Все замолчали, вглядываясь в проплывающую внизу кромку пляжа.

— Иду на снижение. — Второй пилот чуть опустил штурвал.

Да, если бензина нет, его можно понять. Гарамов сразу ощутил наклон. Земля стала приближаться. Ближе, ближе. Ну что ж, садиться так садиться. Надо исходить из новых обстоятельств. Сейчас Гарамов хорошо различал проносившиеся совсем близко под самолетом заросли бамбука, пустыри, покрытые травой, а ближе к морю — резко очерченную белой пеной песчаную, полосу пляжа. Пилот нажал рычаг — внизу зашумели выпускаемые шасси.

— Как будто глинозем, — вглядывался штурман. — Володенька, ты понял? Пронесло.

Пилот не ответил. Лицо его было сейчас потным; оскалившись, он вгляделся в несущуюся навстречу землю, чуть заметно двигая штурвалом. Все молчали, понимая, что сейчас, через несколько секунд, последует толчок о грунт. Вот он. Самолет встряхнуло, подбросило, снова встряхнуло. Сели. Все облегченно вздохнули. Корпус самолета мелко дрожал, но эта дрожь была теперь уже оттого, что колеса мчались по земле. Гарамов ясно различил быстро приближавшееся к ним светлое трехэтажное здание.

— Охотничий домик к нашим услугам, — штурман промокнул обшлагом рукава пот на лбу.

Здание впереди стремительно приближалось, летело прямо на них, но Гарамов почувствовал, что они остановятся ближе. Да, вот ход самолета замедлился, стал тяжелым. Штурман тяжело вздохнул.

— Порядок.

— Сели, не верится просто, — бортмеханик будто убеждал в этом самого себя.

Наступила тишина.

После жужжания моторов, все еще стоявшего у него в ушах, наступившая тишина сначала показалась Гарамову глухой, бесшумной до болезненности, будто уши залепило пластилином. Только привыкнув, он понял, что эта тишина была фоном, состоявшим из многих звуков. Он прижался к окну лбом; в рассветных сумерках неясно слышался шум листвы, плеск воды, крик вспугнутых самолетом чаек. В трехэтажном доме, находившемся теперь совсем близко, метров за двести, три окна были открыты, а дальше, за домом, он разглядел что-то вроде солярия и у самой воды — вышку, напоминавшую маяк. За вышкой причал, у которого стояли лодки и катера.

— Готовь бердан... — начал было штурман, но не докончил. — Гарамов, резко обернувшись, сунул к самому носу кулак:

— Шшш... Молчите!

Штурман понял и послушно кивнул. Гарамов жестом показал остальным: всем молчать, пока я осмотрюсь. Переглянувшись, экипаж затих, и Гарамов снова приложился к стеклу. Вглядывался. Взял бинокль.

Прежде всего он попытался понять, что представляет из себя здание, стоявшее метрах в двухстах от самолета. Оно показалось ему странным: европейское по архитектуре, но по завиткам и узорам у окон, по разбросанным кое-где на стенах выпуклым иероглифам оно явно было корейским, китайским или японским. Прямо от фасада здания к морю вел хорошо ухоженный сад — с выделенными группами кактусов и розарием. Еще раз оглядев его, Гарамов отметил вкрапления вишневых и сливовых деревьев, магнолии и дальневосточную карликовую березу. Сад богатый, подумал он, и за ним хорошо следят. Сзади, за зданием, в обе стороны тянулись густые заросли бамбука. Как раз оттуда, из этих зарослей, и доносился резкий предутренний гомон птиц. Если это чужая территория, то хорошо бы понять, кто в этом доме — гражданские или военные. Сам дом, если бы не открытые окна, показался бы Гарамову безжизненным. Чужая территория, подумал он. И скорей всего — корейская. В Северной Корее население смешанное, там живет много китайцев. Это наверняка какой-то пансионат или гостиница. Вот только кто в ней? Если бы знать! Хорошо, если гражданские. Во всяком случае, судя по безжизненному пейзажу, народу там немного. А у них — экипаж. Шестеро, не считая Вики. Причем пятеро офицеры. Как-никак, это уже боевой отряд. «Ладно, — подумал Гарамов, — надо выйти и узнать, что это за здание. И все это тихо и аккуратно». Он прикинул: дверь самолета с левого борта, обращена как раз к бамбуковой роще. От двери до зарослей примерно метров десять — двенадцать. Их он проскочит, а дальше уже бамбуковая роща, которая тянется до самого здания. Если в доме живут гражданские, все будет легко. Гарамов обернулся, сказал шепотом:

— Позовите врача и медсестру.

Радист выскользнул и скоро вернулся с Арутюновым и Викой. Вика сразу же чуть не выбила его из собранного состояния. Осмотрев всех шестерых, Сергей произнес шепотом:

— У кого есть оружие, прошу достать.

Четверо офицеров — Арутюнов, второй пилот, бортмеханик и штурман — достали четыре «ТТ». Радист, нагнувшись, вытащил из-под сиденья карабин. Гарамов приготовил два своих пистолета — казенный «ТТ» и личный парабеллум. Этот трофейный работяга, хорошо отлаженный и пристрелянный, в его руках практически не знал промаха. Кроме того, в голенищах сапог Гарамов, памятуя довоенную специальность, всегда носил две финки.

— У меня нет оружия, — будто извиняясь, сказала Вика.

— Стрелять умеете? — спросил он, будто проверяя, можно ли ей доверить оружие.

Она твердо встретила его взгляд:

— Умею, товарищ капитан.

Так же, как и он, Вика говорила шепотом. Может быть, она и в слона с двух метров не попадет, подумал Гарамов, но все же протянул ей «ТТ». И по тому, как она легко, без боязни взяла его, понял, что она действительно умеет обращаться с оружием,

— Товарищи. Прошу всех понять серьезность положения.

Гарамов сказал это, вглядываясь поочередно в каждого. Он понимал, что сейчас перед ним не бог весть какие умельцы по части боя. Четыре летчика, врач и медсестра. Люди, наверняка знающие дело на своем месте, вряд ли имеют понятие, как правильно действовать в тылу врага, в неизученной обстановке.

— Объяснять что-нибудь считаю лишним. Скорее всего, мы на территории противника, поэтому объявляю всех вас боевым отрядом и, как имеющий полномочия по полету, беру командование на себя. Прежде всего нужно выяснить, где мы сели. На разведку пойду я, здесь, в самолете, старшим останетесь вы, капитан.

Штурман кивнул.

— Прошу продумать и рассредоточить людей по самолету. Выберите наиболее удобные для обзора берега и здания точки. Вернусь через полчаса. Если по истечении этого срока меня не будет — значит, со мной что-то случилось. Условные знаки: если я появлюсь в виду самолета и сниму фуражку — положение относительно спокойное и угрозы нет. Если же вы увидите меня с фуражкой на голове, то, что бы там ни было, это сигнал опасности, и надо готовиться к бою.

Все шестеро смотрели на него. Белобрысый второй пилот смотрел прищурившись и с некоторой отчаянностью. Арутюнов, как и раньше, был весь в себе, его плавающие глаза закатились под лоб, а узкие губы поджались еще больше. Жизнерадостный штурман, спрятав на этот раз улыбку, держал пистолет перед собой, будто готовясь стрелять. Глаза пожилого бортмеханика слезились, и вообще он изо всех сил крепился — ему, наверное, не мешало бы соснуть. Радист, который смотрит на него сейчас, моргая своими длинными ресницами, может быть, и разбирается в средних и длинных волнах, но от его карабина, если дело дойдет до схватки, толку будет мало. Отдельно Гарамов выделил Вику. Было видно, что она совершенно точно имела раньше дело с оружием, занималась в каком-нибудь стрелковом кружке. Пока Гарамов давал инструкции, она быстро проверила обойму и привычно поставила на место предохранитель.

— Ясно, товарищ капитан, — сказал штурман.

— Кто-нибудь закройте за мной дверь.

Бортмеханик пошел вместе с ним. И когда Гарамов открыл выходившую к роще дверь, младший лейтенант тронул его за плечо: удачи. Гарамов кивнул. Спрыгнул в дверной проем на песок. Немедля, почти не выпрямляясь, быстро, в два прыжка проскочил в рощу, подумав на бегу, что эти заросли, подходившие вплотную к зданию и скрывавшие его, просто подарок. Стволы бамбука в роще стояли тесно. Теперь, укрытый толстым перепончатым тростником, Гарамов чувствовал себя как рыба в воде.

Постояв около минуты и прислушиваясь, он попытался понять — изменилось ли что-то в окружающих звуках. Нет, как будто бы не изменилось. Все так же кричали птицы, так же, как раньше, шуршала листва перемежающих бамбук кустов. Он осторожно достал из-за голенища финку. Привычным движением спрятал в левый рукав. Правой рукой вынул парабеллум и стволом отогнул ближнюю ветку. Бесшумно двинулся вперед. Он шел настороженно, на каждом шагу останавливаясь и вслушиваясь. Он подходил к зданию шаг за шагом, метр за метром и, подойдя вплотную, так же, метр за метром, стал изучать стену. Увидел: метров за пятнадцать в задней стене чуть приоткрыта инкрустированная, выложенная перламутром дверь с изображением птиц и цветов. Да, здание богатое. Разглядывая затейливую инкрустацию, он вдруг уловил в шуме листвы посторонний звук. Звук раздался впереди, и он напрягся, вслушиваясь. Тут же напряжение спало, он в сердцах выругался про себя. Между стволами бамбука к двери кралась большая обезьяна. Судя по движениям, она была ручной. Гарамов отогнул ветку стволом парабеллума и тут же ощутил тупой удар по голове. «Слабо бьют», — подумал он, пытаясь повернуться и ответить контрударом. Но его ударили снова, и он потерял сознание.