— Там, куда я тебя направлю, не вешают. Пусть это тебя не волнует. Правда… Впрочем, об этом поговорим позже…

Эрзам очнулся, когда Небесный Костер добрался до наивысшего положении на Золотой Дуге. Тени сделались малюсенькими, как буквицы у писца, когда тот пишет прошение на ими князя или любовную записку даме из свиты, которая не снимает серебряной маски ни днем, ни ночью, даже укладываясь спать на лавку в чужой палатке…

Лопатки затекли. Руки были завернуты назад и вверх и крепко-накрепко прикручены к шершавому столбу, в который упиралась голая спина. Но холодно не было, напротив вдоль позвоночника струился пот. День выдался жарким, а вот каким будет вечер — того бывшему княжескому бойцу не суждено уже узнать.

Ни куртки, ни вечно серой от намертво въевшейся дорожной пыли нательной рубахи на Эрзаме не было. Как ни странно, с него не сорвали ни кожаных штанов, ни узконосых сапог из мягкой кожи полярной верблюдицы, ни перевязи. По тому, как оттягивали ножны правое бедро, Гонэгг догадался, что и «Сам-восемь» на боку. Чиульды верили, что в Страну Вечной Осени бойцу следует являться во всеоружии…

— Зажигай! — донеслось, как из подземелья, и Эрзам догадался еще кое о чем. Стоит он на погребальном костре, предназначавшемся поутру не для него, и костер этот сейчас подожгут. Только теперь это не погребальный, а экзекуционный костер, но, как говорится, что меч, что удавка, — одно другого стоит!

Поднялся ветерок и донес запах смолистых поленьев, которые возят за ратью на специальных повозках. Ведь если кругом степь, дров для последних проводов не напасешься! С другой стороны, разве не приятно сознавать, что тебя, как высокородного, дым отнесет прямо в Страну Вечной Осени, где встретят крутобедрые девы, возьмут под руки и отведут к пиршественному столу, прогибающемуся под тяжестью дивных фруктов, дичины и заморских яств, а потом — что может быть лучше для бойца? — он будет сражаться один на один с самыми прославленными меченосцами и ловить благосклонные взгляды вышеупомянутых дев, и даже, если проиграет, раны сами собой затянутся, а кости срастутся, и так будет вечно!

Эрзам покрутил головой, чтобы избавиться от наваждения. Запах дыма вызвал в его душе целую гамму чувств, чего раньше он за собой не примечал: от открытой ненависти к тем, за кого он недавно с гордостью сражался, до пробудившегося только сейчас, в эту трагическую минуту, сострадания к несчастным, за казнью которых он прежде наблюдал с любопытством. Сказать по правде, костер — не такая веселая штука, как это представляется со стороны!

За зрением и обонянием восстановился слух, и до бойца донесся гомон толпы, собравшейся поглазеть на позорную смерть своего прежнего соратника. Смеялись дамы, и непринужденнее прочих Не- снимающая- серебряной-маски. Кто-то неистово молился, призывая Погонщика Туч, покровителя сирых и страждущих, отпустить грехи осужденному. Мордатые торговцы ругались из-за более удобного места. Вокруг костра в три ряда молчаливо застыли ратники в доспехах, и среди них князь на высокой резной подставке для ног, чтобы не упустить трепетный момент, когда запылает сердце взбунтовавшегося холопа…

Занялись подошвы сапог. Пальцам ног сразу сделалось неуютно. Эрзам попытался поджать ноги под себя, но это не удалось сделать, ноги тоже были прикручены к столбу.

— Ну как, свободный воин из рода Гонэггов, теперь ты познал, для кого я затеял костер? — в голосе князя послышалась усмешка. — Скоро ты станешь по-настоящему свободным!

Эрзам тщился ответить достойно, как подобает рожденному от Гонэггов, но распухший язык не повиновался.

— Вчера я надумал спалить чужеземку! — продолжал князь. — Видишь ли, высокородные ей не по вкусу! Вот и досталась холопу! По моему приказу Шталиш следил за вами через прореху твоей палатки! Он все видел и все рассказал! Только ведьмы нам не хватало перед решительным сражением! А ты слишком рано проснулся, но это полбеды, и твой язык непочтительно отозвался о моих родственниках! Это уже слишком! Гори же, подлый пожиратель колючек, сын пожирателя колючек! После тебя я спалю твою девку, но сначала с ней позабавятся мои верные слуги, ха-ха!

И князь затряс брюхом, но дым милосердно скрыл это зрелище от взора Эрзама. Огонь подобострастным псом принялся лизать грешную плоть. И когда его укусы стали нестерпимыми, Эрзам закричал.

И тут, словно испугавшись человечьего крика, боль внезапно оставила его. Сквозь дымное покрывало, которое искажало безумные лики толпы, делало их струящимися, нереальными, он почувствовал на себе взгляд темных прохладных глаз чужеземки, и в них не было места презрению, они излучали нежность и сострадание.

Ведьма хлопнула и ладоши, и ее чары отгородили стену ревущего пламени от Эрзама. В груди обреченного запели сказочные птицы надежды, которые, по преданию, оберегают воинов в битве. Путы, стягивающие конечности, обуглились, почернели и лопнули.

Наблюдавшие за спектаклем сожжения чиульды с ужасом увидели, как из ревущей стены сплошного пламени сперва показался дымящийся клинок, оканчивающийся голой мускулистой рукой, а за ней возник и сам хозяин ее, живой и невредимый, словно лагерь освятил своим появлением сам св. Януга Неопалимый.

Владелец клинка прыгнул с помоста к застывшему, как изваяние, обидчику, выбил резную подставку из-под его ног и, пока князь падал, хватаясь руками за воздух, пронзил мечом брюхо, которое уже однажды был проткнуто. Высокородный ткнулся лбом в землю, перевалился набок, и из прорези для рта по серебру заскользила змейкой тоненькая алая струйка…

Толпа тысячеустно ахнула и отхлынула назад, оставив впереди чужеземку. Но не только и не столько потому, что на их глазах непобедимый воитель отворил двери в Страну Вечной Осени, а по той причине, что над костром, там, куда подымался столб дыма, появилось знамение неотвратимости возмездия — колеблющийся силуэт снежного дракона. Он простирал над толпой лезвия когтей, распирал в беззвучном рыке громадную пасть и яростно перебрасывал могучий хвост из стороны в сторону. Вид его был ужасен, а если учесть, что в местном пантеоне богов любой призрак — а снежного дракона в особенности — являлся выразителем воли верховного божества Золотой Дуги, то поведение чиульдов было вполне адекватным.

Тем временем чужеземка, нисколько не смущенная таинственным видением, то ли потому, что не смотрела на небо, то ли потому, что сама приложила руку к появлению призрака — ведьма все-таки, — сделала несколько коротких шажков навстречу Эрзаму. Через мгновение они были в объятиях, разъединить которые смогла бы, наверное, только сама меднолицая хозяйка Страны Вечной Осени.

Они ничего не видели вокруг, даже то, что подул ветер и рассеял сперва хвост, потом лапы, потом и все остальное. Снежный дракон растворился в синеве. Но чудеса продолжались.

Звякнуло метательное копье, наткнувшись на невидимую преграду, и свалилось под ноги обнявшейся паре.

Зычно рявкнул родовой старшина, и небо потемнело от тучи стрел, выпущенных со всех сторон в двойную цель. Эрзам непроизвольно втянул голову в плечи, ожидая неминуемой 1 погибели, но ведьма прошептала на языке чиульдов:

— Не бойся, отважный Эрзам, стрелы не могут нанести вред, пока мы защищены силовым полем!

Она прошептала эти слова не разжимая губ, и он вновь вспомнил притчу Тангшена о забытом искусстве говорить мыслью, которым обладали девушки, спустившиеся с Золотой Дуги. Вот оно, значит, что: чужеземка — это падшая на Хоррис звезда. А что стоит звезде заговорить пущенные стрелы!

— Я окружила нас невидимыми щитами. Их невозможно пробить здешними копьями и стрелами!

Боец поверил ей сразу и безоговорочно. Эрзам никогда не слышал слов «силовое поле», но прекрасно знал, что такое щит!

— Скажи мне, кто ты? — прошептал он ей в свою очередь, будто опасался, что их снова могут подслушать.

— Меня зовут Цвобри. Я пришла издалека, чтобы спасти твой варварский мир. Я долго искала гордого и отважного воина и, кажется, нашла. С твоей помощью я смогу выполнить свою миссию!