Джим улыбнулась – кажется, все позади, – поцеловала колечко от пивной крышки и вознесла хвальбу Билли Платине. А потом побежала, правда не так быстро, как раньше. Но бежать-то уже было не от кого…

– Послушай, мама, я понимаю, что смерть дяди не очень-то тебя трогает. Но ты могла хотя бы сделать вид, что огорчена… – Майлс Вондерхэйм смотрел на свою мать Ульрику скорее суровым отеческим взглядом, нежели почтительным сыновним.

Впрочем, Ульрика давно привыкла к такому положению дел. К тому же это ее не слишком беспокоило. После смерти мужа единственным, что ее интересовало, были бриллианты, которые она с жадностью коллекционера скупала и раскладывала по всей квартире. Расточительность матери сказалась на наследстве не лучшим образом. Уже через несколько лет после смерти отца Майлса – Гила Вондерхэйма – наследство поредело настолько, что Майлсу пришлось всерьез задуматься о будущем.

Это туманное будущее нарисовала ему Ульрика, сообщив о том, что недавно умерший дядя – Патрик Вондерхэйм – упомянул его в завещании. Она еще не знала, сколько получит ее сын, но надеялась, что завещание Патрика позволит ей не чувствовать угрызений совести за растраченное наследство Гила. Майлс был прав: смерть сводного брата мужа не очень-то волновала Ульрику. Она никогда не любила этого «выскочку и чудака» – ведь он, в отличие от ее мужа, не был законным сыном старика Вондерхэйма. Но самое страшное прегрешение ныне почившего дяди Патрика заключалось в том, что он получил большую часть денег, оставленных стариком.

– Как это так! – причитала Ульрика после похорон деда Майлса. – Родному сыну оставить меньше, чем приемному! Жуткая несправедливость!

Майлс не считал, что это так уж несправедливо. Патрик Вондерхэйм, несмотря на свою чудаковатость, всегда был душевным человеком и заботился о приемном отце до самой его смерти. В то время как Гил Вондерхэйм был занят лишь делами и деньгами, которые приносили эти дела… Может быть, это было правильно, но, так или иначе, большую часть денег старика Вондерхэйма получил приемный сын, чем вызвал недовольство у всей семьи. Правда, чудаковатый брат оказался совершенно нежадным человеком и предложил Гилу разделить все по справедливости. Но гордый Гил отказался: ему было тяжело признать, что приемный брат оказался куда великодушнее его…

Теперь пробил час и самого Патрика Вондерхэйма. Он доживал свой век в предместьях Блуфилда, в маленьком городке Блумари, где его никто не навещал. Известие о его смерти получила Ульрика, но обратила на него внимание только потому, что в нем говорилось о наследстве. А поскольку Патрик Вондерхэйм был бездетным мужчиной, у Ульрики были все основания предполагать, что какая-то часть денег перепадет ее сыну, племяннику Патрика.

Майлс не разделял точку зрения матери. Во-первых, он все же переживал из-за смерти дяди и даже чувствовал угрызения совести из-за того, что не навещал его в последнее время. А во-вторых, он сомневался, что «Чудила», как Патрика называли в семье, оставит что-нибудь племяннику, с которым у него не было близких отношений. Майлс подозревал, что Патрик распределит деньги весьма оригинальным образом. Ведь прозвище «Чудила» он получил именно потому, что его решения были зачастую чудаковатыми, странными.

Но мать есть мать, с ней невозможно не считаться. И если Ульрика настаивала на том, что Майлсу лучше поехать в Блумари и выслушать дядюшкино завещание, то он должен был поступить именно так… По крайней мере, узнав о том, что дядя ничего не оставил Майлсу, Ульрика успокоится. Правда, в адрес дядюшки посыплется немало колких слов и язвительных замечаний, но Чудиле и при жизни было наплевать на мнение невестки, а после смерти – и подавно…

– Если бы я делала вид, что переживаю из-за смерти Патрика, я бы лицемерила, – ответила Ульрика сыну тоном драматической актрисы. – Но мы ведь оба знаем, что я его не любила, Майлс… Более того, терпеть не могла… Неужели ты хочешь, чтобы твоя одинокая несчастная мать предавалась такому пороку, как лицемерие?

– Мама… – почти простонал Майлс, опасаясь, что Ульрика начнет развивать эту тему. – Пожалуйста… Ты же знаешь, я вовсе не хочу, чтобы ты лицемерила. Толика участия, сочувствия – вот, собственно, и все, что я имел в виду. Впрочем, оставим это. Если ты настаиваешь, я поеду в Блумари. Но, пожалуйста, не рассчитывай на то, что дядюшка упомянул меня в завещании. Чем слаще иллюзии, тем тяжелее с ними прощаться…

– Хорошо, хорошо, – обрадованно кивнула Ульрика. Дело сделано – ей удалось уговорить сына поехать в Блумари. Теперь ее миссия выполнена, и она спокойно может отправиться домой. К своим милашкам, своим зайкам, своим лапочкам… Своим восхитительным и бесподобным драгоценностям… – Кстати, – улыбнулась она Майлсу, элегантно поднимаясь с кресла, – вчера я купила перстень с потрясающим бриллиантом… Американская бриллиантовая огранка… – мечтательно прищурилась Ульрика, вспоминая свое приобретение. – Если бы ты видел, какая у него игра… Если бы его можно было перенести на небо, он сиял бы, как самая яркая звезда…

Майлс кивнул и вяло улыбнулся. Одержимость матери переходила все границы. Неужели, кроме драгоценных камней, их свойств и огранки, ее ничего больше не интересует? Впрочем, с этим оставалось только мириться. Ульрика уже не в том возрасте, чтобы меняться. Да и потом, разве его мать когда-нибудь была другой?

Между Блумари и Блуфилдом была такая же разница, как между городом и деревней. Несмотря на похожие названия, эти города были такими же разными, как брюнетка и блондинка.

Огромный Блуфилд вмещал в себя богатые кварталы с роскошными домами, дорогими магазинами и женщинами, словно рожденными среди роз, благовоний и покрытых бархатом бутылок с дымящимся шампанским. Но в этом городе были и бедные районы, где люди как будто не знали о том, что такое ванна и человеческий язык… Майлс был как-то раз в одном из таких районов и испытал несказанное отвращение к тому, что увидел…

В Блумари, маленьком городке, не чувствовалось ни роскоши, ни бедности. Он как будто находился в четвертом, утопическом измерении и равнодушно взирал на условности других городов. Здесь не было роскошных особняков, но и не было убогих домишек. И, несмотря на это, дома не напоминали яйца в инкубаторе. Они отличались друг от друга и цветом, и архитектурой, и дизайном маленьких уютных двориков. Это удивило Майкла, привыкшего к тому, что вокруг – либо роскошь, либо полнейшее убожество.

Адвокатская контора, в которой должны были зачитать дядино завещание, находилась в получасе ходьбы от автостанции, на которую приехал Майлс. Он уже пожалел, что поленился забрать из ремонта свой серебристый «ниссан», – перспектива идти пешком от станции его не очень-то прельщала. Ну ладно уж, пробурчал он про себя, по крайней мере осмотрю окрестности и подышу свежим воздухом.

Майлс поднял воротник своего черного классического пальто, чтобы противостоять ветру, и пошел в сторону аллеи, которую отгораживал от проезжей части невысокий резной заборчик. Деревья, растущие по краям дорожки, потеряли последние листья и выглядели довольно уныло в свете декабрьского солнца. Майлс вообще не очень-то любил зиму, а в Блумари, как и в любом маленьком городке, зима рано показала свои зубы. В Блуфилде все еще царила госпожа Осень, а здесь твердая земля уже покрылась льдистой коркой инея.

Зато воздух в Блумари действительно был свежим. Его не смогло отравить зловонное дыхание автомобилей. Хотя Майлс настолько привык к загазованности родного города, что воздух Блумари казался ему удивительным. Каким-то хрустальным, звонким и странным на вкус… Майлсу вспомнилось раннее детство, когда родители возили его за город. Эти поездки были такой редкостью, что Майлс помнил их все.

Он миновал длинную аллею, перешел дорогу, прошел еще немного вперед и уперся в красное кирпичное здание с надписью, сделанной большими белыми буквами: «Адвокатская контора Рэйнольда Слоутли». Майлс вздохнул с облегчением: ему не пришлось плутать по переулкам и расспрашивать прохожих. Не снимая черных кожаных перчаток, он позвонил в дверь. Ему открыла женщина с лицом, напоминавшим пожухший лист. Через ее тонкую кожу, сморщенную от времени, проступали прожилки капилляров – совсем как у настоящего листа. Не похоже на Рэйнольда Слоутли, подумал Майлс. Кто это, интересно? Может, его секретарша? Хотя… она слишком стара для этой роли…