Был уже поздний вечер, темно, и неясная тень ветки тополя, что рос внизу, под окном, слепо и бессмысленно бороздила стекло, покачиваясь вниз-вверх.

– А теперь, – сказал Джайвз, – настала и моя очередь.

И вдруг быстрыми движениями он и в самом деле стал выдавливать таблетки седуксена из блестящего брикета, в который они были запечатаны фольгой, и едва я успел опомниться, как целая горсть их оказалась в его ладони. Он лихорадочно поднес ладонь к губам и затолкал таблетки себе в рот. Я слышал звук, с каким он дробил и разжевывал эти смертельные кружочки.

– Джайвз! – крикнул я и рванулся.

– Поздно, – сказал Джайвз так спокойно и холодно, что я не мог не остановиться.

Он взял стакан с остывшим уже чаем и медленно выпил. Я в ужасе смотрел на него.

– Да, – сказал он. – Зачем какая-то гадкая комедия, когда все может быть так просто.

– Джайвз, умоляю!!

Он остановил меня жестом:

– Нет. И не вздумай вызывать врача, иначе ты не мужчина, а просто дерьмовая тряпка, и всей твоей восточной философии грош цена. Жизнь и смерть, только в этом может быть еще хоть какой-то смысл. А теперь уходи, – он с усмешкой посмотрел на белый пакет с веревкой, что по-прежнему висел, покачиваясь, на ручке кухонной двери.

– Джайвз!!

Он не опустил взгляда и незаметно почти приподнял руку ладонью вверх, указывая на дверь. Последняя, неоспоримая, не подлежащая неповиновению власть смерти была в этом тихом жесте.

– Прощай. Быть может. Дина…

Словно загипнотизированный, остался я стоять один на площадке перед захлопнувшейся дверью в его квартиру. Что было делать мне? Неотвратимость случившегося вновь и вновь сокрушала мне душу в кошмаре. Весь ужас был в том, что это он сделал на самом деле. «Как же так? Не может этого быть, чтобы вот раз и… Я думал, что это игра, а это не игра, а теперь смерть, как все до отвратительности просто и спокойно, как бессмысленно…» Парализованный, мертвый, стоял я на голубом грязноватом линолеуме перед выкрашенной в серое сеткой, что отделяла шахту лифта от площадки. Зажглась красная лампочка, кабина ухнула и пошла вниз, мне было страшно, что вот сейчас она остановится на этом этаже и с лязгом вырвется кто-то, какой-то желтый человек, как из того сна, и крикнет мне: «Что же ты?! Идиот, скотина. На твоих глазах Джайвз уходит из жизни, а ты, как баран, смотришь и не можешь выхватить человека, обрушить его преступные намерения, схватить, скрутить, затащить, пусть срывая ему ногти об обои, в ванную. Разомкнуть, разорвать нежелающий рот и заставить пить литрами, чтобы выблевать всю эту гадость, выблевать до конца, до последней пустой, на исходе сил спасительной корчи…» Как сумасшедший рванулся я к двери Джайвза и стал стучать в нее кулаком, звонить, пытаться выбить ее с разбега плечом, но тщетно; молчание, тишина, только гул лифта, который прошел мимо этого этажа вниз. Опустошенный и беспомощный, приник я лицом к сетке шахты, холодом боли пытаясь вернуть себе хоть немного рассудка и мужества, увидев лишь пыльную потемнелую крышку кабины с черным, лоснящимся от смазки механизмом подвеса, безнадежно опускающуюся все ниже и ниже. И вдруг до абсурдности простая мысль блеснула в моем воспаленном мозгу. И я рванулся вниз по ступенькам, пролет за пролетом, складывая ясный и безумный план в странном спокойствии, какое вдруг поднялось из самых глубин души моей, словно не имеющей никакого отношения к несущемуся сломя голову телу, словно и тело это было не мое, а сам я сидел в кресле и повторял, истончая до пустоты, свою мантру. Я выбежал из подъезда. Ближайший автомат был метрах в ста. Не могу понять и сейчас, почему мне в голову совсем не приходило вызвать «скорую» и милицию. Наверное, судьба и в самом деле есть. Я подбежал к будке, судорожно оглядываясь. Мне нужна была хоть какая-то женщина, которая могла бы привести в исполнение мой чудовищный план, которая могла бы просто сказать: «Алло, Джайвз? Это Дина. Открой дверь, я сейчас приду». Но никого вокруг не было. Темно, ни души. И даже окна в едва белевших коробках домов, обступавших небольшую асфальтовую площадку с телефонной будкой, были в массе своей темны. Два, три, четыре, пять, шесть светящихся квадратов можно было насчитать на верхних этажах. Но не рваться же мне среди ночи в чужие квартиры, пытаясь объяснить бред своей затеи фантастичностью, нелепостью всего происходящего. «Значит, Диной должен стать я, – мелькнуло. – Промедление смерти подобно. Вот-вот он заснет и тогда…» Я набрал номер, со страхом вслушиваясь в длинные безразличные гудки. А вдруг уже не возьмет? Вот она какая, смерть – просто длинные навсегда гудки.

– Да, – спокойно и отстраненно сказал в трубку Джайвз. Словно во сне, собирая абсурдность своей роли в какой-то нежный до ужаса комок в груди, при вспышке этой вот-вот готовой исчезнуть жизни, я вымолвил совсем тихо, с надеждой угадать интонацию голоса Дины, представляя себя почему-то тонкой, беззащитной белой гвоздикой – длинный стебель, сочленения-локти, продолговатые изогнутые листья с тальковым налетом, и снова этот длинный, гибкий, готовый вот-вот сломаться от тяжести белой корзинки стебель.

– Джайвз? Это я…

– Ты, – сказал он. – Ты,– повторил снова, потом тяжело вздохнул и проговорил тихо, словно замечая что-то в комнате и отворачиваясь от трубки. – Но ты же умерла, Дина…

– Нет, – сказал я тем же голосом, а может быть, и не я, померещилось мне, а душа ее облеклась в мою плоть, чтобы произнести эти слова, иначе как же я могу продолжать этот немыслимый разговор. – Нет, я не умерла. То была неправда, я просто исчезла из твоей жизни до поры, чтобы вернуться вовремя, не опоздать. Открой дверь мне.

– Боюсь, что я не смогу уже встать, – еле слышно проговорил Джайвз. – А может быть, я уже засыпаю, и ты всего лишь мой сон, Дина?

– Нет! – сказал я, едва удерживая священную ложь интонации и ощущая, как слезы согревают мне щеки. – Нет, Джайвз, это не сон! Встань и дойди до двери, открой. Еще не поздно, я здесь недалеко, внизу… сейчас… я уже иду к тебе, Джайвз.

– Хорошо, – сказал Джайвз. – Я попробую. Иди. Ведь я же знаю, где ты. Заасфальтированная площадка всего в ста метрах от моего подъезда, – он вдруг слабо усмехнулся в трубку. – Тебе очень идет этот женский голос. Прости, что я все еще заставляю тебя разыгрывать этот фарс, но я открою…

Он положил трубку, и меня прошиб пот. Как будто не он, а я выпил смертельную дозу седуксена, все происходящее и в самом деле напоминало мне страшный сон. Я бросился из будки, оцарапывая себе о заусеницы ее каркаса щеку и на бегу вытирая кровь двумя пальцами, машинально слюнявя их, а потом проводя по щеке сверху вниз.

Дверь и в самом деле оказалась открытой. Когда я вбежал, Джайвз стояла в проеме двери в ванную комнату. На ней было голубое платье, волосы ее были распущены, одной рукой она тяжело опиралась о стену, я видел, что она вот-вот может упасть, другой, безжизненно опустившейся к лону, она держала черную искусственную со светло-алой изнанкой бороду-грим.

– Прости, – сказала Джайвз, улыбаясь едва. – Я действительно слабая… Я не хотела, чтобы все было, как обычно, и как всегда закончилось бы поражением… Наверное, я сумасшедшая… Но ты мне ничего не должен… Только, – она вдруг прижала руку к самому низу живота и мука исказила ее лицо. – Только дай воды… много… я не хочу умирать.