— А ты?

— Я все-таки думаю, что устою — не повторять же все заново. Нет, но мне это тяжело дается, — созналась Хиллари.

— Да уж! — двусмысленно хмыкнула Джолин.

Хиллари замахнулась на нее салфеткой:

— Прекрати!

— Похоже, ты это сумеешь, — хихикнула Джолин. — Прекратить, я имею в виду.

— Ах ты, ехидна!

— До чего же хитро ты придумала с этим параграфом в контракте!

— Люк то же самое сказал. Назвал меня хитрой бестией.

— Да? Значит, он добродушно это принял, — заключила Джолин.

— Даже слишком добродушно. Только он себе на уме. Думает, ему удастся меня соблазнить. Дудки! — с жаром возвестила Хиллари. — Ничего у него не получится. Ничегошеньки!

— Кого ты так пылко убеждаешь в этом, радость моя? — сочувственно спросила Джолин.

— С мужчинами больше хлопот, чем они того стоят, — изрекла Хиллари.

— Точно, точно, — откликнулась Джолин, берясь за рюмку.

Люк и Хиллари договорились встретиться у нее дома и уж оттуда вместе отправиться на поиски нового жилища. За исключением Киллера, улегшегося подремать после пылкого объяснения обоим в любви, дома не было ни души — Чарлз Грант отбыл пообщаться с друзьями.

— Так как же реагировал твой отец? — спросила

У Люка Хиллари, когда он опустился рядом с нею на диван в гостиной.

— Бурно. Совсем как твой.

— А ты говорил, наш брак их сблизит.

— Так оно и будет. К моменту, когда родится их первый внук. Вот увидишь. — Зная, что Хиллари от подобного рода утверждений заводится, он поспешно добавил: — Кстати, кое-что из сказанного моим отцом подтверждает мою версию… Вражда между ними, несомненно, началась из-за женщины.

— Кто она? — мгновенно откликнулась Хиллари, предпочитавшая сменить провокационную пластинку под названием «наши будущие дети».

— Отец не назвал ее. Но, если верить его словам, она была сущий ангел, святая, не способная ни на что дурное. А такая характеристика меня настораживает.

— Почему?

— Совершенством ни одна женщина быть не может. Хиллари бросила на него укоризненный взгляд:

— Это твое личное мнение.

— Я хотел сказать, ни одна женщина, кроме тебя.

— Поздно, — покачала она головой. — Ты лишь отягчаешь свою вину.

— Тогда беру свои слова обратно. Ты не совершенство. Но ты нравишься мне такой, какая есть.

Нравишься. Даже хочу. Но только не люблю. Впрочем, незачем гадать, какие чувства питает к ней Люк. Ей все равно.

— Значит, ты убежден, что причина их вражды — женщина. — Забавно, правда?

— Разве?

— Столько ненависти, так выкладываться из-за… — Люк осекся, спохватившись, что может брякнуть лишнее.

Но было поздно.

— Из-за такого ничтожества, как женщина?

Ты это хочешь сказать? Ты всех нас причесываешь под одну гребенку. Так ведь?

— Нет, не так. Есть женщины, которым только дайся — доведут до потери рассудка.

Конечно, своей женщине он, Люк, никогда не даст воли и рассудок не потеряет. Черта с два! Но как он перед самим собой ни бахвалился, его не покидало смутное и тревожное ощущение, что не так-то все просто. Что его чувства к Хиллари куда сильнее, чем он готов себе в этом признаться.

Обеспокоенный, он постарался загнать подальше внутрь неприятное свое открытие. И для верности поспешил переменить тему.

— Кстати, о женщинах. Как прошла твоя встреча с подругой? На уровне?

— Превосходно. — Если Люк уклоняется от разговора, она будет держаться той же политики. Тем более что его отношение к женщинам не вдохновляет. — На высшем уровне.

Люк впился в нее подозрительным взглядом.

— Ты ей сказала! — прорычал он. — Сказала ведь, почему мы поженились? И это после того, как я велел не говорить!

Хиллари с вызовом вздернула подбородок:

— Совершенно верно. Рассказала.

— Ты что, спятила?

— Именно этот вопрос задала мне Джолин, когда узнала, почему я за тебя пошла, — не осталась в долгу Хиллари.

— Почему у вас, женщин, такой длинный язык? — раздраженно проворчал Люк.

Уже не владея собой, Хиллари схватила с дивана подушку и запустила в Люка.

— Женщины! Женщины! Женофоб выискался! Можно подумать, ты сам не проболтался своему отцу или приятелям.

— Вот уж нет. Не выворачиваюсь перед людьми наизнанку.

— Ни перед кем и никогда?

— Ни перед кем и никогда.

— Не вижу, чем тут гордиться! — возмутилась она;

— Есть чем, не сомневайся.

— Меня не тому учили.

— Точно. Не тому тебя учили, — парировал он.

— Ну что ты за человек! Весь мир не прав, один ты прав. Удивительно, как это у тебя получается.

— Удивительно, — повторил он, улыбаясь. Он уже откровенно ее поддразнивал, с удовольствием наблюдая, как ее огромные синие глаза полыхают гневом.

— Тут уж ничего не поделаешь, Ирландочка. Ты вышла замуж за удивительного человека.

Сердце Хиллари забилось с перебоями. Ирландочкой он не называл ее вот уже четыре года, с тех пор как они расстались. Это прозвище звучало у него как-то по-особенному, ей казалось, он заменял им ласковые слова. Однажды он сказал ей, что у нее ирландские глаза и что ему нравится наблюдать, как они у нее темнеют в минуты страсти. В устах скупого на нежные слова Люка такое признание звучало чуть ли не признанием в любви. Да, когда-то она считала, что он любит ее. Она ошибалась.

— Не называй меня так, — сухо оборвала она его. Она уже думала, что Люк забыл это прозвище. Ни разу не назвал он ее так после ее возвращения в Ноксвилл. Вот и хорошо, утешала она себя, значит, ей уже нечего опасаться. Как бы не так! Заблуждаться не стоит: он не прекратит своих попыток соблазнить ее, и надо быть постоянно начеку.

— А что тут такого? — пробормотал он. — Все-то тебя раздражает.

— У меня голова болит, — нашлась она. Не говорить же ему правду.

— Нервы шалят? — спросил он с участием и проницательностью заботливого мужа, но Хиллари этого не оценила. Потому что взгляд, которым он смотрел на нее, яснее ясного говорил, чему он приписывает ее нервное состояние. Конечно же, взаимному влечению, которое не находит выхода. И она с угрозой в голосе предостерегла:

— Посмей только произнести слово «гормоны», убью!

— Чьи гормоны? Твои или мои? — поинтересовался он.

— Тебе очень хочется на тот свет? Гормоны, кстати, к моей голове отношения не имеют. Она разболелась сразу после ленча.

— С чего бы это? Вы, девочки, случайно не переусердствовали с коктейлями? — И, прочитав ответ у нее на лице, выдал дружеский совет: — Никогда не садись играть в покер. Не такое у тебя лицо,

— Чем оно тебе не нравится?

— Всем нравится. Очаровательная мордашка. Только лгать тебе нельзя — даже чуть-чуть.

— Почему нельзя? Солгала же я папе насчет причины нашей женитьбы, — напомнила она Люку.

— И он удовлетворен твоим объяснением?

— Кажется. Об этом еще рано говорить.

— Мы с ним очень мило побеседовали у него в кабинете.

— Да-да. Ты мне напомнил. Я хотела тебя спросить, ты не в курсе, почему цикламен в отцовском кабинете вдруг стал клониться набок?

Люк пожал плечами.

— Вчера днем цветок был в полном порядке, — недоумевала Хиллари. — Тебе ничего не приходит в голову?

— Может быть, его слишком обильно полили, — высказал предположение Люк, вспомнив, сколько рюмок виски он опрокинул в цветочный горшок.

— Ты думаешь?

— Если мы не выйдем сейчас же, то опоздаем, — спохватился Люк.

— Куда опоздаем?

— Я договорился о нескольких встречах, чтобы осмотреть квартиры.

Люк, как всегда, не терял ни минуты и устроил все по своему усмотрению.

— Надеюсь, мы идем смотреть квартиры с двумя спальнями, — сказала Хиллари, заметив подозрительный блеск в его зеленых глазах. — Еще лучше, если бы их было три.

— Прекрасная мысль.

— Как, ты со мной согласен? — Голос ее выдавал удивление. — То есть я хочу сказать: я рада, что ты согласен.

— Еще бы мне не быть согласным. Третью спальню отведем под детскую комнату. Очень правильная мысль.