Стараясь казаться равнодушным, Бабкин поглядывал на небо, как бы желая определить завтрашнюю погоду, и позевывал. Он считал, что абсолютная невозмутимость при любых условиях является первейшим человеческим качеством.

Но вот из маленького репродуктора, точно там открылась пробка, вырвались на свободу желанные звуки. В клокочущем и булькающем их хаосе Бабкин свободно различал сигналы.

«Так, прекрасно… — мысленно, без карандаша и бумаги расшифровывал он условные знаки. — Передается температура… Восемнадцать градусов. Направление ветра… Впрочем, ветра в ангаре быть не должно. Теперь дальше, давление… Сейчас будет влажность…»

ЭВ-2 работал великолепно, четко. Тонкие звенящие звуки, словно кто-то ударял ложкой по стакану. Сомнения оказались напрасными. Ну еще бы! Сколько месяцев с ним возились!

Возле ангара Вадим и Тимофей встретили Дерябина. Он с кем-то спорил. На вопрос Багрецова, не послушает ли он следующую передачу ЭВ-2, Дерябин нетерпеливо проговорил:

— Слышал на контрольном пункте. Даже запись видел на ленте. Спасибо. Молодцы. Завтра утром поговорим.

Он увидел поникшего Пояркова и сокрушенно покачал головой:

— Ах, Серафим, до чего же мне Охрименко жалко! Веселый, добродушный малый…

Бабкин сделал знак Вадиму — идем, мол, нечего нам здесь делать — и вместе с ним направился к зданию института.

Проходя мимо скамейки в скверике, Тимофей задержался.

— Не торопись. Сил моих больше нет. — Он сел и, нагнувшись, стал развязывать шнурки. — Спасибо жене за ботиночки. Удружила.

Не в пример франтоватому Багрецову, Тимофей привык одеваться просто, — нет ничего солиднее, чем гимнастерка и к ней брюки военного покроя, заправленные в аккуратные сапоги. Но Стеша приказала надеть выходной костюм с галстуком. «Неудобно, — говорила она. — Представитель научного института — и вдруг в сапогах». Срочно побежали в магазин покупать новые ботинки. Стеше понравились изящные туфли лимонно-желтого цвета. Бабкин запротестовал — цвет больно нахальный, — но разве ей можно перечить, она лучше в этих делах разбирается, говорит, что потемнеют. С нахальным цветом Тимофей мог бы еще примириться, а с малым размером — никак. Сорок первого размера не оказалось, и Тимофей, чтобы не огорчать жену, все же решился взять сороковой, — разносятся. Теперь хоть плачь.

Тимофей ощупывал ноющие от боли пальцы, боль растекалась по всему телу, ломило в коленях, позвоночнике. Неужели опять придется надеть эти пыточные колодки…

— Скоро? — Нетерпеливо крикнул Вадим.

Бабкин не ответил: потирая освобожденные пальцы, он наслаждался ощущением затихающей боли.

Постояв немного, Багрецов безнадежно махнул рукой, вынул из кармана приемник и щелкнул переключателем. На все лады пищали телеграфные станции. Слышалась чужая речь, музыка. Стрелка шкалы, будто живая, сама собой подвигалась к сорок четвертому делению. Как никогда, хотелось принять четкий стеклянный звон сделанного тобой прибора. Ведь это лучшая музыка, ее можно слушать десятки раз. После сигналов барометрического давления должен заработать ЭВ-2. Вот он включился!

Но… что это? Какой-то треск. Не может быть! Кругом мокро, а ЭВ-2 доказывает, что влажность воздуха пустяковая, как жарким летом в пустыне.

Во рту стало сухо, перехватило дыхание.

— Тимка!.. — глухо вскрикнул Вадим.

Чувствуя что-то неладное, Бабкин спешно натянул ботинок — второй не налезал — и, подпрыгивая на одной ноге, подбежал к Вадиму.

Нахмурившись, Бабкин прослушал сигналы до конца.

— Вот это да! — сказал он упавшим голосом.

— Бежим к Борису Захаровичу. Попросим отложить отправку…

— Так он тебя и послушается. Чудак человек. — Тимофей надел ботинок, морщась от боли. — Может, это случайно? Пойдем проверим.

Никто не заметил, как они зашли с другой стороны ангара и по лесенке взобрались в кабину метеостанции. Не найдя выключателя, чтобы зажечь верхний плафон, Вадим воспользовался светящейся крышкой приемника. Темно, но все-таки можно разобрать, где находится серый лакированный кубик ЭВ-2.

Стараясь не звякнуть отверткой, чтоб не выдать себя, прислушиваясь к шагам, не поднимается ли кто по лестнице, Бабкин отвинчивал винты на крышке прибора. Отвертка срывалась, руки дрожали… Еще бы! Спокойному Тимофею было от чего волноваться. Вот-вот кабину погрузят на машину и отправят на станцию. Кажется, кто-то ходит по крыше — осторожные медленные шаги… Тимофей прислушался, шаги затихли. «Кто-то проверяет наружные приборы», — подумал он, отвернул последний винт, снял крышку и сразу же заметил причину неисправности. Так он и знал, Димкина работа. Надо было поставить дополнительный конденсатор, и вместо того, чтобы его закрепить надежно, по старинке, хомутиком, упрямец воспользовался клеем БФ. Причем сделал это наспех, без соблюдения технологии. От тряски конденсатор отскочил и замкнул два провода. Ну, а отсюда и все последствия.

— Видишь? — прошипел Бабкин. — Да свети, свети поближе! Растрепа несчастная!

Вадим чуть не уронил приемник. Да как же это произошло? Целые аппараты на клею делают. А здесь…

— Ты бы еще слюнями приклеил, — сердился Тимофей, надежно толстым проводом прикрепляя конденсатор. — Прав Толь Толич. Говорит: «Халтурку привезли». Ну, кажется, все в порядке.

Он торопливо запечатал прибор печаткой лаборатории, поставил его на кронштейн, затянул снизу тремя надежными винтами и взглядом поискал четвертый. Винта не было. Наверное, смахнул рукавом.

— Ищи скорее! — приказал он Вадиму и сам опустился на пол.

Крышка приемника освещала лишь маленький участок пола, пришлось искать ощупью.

Багрецов заглянул под каркас аккумуляторов и похолодел. В одной из прозрачных аккумуляторных банок прыгают, скачут искры. Пластины раскалились, плавятся. Короткое замыкание. Наверное, вывалилась часть пластины и соединилась с другой. Надо во что бы то ни стало отключить испорченную банку, иначе она замкнет всю батарею. Может случиться пожар…

Не раздумывая долго, Вадим проскользнул под каркас и потащил за собой Бабкина. Ни у кого из них не было сомнения, что здесь не руками размахивать надо, не бежать за помощью, а прежде всего необходимо устранить опасность, иначе будет поздно.

— Нашел концы? — спросил Тимофей, заметив, что Димка ощупывает кабель, идущий к аккумуляторам. — Выше, выше. Да не там! Правее…

Упираясь локтями в ребристый пол, Бабкин держал приемник на весу, чтобы как-то осветить место присоединения кабеля. Руки затекли, локтям больно. Сейчас лопнет испорченная банка. Другие банки тоже начинают нагреваться. Еще несколько минут — и в них потрескаются пластины.

Примерно такие аккумуляторы Бабкин уже устанавливал в метеостанции. У них огромная емкость, высокое напряжение. Их не нужно заливать электролитом, но они терпеть не могут перегрузки и замыканий. Как долго возится Димка! Концы найдены, но он никак не может подобраться плоскогубцами к гайкам. Руки, что ли, не слушаются?

— Пусти. Я сам. Возьми приемник. — И Тимофей подполз к раскаленной банке.

Не так-то просто освободить наконечник кабеля, плотно затянутый двумя гайками. А еще труднее заниматься этим делом, когда плечи не развернешь, — уж очень под каркасом тесно.

Где-то наверху бегали люди. Их шаги гулко отдавались в металлической кабине. Потом начали стучать. То ли антенную мачту укрепляли, то ли еще что делали. Шум, грохот, будто сидишь в железной бочке, а по ней молотком колотят. Но все это пустяки, лишь бы успеть спасти аккумуляторы. А гайка никак не поддавалась. Жарко стало под аккумуляторной батареей, она вроде как превратилась в отопительную. Неужели не сработают предохранители? Впрочем, зачем они здесь? Это не квартира. Тут некому пробки менять.

Димка нервничал, он попробовал было рвать кабель, поддевая его отверткой, но Бабкин запретил.

— Банка лопнет. Вот черти, неужели испорченную поставили? Работнички называется… — Он почувствовал, что гайка поддается, и, облегченно вздохнув, Добавил: — Интересно, что с этими растяпами сделает твой друг Толь Толич?