«Невзрослый критик» — так назывался недавний очерк Антона Крайнего о К.Чуковском. Очерк этот «имел успех», вызвал много разговоров и откликов. Он, и вправду, ярко написан, этот «этюд в кавычках». Но, помимо этого, он еще и выигрышен по самой позиции нападающего, по самой теме — разноса.

Разнос — это всегда имеет успех. Когда хвалят, когда указывают на заслуги, на достоинства, — это не занятно и не забавно. Не смешно. Но когда бранят и ругают, когда бьют по лицу и совершают смазь, — это всегда интересно.

Сочувствие всегда на стороне нападающего. Отчасти это от скуки. Помните, еще Липочка у Островского мечтает:

— Ах, как скучно! Хоть бы дом, что ли, сгорел или тятенька чтоб умерли!

Общая скука жизни, это она создает любовь к зрелищам такого рода. «Каждому поглядеть охота» на эффектный разнос. Именно, на разнос, а вовсе не на признание. Совсем не любопытно смотреть, как строят дом. Кладут камень на камень, — и все тут. Но очень интересно смотреть, как ломают здание. Глядишь — вдруг и покачнулась огромная махина. Разве не любопытно?

— Но культурная работа — это именно строительство, а вовсе не разрушение. Итак, хорошо бы не увлекаться азартом разноса.

К.Чуковский — критик «невзрослый», запальчиво разоблачает Антон Крайний.

Но что это за новая мерка — невзрослость? Маститый Скабичевский был гораздо более взрослым, чем пылкие и увлекающиеся, более молодые Белинский и Добролюбов. Но разве это помешало маститому Скабичевскому пророчествовать, что Чехов умрет под забором, всеми забытый и оставленный?

Сколько зеленой скуки, сколько тупой и злой бездарщины часто сеет вокруг себя маститая взрослость! Вино делается лучше от старости, это правда. Но поцелуи, напр., в 17 лет, право же, лучше, чем в 70. И неужели нужно доказывать, что «невзрослый» Чуковский гораздо ярче, талантливее и нужнее, чем десяток старых калош критического цеха.

И эти упреки в «невзрослости» — не есть ли это всего только обывательская ненависть ко всему необычному, яркому, цветному, к талантливому и индивидуальному?

Но ведь «невзрослыми» в наши дни являются, напр., аэропланы и вся юная аэронавтика.

И давным-давно «взрослыми» и очень почтенными по возрасту остаются кнут, и паспорт, и мордобой.

«Любить для него означало: имитировать. Он был, до странности, нетворец, несоздатель. Вообще, вся душа была у него до поразительности женская, дамская».

Это — слова Чуковского об Оскаре Уайльде. Но, в сущности, это он, К.Чуковский, о себе говорит, самого себя выявляет, — уверяет Антон Крайний, доказывая вредоносную «невзрослость» К.Чуковского.

Это очень правдоподобно, что, говоря о том или ином писателе, К.Чуковский проявляет себя; очень правдоподобно, что он пользуется критической работой своей, как экраном, что проекция, ярко горящая на экране этом, это только частное отражение души критика.

Но разве есть, разве возможны иные, не индивидуальные пути: «Читать — это значит переводить» и, конечно же, каждый из читателей, а следовательно, и критик видит в книге свое, индивидуальное, ему близкое и родное. «О чем бы ни писал поэт, он пишет о себе!» Критика, — в идеале, по крайней мере, — это ведь тоже поэзия, тоже творчество. Нет и не может быть критики внеиндивидуальной, этакой пробирной палатки, где были бы только цифры, только проба, и не было собственной индивидуальности критика.

Спора нет, индивидуальности у К.Чуковского гораздо больше, она гораздо ярче, чем у архипочтенного В.Л.Кранихфельда из «Современного Мира», или наиблагонамереннейшего В.Поссе из «Жизни для всех».

Но тем лучше для невзрослого К.Чуковского, и тем хуже для Львовых-Рогачевских, Поссе и прочих очень маститых, но — увы! — очень не ярких людей.

Если нет яркой индивидуальности, тогда надо служить столоначальником, или выпиливать по дереву, но незачем идти в литературу! Здесь одной только взрослости, и почтенности, и маститости мало. Неужели и это не ясно?

К.Чуковский — критик «невзрослый». Но вот, только что еще в «Шиповнике» вышли новые две книги его — «Лица и маски» и «Книга о современных писателях». Вчитываешься в интересные и яркие книги эти, и все думаешь:

— Отчего же «взрослые» критики, не только Вл. Кранихфельд, но и сам Антон Крайний ни разу, ни единого разу, не порадовали нас такими яркими и талантливыми книгами?

Пишет ли К.Чуковский о «мании хихикания» на «веселом кладбище» современности у сатириконцев, или об «Апофеозе случайности» у А.Горнфельда, о «плакатности» Леонида Андреева или о «короткострочии» Дорошевича, всюду и везде он рассказывает не только о писателях, но и о себе, рассказывает грустную повесть о современной, заблудившейся душе… И как Сологуб, рисуя Передонова, сурово подбирает каждый окурок и плевок, так Чуковский, цитата к цитате, подбирает созвучные современной душе и характерные черты уродства.

Есть ли на свете Передонов или нет, но Сологуб есть, и он нужен нам со всеми ненормальносями своими.

Есть ли на свете точь-в-точь такие писатели, какими рисует их К.Чуковский или нет, но К.Чуковский есть, и нельзя паспортистским указанием на «невзрослость» отмахнуться от этого яркого явления современности!

Ах, если уж на то пошло, то совсем не в невзрослости, а именно в чрезмерной погоне за взрослостью крупный грех К.Чуковского. Так усиленно, так старательно гримируется (под Арс. Введенского, что ли?) в последнее время этот талантливый молодой писатель. Современность? Нет, его не интересует современность. Ему бы Некрасова изучать, ему бы к запискам Головачевой-Панаевой новое примечание сделать, ему бы к архивам добраться…

Но ведь Арс. Введенским можно сделаться, а К.Чуковским надо родиться. Везде и всюду много работников, мало талантов. Но этого своего индивидуального, пусть парадоксального, иногда озорного, но всегда яркого таланта не ценит и не уважает К.Чуковский.

Ему бы солидности, ему бы прочную «вестнико-европейскую» какую-то позицию отыскать. И так старательно старается отгородиться от былого легкомыслия, так усердно смягчает былые резкости в новых изданиях своих книг, так настойчиво старается «исправиться» К.Чуковский.

Это не исключение. Он, — увы! — не одинок в этом ненужном и, боюсь, трусливом стремлении к «маститости». Вот и талантливейший Саша Черный настойчиво старается переделать себя в Александра Гликберга, вот и порывистый Сергей Городецкий всеми силами пробирается в maitr-ы.

Ох уж эта маститость! Пусть мечтают о ней те, у кого нет за душой ничего, кроме солидности и благонамеренности. Жалко ведь, когда чистокровная арабская лошадь запряжена в повозку.

Уважающий себя талант знает иные пути. Парадокс, необычность, яркая индивидуальность, невзрослость — все это плюсы, а не минусы, если это свое собственное, а не наигранное.

Стройность хора получается вовсе не от того, что все поют одну и ту же партию. Ничего хорошего не получится, если тенор будет стараться петь солидную басовую партию. Пусть каждый поет по-своему и свое, тогда и только тогда будет полнозвучен и строен хор.

Дорог и ценен каждый человек (каждый писатель в особенности), вовсе не тем, что у него есть общего с другими одинакового и повторяющегося. Дороги и ценны именно индивидуальные, неповторимые особенности.

Нет и не может быть стерилизованной правды, лишенной индивидуальности писательской. Да и если бы и была — грош цена такой стерилизованной правде кастратов!