– По крайней мере, сейчас мы преодолели бурю.

– Я знаю, что в будущем тебе придется быть в два раза более воинственным, не то тебя действительно выбросят за борт, – с тревожной улыбкой ответил Кристобаль. – Я буду истово молиться, чтобы мы как можно скорее увидели землю.

Молитвы адмирала были услышаны. Сразу после десятого, в темную ночь одиннадцатого октября сам Кристобаль, выглянув из маленького оконца своей каюты, заметил на горизонте мерцающие огни. Королевский виночерпий, который сидел у него и решал, как они должны будут приветствовать и передавать послания и дары восточным правителям, тоже признал, что это, должно быть, земля. – Это похоже на свечу или факел, который, наверное, переносят от одного дома к другому. Позовите вахтенных, и пусть они просигналят „Нинье“ и „Пинте“. Посмотрят, видят ли они тоже землю, скомандовал Колон.

Моряк с „Пинты“ еще до того, как ему просигналили, сообщил, что они заметили свет, но больше в этот полночный час никаких признаков суши не было. Палуба „Санта-Мария“ трещала от напряжения, ибо каждый матрос, и не только находившийся на вахте, вглядывался в западный горизонт. Потом часа в два ночи раздались крики: земля теперь появилась на самом деле, на этот раз намного отчетливее. Подготовительный сигнал – пушечный выстрел – прозвучал с „Пинты“, которая по-прежнему намного опережала два других корабля. Мартин Алонсо Пинсон тоже рассмотрел при лунном свете тусклый белый блеск утесов. Три небольших корабля разглядели начало и одновременно коней мечты.

Колон высчитал, что расстояние до земли примерно шесть миль. По мере того как они приближались к берегу, адмирал приказал всем кораблям спустить паруса и подождать рассвета. Рев бурунов говорил о том, что недалеко мелководье, которое может посадить флот на мель. Уж лучше держаться на одном месте, пока можно будет определить, где они находятся. Никто не спал.

Аарон впервые за все дни после первого ропота недовольных почувствовал наконец-то передышку. Корабли в ожидании утреннего света раскачивались из стороны в сторону вблизи изгиба суши, а Аарон тем временем присел на корточки и стал писать дневник, который вел, исполняя завет отца. После возвращения сына для Бенджамина Торреса этот дневник будет гораздо дороже, чем золото и жемчуг Индий.

Аарон поставил дату 12 октября 1492 года.

Мой дражайший отец!

Показалась земля. Все недоброжелатели адмирала теперь поверили в его генийt. Когда мы приедем домой, все клеветники в Испании будут воздавать ему хвалу. Что же do меня, я думаю лишь о том, чтобы вернуться в объятия моей семь. Это предприятие наверняка завоюет одно из самых почетных мест для рода Торресов при королевском дворе. На рассвете мы высаживаемся на берег. Хотя мы прибыли с миром, со мной из предосторожности будет оружие. Я напишу подробнее о нашей высадке, когда у меня будет время. Передай мою любовь матери, Анне, Матео, Рафаэле и детям.

С любовью подписавшись, Аарон вдруг представил себе заплаканные лучистые зеленые глаза на маленьком, в форме сердечка личике, которое возникло в его памяти. Занятый сверх меры в последние недели тяготами морского путешествия, Аарон не мог найти и минуты, чтобы подумать о Магдалене Вальдес и о причинах, почему она снискала себе расположение сто семьи. И все же где-то в глубине его тревожных снов, во время долгих месяцев воздержания, она со своим хрупким маленьким телом приходила к нему, словно пение сирен. Он вспомнил, как сладко утолял свою страсть, и эти воспоминания преследовали его мечты. Он отбросил подобные мысли в сторону, закрыл дневник и положил его под кровать вместе с принадлежностями для письма. Вместе с остальными он будет наблюдать, как над Индиями взойдет солнце.

Адмирал, приказал, чтобы спустили шлюпку и подняли королевские знамена. Он был роскошно одет в алый плащ и темно-зеленый парчовый костюм с темными шерстяными рейтузами и чудесными башмаками из тонкой черной лайки. Большая черная, похожая на тюрбан шляпа увеличивала его и без того внушительный рост. В то утро Кристобаль Колон, сын генуэзского торговца лесом, каждым дюймом своего облика походил на адмирала морей и океанов.

Следуя за ним к корабельной шлюпке. Аарон улыбнулся, припомнив дешевую, много раз штопаную одежду, которую в прежние годы носил его друг, переходивший из одного королевского двора на другой в качестве просителя.

Молодой маршал занял место на шлюпке позади адмирала, проинструктировав двух надежных людей пустить в дело корабельные бомбарду или фальконет в случае непредвиденных обстоятельств – если местное население проявит враждебность. Переводчик, королевский инспектор и другие ответственные лица заняли свои места, и два матроса принялись грести. С „Ниньи“ и „Пинты“ к берегу отправились шлюпки с меньшим числом людей.

– Я буду поражен, если Мартин Алонсо не попытается устроить гонки, чтобы первым увидеть землю, – прошептал Аарон на ухо Кристобалю. Он был вознагражден улыбкой.

– В этой шлюпке плывет королевский секретарь, который должен будет описать высадку на берег, – вот все, что сказал Колон.

Аарон смотрел на ровную полоску земли: после того как они целую ночь дрейфовали возле берега, у всех сложилось впечатление, что это небольшой остров. Берега были снежно-белые, а растения дивные. Пальмы взмывали высоко в лазурный купол неба, а буйные цветы – яркие фуксии, золотые шары, лаванда – россыпью играли на темной зелени первобытного леса. Вода бухты, в которую на рассвете вошли корабли, была искрящегося голубовато-зеленого цвета: Аарон не видел ничего подобного ни у берегов Кастилии, ни Каталонии.

– Поистине это совершенно новый свет, – благоговейно прошептал он, пытаясь рассмотреть сквозь плотную растительность признаки людей или животных.

Когда они пристали к берегу, братья Пинсоны выказали замечательную учтивость и, следуя протоколу, подождали, пока адмирал ступит на землю первым. Генуэзец напрямую побрел по мелководью и ступил на твердый белый песок, прошел метров десять, а затем со всем почтением склонился к земле, осенил ее крестом и стал страстно и безмолвно молиться. Это продолжалось несколько мгновений. Потом отчетливо прозвучали его слова:

– Я называю этот остров Сан-Сальвадор в честь нашего святого спасителя. Без его руководства мы никогда бы не осилили наш путь. Я провозглашаю это под светским знаменем моих суверенов – Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской.

Он пошевелился, и вслед за ним все находившиеся в шлюпках выбрались на берег, развернув флаги. На огромных знаменах Арагона и Кастилии золотым и зеленым были вышиты инициалы „Ф“ и „И“. Королевские представители, морские офицеры, моряки – столько человек, сколько могли вместить шлюпки, – все преклонили колена и припали к земле с радостными криками, воздающими хвалу Господу.

Аарон держался особняком от радостной свалки, заметив какие-то движения в подлеске возле самого берега. Он быстро подошел к Колону, который в это время наблюдал за установкой большого деревянного креста, привезенного с собой в знак первой высадки на берег. Положив руку на, плечо командора, Аарон кивнул на темнокожих людей с круглыми черными глазами и длинными густыми волосами. Трое из них стояли в кустах – они наблюдали за празднованием на берегу. Несмотря на перья, раковины, золотые и медные драгоценности, они были полностью обнажены. Один держал в руке грубое деревянное копье, но вид у него был не враждебный.

Колон развел в сторону руки, отбросив свой ярко-алый капюшон, и подал им знак приблизиться. Переводчик Луис Торрес стоял слева от адмирала и смотрел на туземцев, которые робко, но с любопытством шли навстречу людям на берегу.

Некоторое время спустя с помощью языка жестов люди обменялись безделушками – клубками хлопчатобумажной пряжи, дротиками, другой утварью, а также небольшими золотыми украшениями.

Стоя по правую руку oт адмирала, Аарон наблюдал за попытками Луиса найти способ общения языком жестов и знаков и смеялся про себя над бесполезным в данном случае отточенным знанием арабского – традиционного международного торгового языка.