. Они повизгивали и стонали, и вытирали слёзки, а когда вдосталь наразвлекались, спустились вниз со своих деревьев.

Красивое было зрелище и странное. Вроде перышек, если их бросить с высоты: медленно так спланировали, только волосы волной разлетелись и рубашечки раздулись, как парашютики. И на землю не встали, а вроде как дотянулись до неё кончиками пальцев — у всех босые ножки, зуб даю, лучшие ножки в нашей части галактики. Совсем игрушечки.

В общем, сущее кино. Но нарисовать-то, дело ясное, что угодно можно — а тут всё наяву! И я ещё подумал: сколько ж весит такая лапусечка? Положим, рост у них не богатырский — но всё-таки? Ведь живое же тело!

А они тем временем окружили мою авиетку и комментируют:

— Как внушительно! Почти божественно!

— Н-да-с, совершенная техника…

— Удивительно просто: неужели такая ко-онструкция — и вдруг летает?!

— А давайте её сталкивать! Со скалы, например? Ба-бах!

— Хватит уже! — говорю. — Давайте вас сталкивать! Вы ведь сами сверху вниз летаете!

А они — хи-хи-хи — и врассыпную! Как связка воздушных шариков с гелием внутри, если верёвочка лопнет. И до меня дошло, что не весят они абсолютно ничего.

Я одного, что подвернулся, в лиловых цветах, поймал за ножку. Крохотная тёплая ножка — и тянет вверх, как тот самый шарик на ниточке, легонько, но ощутимо. А владелец как брыкнётся!

— Свободу летающему люду! — кричит. — Помогите, охотятся!

Похоже, они дружно решили, что развлекалово продолжается.

Я всех их девочек переподнимал — будь у меня такая подруга, на руках бы её всю жизнь носил, честное слово! Одно удовольствие. Они свой вес меняют, как захотят — и когда им летать не надо, делаются, как маленькие птахи. Будто одну одёжку в руках держишь. Что они с законом тяготения вытворяют — я так и не понял. Я их серьёзно спрашиваю, а они издеваются в своём стиле:

— Бабочек едим.

— Не слушай её, всё по-другому: берёшь ветер, только несильный, обвязываешь шарфиком…

— Всё враньё, слушай меня: тут самое главное — ни о чём не думать. От мыслей голова перевешивает…

— Слушайте, трепачи, — говорю, — скажите лучше, где вы так насобачились говорить по-нашему?

— Мы, — хохочут, — дорогуша, вообще всё знаем!

— И как только, — говорю, — у вас головы не перевешивают? Ну ладно. Если всё знаете, тогда где взять пирит?

— А это минерал? Тогда под землёй. А если под землёй — значит, в подземельях ищи. Пусть тебе хозяева подземелий сами покажут.

— А где, — спрашиваю, — те подземелья?

— Вот сейчас и выкопаем, — говорят. — Только бы ты улыбался.

Пойди получи от них серьёзную информацию!

Но к тому моменту я с ними уже освоился. Всё-таки, славненькие, весёлые… сволочи… И вокруг их уже собралось душ пятьдесят. Что показательно: дети у них такие же лапулечки, только маленькие, а старых и даже просто зрелых совсем не видно. Все подросточки. И я даже подумал, что эта летающая братия совсем не взрослеет. В принципе. Что они это физически не могут. Помню, даже решил, что они и не умирают — ну как таких вообразить мёртвыми? Невозможно…

Где они живут, в смысле, где у них дома, я так и не узнал. "Здесь и живём", — говорят. Но не на деревьях же! Чем питаются и как делают себе такую одежду и такие феньки — между прочим, сложные в работе безделушки — опять же непонятно. "Колдуем", — говорят. Но несмотря на всю эту чушь, я понял, что мозги у них не первобытные. Что они до чего угодно сходу дорубают. И я решил, что на Мангре все жители такие умные, смелые и весёлые. И хорошенькие.

Звали они себя — Летающий Народ.

Я ту, первую девочку, у которой имя пишется нотами, с собой звал. Объяснялся в вечной любви с первого взгляда. Но дозовёшься, как же! Смеётся и похабничает, как старый пират с перепою. И взаимопонимания я от неё не дождался…

Жуть, как мне жаль улетать было. К вечеру они костёр устроили — зажгли непонятно что, неизвестно как — и горит выше травы. И у них откуда-то оказался мёд, хлеб как пирожное и какой-то странный выпивон, в вазах или бутылях, светящийся. Внутри организма он, по-моему, тоже светится, субъективное наблюдение.