— Ты ведь пальцем ее больше не тронешь, а. Билли Т.?

— Нет! — всхлипывал он. — Нет, я ее не трону! Отпусти меня! Холли Грейс, скажи ему, чтобы он меня отпустил!

— Ты ведь знаешь, что, если хоть прикоснешься к ней, я приду и доберусь до тебя, правда?

— Да… я…

— Ты ведь знаешь, что я убью тебя, если ты хоть пальцем до нее дотронешься?

— Знаю! Пожалуйста…

Наконец Далли сделал то, что ему хотелось с тех пор, как он впервые заглянул на склад. Он отвел кулак и врезал им в жирную поросячью физиономию Билли Т. Он ударил его еще несколько раз, пока не увидел достаточно крови, чтобы ему полегчало. Он перестал бить его до того, как Билли Т, потерял сознание, и придвинулся совсем близко к его лицу:

— А теперь иди и звони в полицию, Билли Т. Иди и требуй, чтобы меня арестовали. Но пока я буду сидеть в камере у шерифа, я расскажу о маленьких грязных играх, в которые ты тут играешь! Я расскажу об этом каждому копу, каждому адвокату. Каждому человеку, который будет проходить мимо моей камеры, и офицеру, который будет рассматривать мое дело.

Эта история разнесется быстро. Люди будут притворяться, что не верят в нее, но каждый раз, видя тебя, они будут вспоминать ее и думать про себя: а вдруг все это правда?

Билли Т, ничего не ответил. Он лежал на полу, хныкая и держась за разбитое лицо пухлыми ладонями.

— Пойдем, Холли Грейс! Мы с тобой должны рассказать об этом одному человеку.

Далли сгреб ее туфли и колготки и, осторожно взяв за руку, повел со склада. Но Холли Грейс, услышав, что он намеревается сделать, завопила на него:

— Ты же обещал, лжец! Ты же обещал, что никому не скажешь!

Далли ничего не ответил, ничего не попытался объяснить.

Он не мог видеть этот страх в ее глазах и представлял себе, что на ее месте был бы напуган не меньше.

Винона Кохаган скрестила руки на своем розовом фартуке с оборками, сидя в гостиной дома Билли Т, и слушая рассказ Далли. Холли Грейс стояла у лестницы с белыми закушенными губами, как будто желала умереть со стыда. Вдруг Далли пришло в голову, что она не плачет. С того момента, как он ворвался на склад, ее глаза оставались сухими.

Винона не задала им ни единого уточняющего вопроса, поэтому Далли подумал, что в глубине души она могла догадываться о развлечениях Билли Т. Но тихое страдание в ее глазах сказало Далли, что мать не подозревала о мучениях дочери. Он убедился, что Винона любит Холли Грейс и никому не позволит ее мучить, чего бы ей это ни стоило. Когда наконец он направился к двери, то был убежден, что Винона, при всей своей рассеянности, поступит правильно.

Холли Грейс не глядела ему вслед, когда Далли уходил, и не поблагодарила его.

Несколько дней Холли Грейс не было в школе. Вскоре Далли, Скит и мисс Сибил нанесли визит в «Пьюрити Драгз». Они предоставили мисс Сибил провести большую часть разговора, и в результате Билли Т, пришла в голову мысль, что он больше не может оставаться в Вайнетте.

Когда наконец Холли Грейс вернулась в школу, она смотрела на Далли как на пустое место. Он не хотел дать ей понять, насколько его задевало столь высокомерное отношение, и флиртовал с ее лучшими подругами. Далли старался, чтобы всякий раз, когда мог встретить ее, рядом с ним были красивые девочки. Однако этот прием оказался не так хорош, как он надеялся, потому что каждый раз, когда он встречал Холли Грейс, рядом с ней был богатый старшеклассник. Правда, иногда ему казалось, что он улавливает тень застарелой грусти в ее глазах. Наконец, смирив гордость, Далли подошел к ней и спросил, не пойдет ли она с ним на домашние танцульки. Он спрашивал таким тоном, как будто его не особенно заботило, пойдет она с ним или нет, как будто он делал огромное одолжение даже самой идеей пригласить ее. Далли хотел, чтобы у Холли Грейс осталось впечатление, что для него все это пустяки, что приглашение последовало просто так, к слову.

Холли Грейс приняла приглашение.

Холли Грейс, бросив взгляд на стоявшие на камине часы, вполголоса выругалась. Далли, как обычно, опаздывал. Знает ведь, что ей через пару дней уезжать в Нью-Йорк и некоторое время они не будут видеться. Неужели так трудно хотя бы раз прийти вовремя? Интересно, проводил ли он ту английскую девушку? В его духе было бы уйти, не сказав ни слова.

Она надела к вечеру персикового цвета свитер с высоким горлом, заправив его в новенькие, плотно сидящие джинсы.

Длину сигароподобных штанин джинсов подчеркивали трехдюймовые каблуки. Она не носила украшений, полагая, что надевать серьги и ожерелье при такой, как у нее, пышной гриве белокурых волос — все равно что золотить лилию.

— Холли Грейс, милая, — заметила Винона из кресла, стоящего в другом конце гостиной. — Ты не видела моей книжки с кроссвордами? Только что была здесь, а сейчас я ее не вижу.

Холли Грейс, выудив книгу из-под вечерней газеты, уселась на ручку кресла, в котором сидела мать, и подсказала ответ на двадцать три по вертикали. Ее мать не нуждалась в этой подсказке, да и книгу с головоломками она по-настоящему не теряла, но ей хотелось внимания, и Холли Грейс никогда не упускала случая его проявить. Они вместе принялись трудиться над кроссвордом. Холли Грейс обняла плечи Виноны и прижалась щекой к голове матери, к ее поблекшим светлым волосам, вдыхая слабый аромат шампуня «Брек» и лака для волос «Аква-нет». В кухне Эд Грейлок, ставший мужем Виноны три года назад, возился с испорченным тостером, подпевая приемнику, из которого неслось «Ты так прекрасна». На высоких нотах его голос затихал, но стоило Джо Кокеру перейти в его диапазон, вновь набирал силу. Холли Грейс чувствовала, как ее сердце переполняется любовью к этим двоим — здоровяку Эду Грейлоку, наконец давшему Виноне счастье, которого она заслуживала, и ее милой рассеянной матери.

Часы пробили семь. Поддавшись чувству легкой ностальгии, преследовавшей ее весь день, Холли Грейс встала и чмокнула Винону в щеку:

— Если Далли когда-нибудь заявится сюда, скажи ему, что я в школе. Возможно, приду поздно.

Она прихватила сумочку и, направившись к дверям, крикнула Эду, что пригласит Далли на завтрак.

Школа была закрыта на ночь, но она молотила в дверь рядом с механическими мастерскими до тех пор, пока сторож не впустил ее. Каблучки Холли Грейс цокали по бетонным ступеням, ведущим в задний вестибюль, запахи прошлого обрушились на нее, ее шаги, казалось, принялись отстукивать ритм песенки «П-О-Ч-И-Т-А-Н-И-Е», которую запела в ее ушах королева соул[18] . Она было начала подпевать вполголоса, но вдруг, сама не зная почему, перешла на песню «Уходи, Ренни» и, повернув за угол, направилась в спортивный зал, а там грянула бит-группа «Янг Раскалз», и это уже был день ежегодной встречи выпускников, шестьдесят шестой год…

Холли Грейс не сказала Далли Бодину и трех слов с тех пор, как он повез ее на футбольный матч в «кадиллаке Эльдорадо» выпуска шестьдесят четвертого года цвета бургундского вина, который, она знала совершенно точно, ему не принадлежал. В его салоне были глубокие велюровые кресла, автоматически поднимающиеся стекла и стереоприемник, во всю мощь ревевший «Прекрасная любовь…». Ей хотелось узнать, где это он раздобыл такую машину, но не было желания первой начинать разговор.

Откинувшись на велюровые подушки кресла и скрестив ноги, она попыталась напустить на себя такой вид, словно всю жизнь ездит в «Эльдорадо» и даже, возможно, сам «Эльдорадо» создан специально для нее. Однако трудно изображать светскую даму, когда так нервничаешь, а из желудка доносится урчание, ибо все, что ей пришлось съесть на обед, это полбанки кемпбелловского куриного супа-лапши. Впрочем, нельзя сказать, чтобы это ее уж слишком волновало. Ведь Винона и не могла приготовить ничего более сложного на нелегальной плитке в задней комнате которую они сняли у Агнес Клейтон сразу после того, как покинули дом Билли Т.