— Мужское имя!
— А какое же? Что я, девушка, что ли? Я не девушка.
— Ах, боже мой! — вскрикнула с невольным чувством испуга Сашенька, отклоняясь вдруг от плеча Порфирия.
— Что такое? Чего вы испугались? — спросил Порфирий, осматриваясь кругом. — Какие вы боязливые… Не бойтесь!.
— Пустите, — проговорила Сашенька.
— Куда, Сашенька? Нет, не уходи, пожалуйста!
— Пустите, пустите! — проговорила Сашенька, и, вырвавшись из рук Порфирия, она быстро побежала вон из саду.
— Сашенька! дружок! послушай! — крикнул вслед ей Порфирий. Но Сашенька уже дома, испуганная, взволнованная.
IV
На другой день няня, удивляясь, что барышня заспалась, вошла в ее комнату. Сашенька, вместо спокойного сна, лежала в какой-то болезненной забывчивости, лицо ее горит, дыхание тяжко.
Няня перепугалась; не горячка ли, подумала она. Но Сашенька очнулась, и пылкий жар лица заменила вдруг бледность, живой взор стал томен, и все она как будто чего-то ищет и не находит.
Когда в мезонине соседнего дома раздается напев ее песни, Сашеньку бросит в огонь; как испуганная, она вскочит с места и не знает, куда ей идти.
Так прошло несколько времени. А между тем старушка, бабушка Порфирия, отдала богу душу. Она водила его с собою только в храм божий да к своим старым знакомым обвязанного, окутанного. Теперь он свободен, хозяин дома, а располагать собою не умеет, его понятия обо всем — еще детские понятия.
Привычка к безусловной покорности бабушке передала его в распоряжение дядьке Семену и бабушкиной ключнице Дарье. Старая Дарья видела в нем еще ребенка и хотела водить его как ребенка, по обычаю бабушки; но Семен твердил ему по-свойски:
— Что вы, сударь, бабитесь, стыдно! И то бабушка-то вас продержала в пеленках, покуда все невесты ваши замуж повышли!
Слова Семена быстро подействовали на молодого человека, и он приосанился, как будто вдруг подрос. С потерею детских чувств исчезло в нем и страстное желание познакомиться с хорошеньким соседом. Он перестал напевать заунывную песенку Сашеньки.
По завещанию бабушки ему следовало навестить одного из дальних родственников, который обещался определить его на службу.
Вот Порфирий и собрался к нему. Семен, сходив за извозчиком, начал одевать своего молоденького барина и, по обычаю, разговаривать сам с собою:
— Эка, ей-богу, кажется, живые люди, а похлопотать о похоронах некому.
— О каких похоронах? — спросил Порфирий.
— Да вот в соседском доме старик-то умер, а кругом-то его кто?
Молоденькая барышня-внучка, да дура старая баба, да старый хрен слуга; туда же в гроб глядит.
— Где это, где? В каком соседском доме?
— Да вот рядом, через забор. Что за внучка-то, что за девочка, ах ты господи!
— Тут рядом? с мезонином-то? Какая же внучка? У этого старика молоденький внук.
— Вот! Я своими глазами видел барышню. Что это за раскрасавица такая!.. Плачет!..
— Семен, пойдем посмотрим, — прервал Порфирий, — сделай милость, пойдем!
— Да пойдемте, пойдем, отчего ж не сходить. Оно, по соседству, следовало бы и помочь в чем-нибудь. Барышня-то молодая, а крутом-то ее что?
Порфирий схватил шляпу и побежал. Семен за ним, на соседний двор.
Сквозь толпу гробовщиков, стоявших в передней, трудно уже было пробраться. Ни в одном роде торговли нет такого соперничества и перебою. Старый Борис, отирая слезу, бранился с ними.
— Что, брат, что просят? — спросил его Семен.
— Пятьсот рублей за гроб! Мошенники!
— Не за гроб, сударь, а за покрышку, дроги и мало ли что.
— Ты молчи, воронье чутье! Барин только что заболел, а уж эта рыжая борода приходил сюда рекомендоваться! И имя узнал! Прошу, говорит, Борис Гаврилыч, не оставить своими милостями:
барин умрет, так уж мы, говорит, поставим знатный гроб, и покрышку, и все что следует… Ах ты, чертова пасть! Пошел вон!
Между тем как Семен помог старому Борису уладить торг насчет длинного ящика, Порфирий вошел в комнату, где лежал покойник. Он не обратил внимания ни на покойника, ни на толпу любопытных, вымерявших глазами длину умершего; все внимание его вдруг поглотилось наружностию девушки в черном платье, которая стояла подле стола, приклонясь на плечо старой женщины.
Слезы катились из ее глаз.
Сердце Порфирия забилось как будто от испуга. Он не верил глазам своим: лицо так знакомо, это Сашенька… Нет, это, верно, его сестра… Она нежнее, белее его, у ней чернее глазки, думал он.
И взор его оцепенел на ней.
— Барышне-то дурно, водицы надо… постой, я принесу, — сказал какой-то неизвестный человек с растрепанными волосами, в стареньком сюртучишке, пробираясь в другую комнату.
— Куда! — крикнула няня. — О господи, и присмотреть-то некому!.. Постойте, барышня…
И она бросилась за заботливым незнакомцем.
Сашенька пошатнулась от порыва няни. Порфирий успел ее поддержать. Она взглянула на него, и все чувства ее как будто замерли, голова приклонилась к плечу молодого человека.
— Не троньте! Извольте идти отсюда! А не то здкричу! — раздался голос няни из другой комнаты.
— Что ж… я ничего…. я прислужиться хотел… водицы подать… - говорил, пошатываясь, неизвестный, выходя из дверей.
— Вишь, нашел водицу на гвозде! Пошли-те вон отсюда!
— Что ж… пойду… Я вашему же покойнику, поклониться хотел… последний долг отдать…
— Да, да, знаем мы вас! — продолжала няня. — Спасибо, батюшка, что поддержал барышню мою, — сказала она Порфирию.
— Позвольте мне принять участие в вашем горе и помочь вам распорядиться, — сказал Порфирий Сашеньке, когда она очнулась и стыдливо отклонилась от него к няне.
— А вы кто такой, батюшка? — спросила няня.
— Я сосед ваш. Если угодно, я и мой человек к вашим услугам…
Вы можете положиться.
— Да вот бы надо было послать кого-нибудь на кладбище, заказать могилу.
— Я сам съезжу, — вызвался Порфирий и, поручив Семена в распоряжение Сашеньки, отправился на кладбище. Приехав на ниву божью, он долго ходил между могил, не встречая. никого, покуда не увидел выходящего из ворот дома старика священника.
— Где мне, батюшка, отыскать тут могильщиков? — спросил его Порфирий.
— Что вам, могилку, что ли? — сказал священник.
— Да, батюшка, не знаю, к кому обратиться.
— Могилку? хорошо, хорошо, доброе дело, мы очень рады, пойдемте… Чай, выберете место, а то у нас и готовые есть.
— Это все. равно, я думаю.
— Все равно: здесь славные места, славные места! Сухие, грунт песчаный… Эй! Ферапонт!.. Где ты?
— Здесь, — отозвался могильщик из глубины могилы, которую он рыл.
— Что, это заказная или так, на случай? — спросил священник.
— Заказная.
— Так вот и господину-то выройте могилку.
— Ладно. Младенцу, верно?
— Нет, старику, — отвечал Порфирий.
— Так бы уж и говорили. Ладно.
Заказав могилку, Порфирий отправился назад. Истомленная бессонными ночами во время болезни дедушки, Сашенька заснула.
Но за нее было уже кому хлопотать. Порфирий обо всем озаботился и, провожая покойника, шел рядом с его внучкой, Когда опустили гроб в-могилу, Сашенька, почти без чувств, упала к нему на руки.
— Это, верно, жених ее, — говорили в толпе народа, собравшегося около могилы, — вот парочка.
И Порфирдй и Сашенька это слышали.
Порфирий проводил ее до дому и хотел проститься.
— Куда ж вы? — сказала она ему.
Порфирий вошел в дом.
Сели и молчат, бояться даже смотреть друг на друга…
Посидев немного, Порфирий встал.
— Куда же вы? — повторила Сашенька.
— Вы утомились, вам надо отдохнуть.
— Когда же вы к нам будете?
— Если только позволите… — проговорил несвязно смущенный Порфирий.
На следующий же день он явился к соседке узнать об ее здоровье.
На этот раз она была разговорчивее, Порфирий смелее.
Слово «здравствуйте» напомнило и ему и ей первое сладостное ощущение сердца. Они произнесли его, и оба вспыхнули.