Забавно, что этот разговор, которого я так боялась, получался у меня пока легко, словно бы сам собой, и – совершенно отстраненно. Как будто это не я, и все не со мной, а просто я смотрю какой-то дурацкий спектакль, и при этом мне ясны не только слова актеров, но даже их внутренние мысли. Даже забавно, честное слово. Вот только знать бы, чем кончится.

– Случилось не только со мной, Ник. Случилось с нами. Может быть, ты знаешь, что я имею в виду?

– Понятия не имею.

Я молча протянула ему на ладони его телефон. Он быстро схватил его, но потом, спохватившись, явным усилием воли небрежно сунул в карман.

– Ну да, мы сегодня перепутали телефоны. Я тебе еще когда говорил, что покупать одинаковые было идиотизмом. Но ведь ничего страшного не случилось, правда?

Ох, Коленька, как же тебе хочется, чтобы ничего не случилось... И ты ведь прекрасно знаешь, что именно страшное может произойти, уж настолько-то я тебя понимаю. Но нет, голубчик, сегодня у сказки не будет хорошего конца.

– Страшного, может, и не случилось... Но мерзкого – пожалуй.

– Ты о чем, Лиза? Я устал, не морочь мне, пожалуйста, голову. Лучше дай что-нибудь поесть. Я, между прочим, с работы.

Ну да. Лучший способ защиты – нападение. Ты еще не знаешь, от чего защищаться, а весь арсенал уже пущен в ход. «Ничего не знаю, ты сама дура, займись лучше непосредственными обязанностями, отвлекись, может, пронесет. К тому же я тебя кормлю, если ты забыла, и надрываюсь для твоего же блага». Нет, милый, не пронесет.

– А что же, твой зайчик тебя так и не покормила? Или как ее там – котеночек?

В глазах – мгновенный испуг.

– Что ты несешь? Какой еще котеночек?

Держится. Не сдается. Стойкий оловянный солдатик.

– Который весь день писал тебе смс-ки. Честное слово, замучилась читать всю эту пошлятину. К тому же неграмотная, через слово ошибки. Неужели тебе это нравится?

Получи, фашист, гранату!

– Господи, Лиза, какая ерунда! Это ошибки провайдера, такое бывает по сто раз в день. И ты из-за этого устраиваешь мне идиотскую сцену ревности?! Честное слово! Все, я пойду тогда спать!

Ага, наорать несуразицы и бежать скорее с поля боя, пока не разобрались. А там – голову в песок, утро вечера мудренее, трава не расти. С утра слинять скорее на работу, а к вечеру, глядишь, дура-жена все забудет и образумится. Как ребенок, честное слово. Ведь столько лет вместе прожили, мог бы начать хоть что-то понимать. Даже жалко его, убогого, но делать нечего, надо учить.

– Нет, Ники, подожди. Присядь, пожалуйста. Я, конечно, домохозяйка, но далеко не идиотка. Хотя, согласись, было бы удобно, правда? Провайдер может ошибаться, кто ж спорит, и смс-ки приходят не туда, бывает и такое, но зачем ты часами разговариваешь с их автором? Убеждаешь, что он, вернее, она, ошиблась номером?

Он еще не до конца понял, что попался, но в глазах уже металась неуверенность.

– Я не понимаю, Лиза?

– Я думала, ты умнее, Ники. Или хотя бы честнее. Мне казалось, мы вполне можем доверять друг другу. – С этими словами я положила перед ним на стол пачку распечаток телефонной компании, где старательно выделила маркером его разговоры с известным номером.

– Вот, вот и вот. Каждый день. По нескольку раз. И так три месяца – дальше я не стала распечатывать, мне было противно, но, думаю, и этого вполне хватит. Может, теперь ты мне что-нибудь объяснишь?

Он замолчал. Сидел, опустив голову, глядя в одну точку где-то на распечатке. Думал. Я почти физически видела, как быстро-быстро крутились шарики у него в голове. Знает ли она еще что-нибудь? Уже признаваться или можно как-нибудь отмотать? И если признаваться, то в чем и сколько? Нет ли где-нибудь щелочки увильнуть? Я могла бы ему помочь, если бы хотела. Сказать про мотель, про банковские счета. Но пока ждала. Молчала. Тянула паузу. Мне было интересно. Больно, но одновременно интересно. Пожалуй, через собственную боль я даже получала какое-то извращенное удовольствие от этого спектакля. Доктор, это садизм или мазохизм? Что с нами будет, доктор?

Он внезапно встал, отошел к стене. Достал бутылку, стакан. Щедро плеснул себе виски. Залпом отпил. Я с трудом подавила в себе невольный порыв закричать, чтоб не пил натощак, будет язва. Вовремя сдержалась. Какое мне, в сущности, теперь дело до его язвы? Сегодня наша язва – это я. И потом – пусть зайчик корячится с его больными кишками, я за это больше не отвечаю.

Ник снова сел, допил виски, налил еще, поменьше. Поглядел на меня искоса, исподлобья. Взгляд был жалобный и одновременно наглый. Я молчала. Пауза висела. Наконец он не выдержал.

– Ну да, Лиза. Ты была права. Да, я разговаривал. Это девочка, китаянка, она была у нас в конторе, типа практикантки, младший программист. Пробовалась к нам на работу, но не прошла испытательный срок. Ужасно расстроилась. Я ее жалел, принимал в ней участие. Поддерживал немного. Потом привязался незаметно. Но мы только разговаривали, ты не подумай. Я знаю, что это неправильно, но в этом нет ничего уж такого плохого... Ты мне веришь?

Врет, опять врет, мамочка дорогая, ну когда ж это кончится-то. Противно как... В мотеле он с ней разговаривал, утешитель хренов.

Я покачала головой.

– Я, Ники, конечно, тебе верю. Куда ж мне деваться? Я тебе всю дорогу верила, пока ты девочек успокаивал, поверю и сейчас. Вот только что мне со счетами делать?

– С какими счетами?

– С банковскими, Ники. С отчетами по твоей кредитке. Я их проглядела сегодня, ты уж извини. И вот они-то, Ники, не хотят тебе верить. Прямо, ты понимаешь, в голос кричат. И про ресторан, и про мотель. А я что? Я и не такому могу поверить. Но почему-то не хочу. Не хочу! Понимаешь, Ники? Я не хочу больше быть идиоткой, которая верит каждому твоему слову! Тем более что я тоже вижу, что это – вранье! Ты мог бы меня хоть в этом не унижать.

И вот тут он понял, что сгорел совсем. И, кажется, в первый раз испугался по-настоящему. Но и я к этому моменту заметно поутратила прежние спокойствие и отстраненность, так что мы, пожалуй, были на равных.

– Прости, Лизка, я... Я дурак, мог бы догадаться, что ты все знаешь. Но мне так не хотелось тебя огорчать...

Я горько усмехнулась.

– Ну да. Отрубим хвостик по частям, чтобы собачка не мучилась. Но черт с ним, с хвостиком, Коля, это, в сущности, мелочи. Ты мне три месяца врал... Или больше? Сколько это все у тебя продолжается?

– С Рождества примерно, чуть раньше, – ответил он, не глядя на меня.

– Значит, почти полгода. Что уж значит на этом фоне еще какое-то малозначительное вранье? Я вообще не понимаю, как ты мог? Как ты жил-то все это время, разговаривал со мной, целовал, спал... И все время врал?! И в Новый год?!

Я задохнулась и замолчала. Меня снова накрыло горячей волной возмущения и жалости к себе. Новый год... В этом году Женька первый раз не приехал на Рождество домой, решив встретить его с университетскими друзьями, а точнее, как я понимала, с девушкой, и мы остались вдвоем. На само Рождество мы съездили в гости к друзьям, а Новый год, который для меня все эти годы оставался все-таки более важным из этих двух праздников, решили встречать дома. Я нарядила елку, приготовила традиционный стол с салатом оливье и селедкой под шубой... Вдвоем, без Женьки, без гостей, шума, радостных криков и праздничной суеты, было слегка непривычно, но неожиданно хорошо. Почему-то романтично и слегка таинственно. Коля разжег камин, мы сели прямо на полу возле елки, пили красное вино вместо шампанского, разговаривали, целовались... Я даже пробку потом нашла и сохранила, на счастье. И выходит, все это время он знал... Вспоминал и думал о какой-то другой девице?! Может быть, даже жалел, что на моем месте не она? Мерзость, мерзость.

Мне снова захотелось закричать, даже ударить его, сказать ему что-нибудь гадкое, такое, чтобы он взвыл от боли, чтобы ему стало так же, как мне сейчас, чтобы он... Но я сдержалась, досчитала про себя до десяти и только спросила сквозь зубы: